Далила со смешанным чувством благодарности и сожаления смотрела вслед его машине. Благодарности — потому что не пришлось топать до дому пешком пятнадцать кварталов, она и так достаточно вымоталась, пока добиралась сюда. Сожаления — потому что ей очень хотелось побыть еще с шерифом. Ей нравился шериф Вебер. Он всегда был добр с ней, в отличие почти ото всех остальных в Торрансе, и она любила с ним поговорить. Он спрашивал о чем-то, глядя прямо в глаза, вежливо выслушивал и ни разу не сказал ей, что она стала бы очень симпатичной, если бы сбросила несколько фунтов. «Наверное, потому, что сам растолстел с тех пор, как перестал путаться с матерью», — думала она, закрывая за собой дверь и теряясь в догадках, куда же ее мать все же подевалась.
Официально считалось, что дочь ничего про их роман не знала. Кэрри — мать предпочитала, чтобы Далила называла ее по имени, говорила, что так чувствует себя моложе, хотя Далила подозревала, что ей просто стыдно за своего несуразного отпрыска — прямо никогда не говорила, что у нее связь с женатым полицейским, хотя в Торрансе все только об этом и судачили. Мать сделала несколько прозрачных намеков — что ей, мол, нравятся мужчины в униформе и что теперь ей не будут выписывать талоны за превышение скорости, и все. Поэтому, когда бы к ним ни наведывался шериф Вебер, Кэрри объясняла, что он заезжал по делам. Далила никогда ее ни о чем не спрашивала, даже тогда, когда ее одноклассники стали отпускать недвусмысленные комментарии по поводу их связи. И когда ее бабушка прямо сказала, что не видит смысла выбрасывать такие деньги на пластические операции, если ее дочь, как последняя дура, расходует это все на женатого мужчину. Через некоторое время Кэрри резко порвала с Джоном Вебером, решив, видимо, что лучше хорошо выглядеть, чем хорошо себя чувствовать. А потом почти сразу же отправилась в Майами, чтобы увеличить свои и без того уже раздутые, как от пчелиных укусов, губы.
Далила потеряла счет всем хирургическим процедурам, через которые прошла ее мать. Когда ее мучила бессонница, она даже развлекалась тем, что принималась их подсчитывать. Помимо регулярных впрыскиваний ботокса и рестилана, на ее памяти были коррекция носа, подтяжка лба, абдоминопластика,[18] липосакция бедер, несколько блефаропластик,[19] две операции по увеличению груди. Первый раз ее не удовлетворил размер груди и подтяжка лица, которая была ужаснее всего, потому что, когда мать приехала из клиники, вид у нее был такой, будто ее переехал грузовик. Распухшее лицо оказалось покрыто синяками, но через несколько недель опухоль спала, синяки сошли, и Кэрри вернулась в норму. Хотя слово «норма» в сочетании с «Кэрри Фрэнклин» — очевидный оксюморон.[20] Кажется, это так называется. Далила подумала, что надо будет спросить миссис Кросби.
Далиле очень нравилась миссис Кросби. Она была не только хорошим учителем и добрым человеком, но и выглядела, как и полагается выглядеть матери. Далила с грустью признавала, что почти не помнит настоящее лицо своей матери. Она действительно не помнила эту красивую от природы молодую женщину на старой семейной фотографии, которая с гордостью прижимала к себе своего новорожденного ребенка.
Далила любила просматривать старые семейные фотоальбомы так же, как презирали это занятие ее мать с бабкой. Любила рассматривать бабушку, с царственным видом восседавшую на пляже на складном стульчике, будто на троне. Ее коробил вид дедушки, который дурачился, напялив на себя соломенную шляпу бабушки; ну а Кэрри и две ее сестры, плывущие со счастливым смехом по океанским волнам, казались ей чужими людьми.
Дедушки уже нет в живых, так же как нет старшей сестры матери, Лоррейн. Другая сестра, Рути, десять лет назад переехала в Калифорнию, и они почти не общались. Так что их осталось трое — Далила, мать и бабушка. Грешная троица, любила шутить ее мать. Куда же она все-таки подевалась?
— Кэрри, это ты? — позвала из гостиной бабушка.
— Нет, бабушка Роуз, это я.
— А-а-а…
Женщина даже не попыталась скрыть своего разочарования, хотя ни она, ни мать девочки вообще никогда не скрывали его по отношению к своей единственной дочке и внучке. Далила вошла в захламленную гостиную. Хотя сложно было бы сказать, чем она захламлена. Там не было ни книг, ни разбросанных повсюду старых газет — ни мать, ни бабушка в руках не держали ничего кроме модных журналов, — и в комнате казалось довольно чисто. Зато какой только дряни здесь не было. Повсюду лежали кружевные салфеточки — на спинке рыжеватого дивана и коричневого кожаного кресла, на телевизоре, на журнальных столиках, стоявших по обе стороны дивана. Стеклянный кофейный столик посреди комнаты загромождали последние номера «Вог» и стопка «Ин Шейп». В углу, рядом с дедушкиными часами, которые давно не ходили, стоял сервант красного дерева со стеклянными дверцами. Сервант был битком набит полупрозрачным розовым и зеленым стеклом времен Великой депрессии[21] и бабушкиной коллекцией старинных фарфоровых статуэток. Бабушка говорила, что это антиквариат, мать же называла их старым хламом. Однажды по секрету она сказала Далиле, что повыбрасывает их — «всю эту кодлу», как она выражалась, — как только бабушка Роуз уйдет от них.
Кэрри никогда не говорила «умрет», она всегда говорила «уйдет». Также среди ее излюбленных выражений были «сыграть в ящик» и «отбросить коньки», хотя при бабушке она никогда ничего подобного не произносила, зная, какой гнев вызовут у той подобные кощунственные слова. Далила знала, что Кэрри мирится с отвратительным характером и властолюбием своей матери только из расчета на то, что к ней перейдет ее состояние.
— Как дела, бабушка Роуз? — спросила Далила, осторожно подходя к старухе. Бабушка сидела посреди дивана, на самом краешке. На ее распухших ногах красовались обшарпанные розовые тапочки, крупные мужские ладони покоились на коленях. Волосы старухи были выкрашены в насыщенный красновато-каштановый цвет, хотя на лбу уже проглядывали седые корни. У нее было круглое лицо с грубыми чертами, карие глаза смотрели холодно и неумолимо. Разве бабушки не должны быть существами добрыми и мягкими? Разве не должны встречать тебя с распростертыми объятиями и угощать свежеиспеченными пирожками? Иначе вообще зачем они нужны?..
— Как у меня, по-твоему, дела? — ответила бабушка. — Я страшно обеспокоена.
— Мама вернется с минуты на минуту, вот увидишь, — сказала Далила, нисколько не уверенная в собственных словах. Где она вообще сейчас находится? Почему не звонит? — Она не звонила?
— Если бы она позвонила, то я бы не беспокоилась.
— Да, конечно. — Далила глубоко вздохнула, стараясь не показывать своего раздражения. Она пыталась убедить себя в том, будто бабушка огрызается потому, что беспокоится из-за дочери, но та просто не умела разговаривать иначе. Неудивительно, что Кэрри пользовалась любой возможностью, чтобы уйти из дома, и не торопилась возвращаться домой. А когда она все-таки объявлялась, то все свободное время проводила за компьютером — лучше уж спокойно поболтать в чате, чем молча сносить упреки матери. В сети всегда можно огрызнуться в ответ.
— Я решила, это она, когда автомобиль подъехал.
— Это была машина шерифа Вебера. Он подвез меня до дома из «Честерса».
— Ну и зря, — сказала Роуз. — Тебе нужно больше двигаться.
Далила с трудом выдавила улыбку и пошла на кухню.
— Тебе принести что-нибудь, ба? Колу или сок?
Роуз покачала головой:
— Нет. И тебе не советую. Ты хотя бы знаешь, сколько сахара содержится в стакане кока-колы? И про апельсиновый сок говорят то же самое. Ты в курсе?
— Да, ты уже не раз говорила мне об этом. — «По миллиону раз на дню», — подумала Далила, зашла в маленькую кухню, открыла холодильник и потянулась за банкой колы.
— Пей простую кипяченую воду, — посоветовала бабушка, как будто видела сквозь стены. — Говорят, что в день нужно выпивать не менее восьми стаканов воды. Ты хоть знаешь об этом?
— Разве можно выдуть столько воды? — ответила Далила, вскрывая банку. В воздух с шипением вырвался газ, пощекотав ей ноздри. Она поднесла банку к губам и с наслаждением сделала большой глоток.
— Вот дуреха, — пробормотала Роуз достаточно громко, чтобы ее услышали. — До чего же упрямая!
— Ты точно ничего не хочешь, ба? Здесь, кажется, осталось мороженое.
— Да нет же, боже ты мой. Говорят, что после семи часов вообще нельзя ничего есть.
— Кто говорит? — Далила вернулась в гостиную, с мрачной решимостью сжимая в руке банку колы, и плюхнулась в коричневое кожаное кресло. Раздался громкий свистящий звук, будто кресло застонало под тяжестью ее веса.
— Все говорят, — сказала Роуз. — И поосторожнее с этой колой. Если расплескаешь…
— Не расплескаю.
— …сама будешь убирать, — закончила бабушка.
Обе несколько секунд молчали.
— Как поживает шериф Вебер?
— Отлично.
— Что он делал в «Честерсе»?
— Пил пиво.
— Без жены, я так понимаю?
Далила кивнула:
— Он зашел туда по работе.
— По работе? — Бабушка приподняла одну бровь.
— Лиана Мартин пропала.
— Что?
— Лиана Мартин. Моя одноклассница. Она пропала.
— Дочь Джуди Мартин?
— Кажется.
— Красивая женщина. Она когда-то заняла второе место на конкурсе «Мисс Америка».
— Кажется, это была не «Мисс Америка»…
— Что значит пропала? — перебила ее бабушка.
— Она не ночевала дома, и никто ее не видел со вчерашнего дня.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем до бабушки окончательно дошел смысл этих слов.
— И что думает по этому поводу шериф?
— Пока ничего конкретного.
— Да она, наверное, просто сбежала, — сказала Роуз, хотя прозвучало это не столь уверенно. — Зачем нужно было мне это рассказывать? — тут же набросилась она на девушку. — Ты что, не видишь, что я себе и так места не нахожу от беспокойства?
— Не волнуйся, ба. Я уверена, что Лиана отыщется.
— Какое мне дело до нее, господи ты боже мой! Я беспокоюсь из-за твоей матери. Если у нас здесь объявился маньяк…
— Ого! С чего это ты взяла насчет маньяка?
— У меня дурное предчувствие.
— Ты меня пугаешь.
— Тебе-то чего бояться? Никакой маньяк не станет возиться с тобой.
Глаза Далилы мгновенно наполнились слезами. Неужели она настолько отвратительна, что к ней не прикоснется даже маньяк? Она поднесла банку к губам и опустила ее только после того, как осушила до дна. Слезы к тому моменту уже высохли. Она поднялась:
— Включить телевизор, ба?
— Нет. По этому чертову ящику никогда ничего стоящего не показывают. Может, ты снова прогуляешься? Поищешь ее?
— Бабушка, я устала. И потом, мама сейчас наверняка с доктором Кросби.
— Нет, сегодня он проводит вечер с детьми. Ты ведь не думаешь, что она попала в аварию? Твоя мать так небрежно водит машину.
— Нам бы уже позвонили. — Но где же действительно ее мать? Почему она им не позвонила? — Может, тебе спать лечь, ба? Уже поздно и…
— …и твоя мать до сих пор не вернулась. И пропала молодая девушка. Как я усну, зная, что ее нет дома?
— Ты так заболеешь, — предупредила ее Далила, хотя и сама в это не верила. Роуз была несокрушима, как скала. «Она, наверное, и конец света переживет. Останутся только бабушка Роуз и тараканы. Хорошее название для музыкальной группы, кстати».
— Если хочешь, можешь идти спать, — говорила бабушка. — Я вполне обойдусь без твоего общества.
— Я не хочу оставлять тебя одну.
— Не беспокойся, я к этому привыкла.
Закатив глаза, Далила подошла к дивану, наклонилась и поцеловала бабушку в сухой шелушащийся лоб. Ей это померещилось или она действительно слегка дернулась?
— Шериф Вебер просил позвонить ему, если к полуночи мама не вернется, — сказала она, выходя из комнаты.
— К полуночи? — Роуз произнесла это, как ругательство. — К полуночи?
Далила пошла наверх в свою спальню. Она села на узкую кровать, покрытую стеганым одеялом с белыми и розовыми цветами, которое тут же вздыбилось вокруг ее широких бедер. Розовый ковер лежал на полу, на окне, выходившем на улицу, висели занавески в белую и розовую клетку, розовый абажур затягивал миниатюрную белую лампу, стоявшую на белом ночном столике, вручную разрисованном розовыми же цветами. «До последнего штриха комната маленькой девочки», — подумала Далила. Не упустили ни одного штампа. И никого не интересует, что ее обитательница уже давно выросла из этой кукольной кроватки и потеряла всякий интерес к плюшевым игрушкам, восседавшим на книжных полках. Главное — создать иллюзию бесконечной женственности. Главное — придумать себе идеал.
И действительно, вряд ли найдется другая девушка, более далекая от идеала женственности, чем Далила. Потому что даже в детстве она не оправдывала тех ожиданий, которые возлагала на нее эта комната. При рождении она весила всего каких-то шесть фунтов, в младенчестве была стандартных средних размеров, но после второго развода матери стала неуклонно набирать вес, который к последнему Рождеству дошел уже до 163 фунтов. При росте в пять футов пять дюймов этого было вполне достаточно, чтобы назвать ее полной, но совершенно недостаточно, чтобы говорить об ожирении.
Девушка посмотрела в окно, случайно уронив взгляд на стоявший на столе компьютер. Ее одноклассники то и дело пишут про нее самые ужасные вещи. Всячески обзываются и отпускают гнусные непристойные комментарии по поводу ее полноты. Особенно изгаляются на сей счет Джой Бэлфор и Грег Уотт. И подумать только, что когда-то она считала Грега милым. Однажды она пришла в школу в новой блузке, и он сказал ей, что она хорошо выглядит. Казалось бы, такие банальные слова, а ведь она несколько недель буквально летала на крыльях, то и дело повторяя про себя этот комплимент: «Ты хорошо выглядишь. Ты выглядишь хорошо». Пока наконец эти слова не превратились в какую-то невнятную кашу, как на заезженной пластинке. В любом случае их уже давно вытеснили другие.
Мать всегда говорила, что у нее красивое лицо. «И она права», — решила Далила, вставая с кровати и изучая свои до странности тонкие черты в высоком зеркале. «Тебе и нужно-то сбросить всего фунтов тридцать», — слышала она материнский шепот. «Тридцать фунтов. Тридцать фунтов», — повторяла Далила недоверчивым голосом своей бабушки.
Она прекрасно понимала, что даже эти тридцать фунтов не удовлетворят бабушку Роуз. Она может навсегда отказаться от колы и перестать есть после семи часов вечера, похудеть на тридцать или даже на сорок фунтов — бабушке и этого покажется мало. Далила вспомнила про модные журналы, которые мать читала запоем, как другие читали Библию, про всех этих костлявых девиц с запавшими глазами и раздутыми губами, которыми кишат глянцевые страницы. Они ничем не отличались друг от друга. Неужели бабушка хочет, чтобы она стала одной из этих мумий?
«Это то, чего хочу я», — с грустью призналась самой себе Далила. Выглядеть как все. И быть такой же, как все, стать невидимкой. И она едва не рассмеялась, потому что ее и так никто не замечал, несмотря на ее габариты.
Если бы только можно было хоть с кем-то поделиться своими чувствами. Если бы у нее был хоть один близкий друг. Ей всегда страстно хотелось иметь сестру, несмотря на то, что рассказывала ее мать о собственном детстве, о постоянном соперничестве с сестрами за расположение матери, о том, с каким блеском умела бабушка Роуз их стравливать друг с другом.
— Так что благодари Бога, что ты единственный ребенок в семье, — говорила мать.
Но правда, где же мать? Ушла из дома в половине пятого — вышла в аптеку, — а сейчас уже почти десять. Может, бабушка права? Может, она попала в аварию и нужно начинать обзванивать все ближайшие больницы? Может, стоит действительно выйти и поискать ее?
Звонок.
— Ты ответишь? — послышался снизу бабушкин голос.
Далила бегом сбежала вниз, пробежала на кухню и схватила трубку как раз в тот момент, когда уже раздался четвертый звонок, молясь про себя, чтобы из нее послышался мамин голос.
— Алло?
— Далила, — небрежно произнесли на другом конце.
Далила сразу поняла, кто это. Его голос таил в себе такую же угрозу, как и весь его внешний облик.
— Мистер Гамильтон, — ответила она. Значит, мать все-таки зашла в «Честерс»? И сейчас сидит там? Или что-то и впрямь случилось?
— Я видел, что ты заходила, — сказал Кэл Гамильтон, — но не успел с тобой поговорить, ты уже ушла.
— Далила, кто это? — Бабка появилась в дверях кухни. — Это твоя мать?
Далила отрицательно покачала головой.
— Мистер Гамильтон, — прошептала она. — Мистер Гамильтон, все в порядке? Моя мать…
— Я тут хотел попросить тебя забежать к нам в субботу днем на несколько часов, чтобы составить моей жене компанию, — перебил он, как будто не расслышав. — Мне надо будет отлучиться, а ты же знаешь, что Фиона не любит оставаться одна.
— Да, конечно, — ответила Далила, хотя ничего такого она не знала. Все предыдущие разы Фиона едва обмолвилась с ней парой слов. Скорее это походило на присмотр няньки за младенцем, к тому же довольно жутковатым. Она бы ни за что не согласилась, если б мистер Гамильтон не платил ей двадцать долларов в час. — Он хочет, чтобы я пришла к ним в субботу, — начала она, вешая трубку, но бабушка уже повернулась к ней спиной.
Во двор въехал автомобиль. Далила молча помолилась, зажмурившись.
— Всем привет, — прокричала с порога Кэрри. — Есть кто-нибудь живой?
Далила испустила глубокий вздох облегчения. Мать вернулась живая и невредимая. Она не попала в аварию и не стала жертвой маньяка. И не важно, что ее не было дома почти шесть часов, что она никому ничего не сказала и даже не позвонила предупредить, что ее не будет к ужину. Главное, что она вернулась.
— Где ты была, черт тебя побери? — прорычала Роуз, решительным шагом входя в гостиную. — Мы чуть с ума не сошли от волнения!
— Не валяй дурака, — ответила Кэрри, нетерпеливо отмахнувшись от матери. На ней были облегающие брючки в красную и белую клетку и облегающая белая майка. Длинные платиновые локоны свободно рассыпаны по плечам. Между ремешками красных босоножек на высоченных шпильках виднелись красные ногти.
— Я же говорила, что могу задержаться. — В руке Кэрри держала большой коричневый пакет. — Ну хватит злиться! Я купила вам подарки.
— Где ты была? — спросила Далила.
— В «Блумингдейлз»,[22] — промурлыкала Кэрри, открывая пакет.
В «Блумингдейлз»? — повторила про себя Далила. Ближайший «Блумингдейлз» находится в Форт-Лодердейле.
— Ты ездила в Форт-Лодердейл?
— Мне захотелось купить моей девочке какую-нибудь милую вещичку. — И она вытащила из сумки голубой хлопчатобумажный свитер и приложила его к своей шарообразной груди.
Далила никогда в жизни не видела такого красивого свитера.
— Классный. — Она с жадностью протянула руку, рассматривая фирменный лейбл.
— Надеюсь, ты не забыла про мои таблетки? — сказала Роуз.
— Разумеется, забыла! — Кэрри порылась в своей красной кожаной косметичке и бросила матери маленький пластмассовый пузырек.
— Хорошо, что они не сразу мне понадобились.
— Пожалуйста! — хмыкнула Кэрри.
Далила проверила размер и ощутила болезненный укол в сердце.
— Кажется, он мне немного маловат, — разочарованно прошептала она, чувствуя, что вот-вот разревется.
— Это средний размер.
— А у меня большой.
Мать улыбнулась:
— Значит, у тебя будет стимул сбросить несколько фунтов. — И она взяла у нее свитер. — А пока я его сама поношу. Так что здесь произошло? Я что-то пропустила?
— Пропала Лиана Мартин, — сказала Далила, глядя, как мать укладывает свитер обратно в пакет.
— Что значит пропала?
— Шериф Вебер сказал, что никто не видел ее со вчерашнего дня.
— А когда это ты говорила с шерифом Вебером?
— Сегодня вечером. Бабушка Роуз сильно беспокоилась за тебя и отправила меня на поиски.
— Ну ты даешь, мама! — раздраженно сказала Кэрри. — Я же говорила, что могу задержаться. Зачем сеять панику!
— Ты не сказала, что поедешь в Форт-Лодердейл.
— Это было спонтанное решение. К тому же я уже большая девочка и не должна во всем перед вами отчитываться.
— Мне не нравятся эти штаны, — вместо ответа сказала Роуз.
— Надо позвонить шерифу Веберу, — вмешалась Далила. — Сказать, что ты вернулась.
— Почему тебе не нравятся эти штаны?
— Потому что они тебя полнят, — сказала Роуз.
— Вот как?
— А по-моему, они тебе очень идут, — высказалась Далила, вставая на сторону матери.
— Вы только посмотрите, кто это говорит, — фыркнула Роуз.
— Как поживает шериф Вебер? — спросила Кэрри. — Он переживал из-за меня?
— Во всяком случае, попросил, чтобы я позвонила ему, если ты не вернешься к полуночи. Кажется, он обеспокоен из-за Лианы.
— Из-за Лианы?
— Из-за Лианы Мартин, — напомнила Далила.
— Это дочь Джуди Мартин, — встряла Роуз. — Вот уж действительно красивая женщина.
— Ты так думаешь? — спросила Кэрри. — Мне ее внешность всегда казалась посредственной. А ты как считаешь, солнышко?
— По-моему, ты намного красивее, — ответила Далила, впрочем, не совсем уверенная, в своих словах.
— Спасибо, мой ангел. Вот видишь, мама? Далила считает, что я гораздо красивее Джуди Мартин.
— Что это у тебя на подбородке, прыщик? — спросила Роуз.
— Что? Где? — Кэрри немедленно бросилась к маленькому зеркалу в прихожей. — Что ты несешь? Нет здесь ничего.
Далила усмехнулась и пошла на кухню. «Теперь всю ночь будут пререкаться», — думала она, набирая номер шерифа. Она сообщила ему, что мать вернулась и что ей очень неловко, что она причинила ему столько ненужных беспокойств.
— Про Лиану что-нибудь известно? — напоследок спросила она.
— Ничего, — сухо ответил он.
— Ничего, — повторила она, прислушиваясь к перепалке, доносившейся из соседней комнаты. Несколько секунд она слушала, потом открыла ближайший ящик, вытащила оттуда ложку, придвинула к морозильной камере белый плетеный стул и прямо из контейнера стала доедать остатки мороженого.
Пластика живота.
Блефаропластика — пластика верхних и нижних век.
Стилистическая фигура, сочетание слов с противоположным значением.
Цветные или бесцветные полупрозрачные стеклянные изделия, которые раздавали бесплатно или продавали за бесценок во время Великой Депрессии в тридцатых годах прошлого столетия. Получило также наименование «усталого» стекла.
Американская сеть дорогих универмагов.