Память поразительная вещь. Воспоминания формируют нас, создавая фон для повседневной жизни, предпосылки наших поступков зачастую предопределяют наши сомнительные решения. То, кем мы являемся сегодня, неразрывно переплетено с воспоминаниями о том, какими мы были вчера и еще раньше. Все это будто нити большого узорчатого гобелена — какие-то яркие эпизоды из прошлого, выхватывающие, как луч прожектора, недавние наши разочарования, первую любовь. Или ненависть. Выдерните одну нить — гобелен распустится. Кто, как и с кем обошелся; любимые блюда; многочисленные навыки, которыми мы сумели или не сумели овладеть; любимые фильмы; музыка, под которую мы когда-то танцевали; кинозвезды, которыми мы восхищались, и политики, которых мы недолюбливали — если мы не сможем вспомнить таких простых вещей, то кем же мы тогда станем?
Нас формирует наша память. Без нее мы были бы обезличены и не имели бы ровным счетом ничего.
Эти несчастные создания, пережившие собственную память и теперь рыдающие от одиночества в больничных коридорах, рыдают не от боли в печени или желудке. Это агония людей, забывших о том, кто они, и их уши тщетно пытаются услышать в этих воплях звук знакомого голоса. Они живут в нескончаемом настоящем, а это и есть ад.
Я не хочу дойти до такого. Надеюсь, что, если когда-нибудь у меня разовьется болезнь Альцгеймера или еще что-нибудь похуже, у кого-нибудь хватит ума приставить мне дуло к виску и спустить курок. Думаю, Лиана Мартин была бы счастлива оказать мне такую услугу, но, к сожалению, ей не представится такая возможность.
Все то и дело твердят, что жить надо сегодняшним днем. Думаю, это добрый совет. Не забывать вчерашнее, но жить сегодняшним. Да, леди и джентльмены, это мой новый девиз. Надо было сказать об этом Лиане Мартин. Живи сегодняшним днем, Лиана, прошлого не воротишь, а что будет дальше — одному Богу известно.
Хотя нет. Не совсем так. Мне известно, что будет дальше.
Еще твердят, что каждый день надо проживать так, как если бы он был последним в твоей жизни. Еще один добрый совет, хотя не думаю, что Лиана Мартин оценила бы его по достоинству.
Интересно, о чем она вспоминала прошлой ночью и какие это были воспоминания — счастливые или печальные? И смогла ли она найти в них утешение? Лично у меня предостаточно неприятных воспоминаний. Например, в пять лет мне чудом удалось не утонуть в соседском бассейне. У Робби Уоррена был день рождения, а моя мать оказалась слишком занята и не могла пойти со мной, так что меня отвела туда тетя, не вылезавшая из нашего дома. До сих пор вижу, как она флиртует с отцом Робби Уоррена возле бассейна, запихивая в рот тартинки.[23] Вы любите тартинки? Я очень. Их мажут маслом — м-м-м! Поэтому-то они и такие вкусные.
Было ужасно жарко, детей собралась целая куча — они плескались в бассейне и очень шумели. А взрослые сплетничали и пили, и, уверен, пили они отнюдь не лимонад, хотя тетя потом это отрицала. Так же, как убеждала остальных, что я не помню событий того дня. Она утверждала, что я никак не могу этого помнить, потому что я был слишком маленький. Говорила, что дети в этом возрасте ничего не запоминают, тем более в таких подробностях. Поэтому мне надоело ее убеждать. У нее была своя правда, у меня — своя. И в конце концов весь инцидент остался на ее совести.
Но какая же она оказалась лгунья! Упорно утверждала, что глаз с меня не сводила. Уверяла, что только на секунду отвернулась, а когда оглянулась, меня уже не было, и она, естественно, решила, что мне приспичило зайти в дом, дабы воспользоваться удобствами. Она всегда называла туалет «удобствами». Ей казалось, что так благороднее звучит. Помню, как ее корежило, когда она слышала от меня: «Мне надо в туалет». До сих пор вижу, как ее трясет. Но меня это, разумеется, только разжигало.
Так вот, она говорила, что вошла в дом, чтобы разыскать меня. Мне кажется, она просто хотела отыскать там отца Робби Уоррена. Разумеется, она сказала, что столкнулась с ним, пока искала меня (будто моя вина в том, что она с ним заболталась). Ну да, может, она и отвлеклась на пару секунд, но не более того, хотя остальные утверждали, что мне пришлось пробыть под водой не менее минуты. Не знаю, этого я действительно не помню. Зато хорошо помню, как меня толкнул кто-то из детей, и в следующую секунду я уже очутился под водой. Помню вкус хлора и как заливалась в ноздри тепловатая вода. Помню, как взметнулись над головой волосы и плавно зареяли в воде, как водоросли. А дальше — пустота.
И вдруг — голоса, плач, крики. Потом последовал первый удар в грудь, кто-то откинул мне голову, разжал рот, зажал нос и стал делать искусственное дыхание. Помню, как меня рвало и как вода исторгалась из меня на чьи-то колени. Помню, как истерически рыдала тетя, да с таким усердием, что встал вопрос о том, не отвезти ли в больницу ее. И как ее утешал отец Робби Уоррена — ему даже пришлось на добрых десять минут увести ее в дом — пока, наконец, она не пришла в себя настолько, чтобы ехать домой. А дома она все представила так, будто это была целиком моя вина, и мать приняла ее сторону и наорала на меня и трясла меня до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Она кричала, что надо быть осторожнее, потому что мы испортили Робби Уоррену день рождения, и теперь они нас больше никогда не пригласят. И что мы тогда будем делать жарким летом, когда даже искупаться будет негде?
Но семья Уорренов этим же летом куда-то переехала, а вместо них там поселились какие-то старики, которые не любили купаться и ликвидировали бассейн. А потом замостили весь задний двор и выпололи все газоны, потому что старый мистер Джейкс говорил, что у него не хватит сил на то, чтобы бороться с сорняками. Выслушав мое предложение помогать — на самом деле это моя мать предложила мою помощь, — мистер Джейкс возразил, что у жены аллергия на траву, так что двор они все равно замостят. Мне нравился мистер Джейкс. Он был большим, неприветливым и постоянно чем-то расстроенным. Но с ним хотя бы все было понятно, не нужно было притворяться и нести чепуху. Вы о многих могли бы сказать то же самое?
После его смерти мы пошли выразить свои соболезнования миссис Джейкс. Мать купила в магазине торт с арахисовым кремом, пытаясь выдать его за собственное изделие. Не выгорело. Выяснилось, что у миссис Джейкс аллергия не только на траву, но и на арахис и она его не то что есть не может, она даже дома не держит арахис. Так что пришлось отнести торт обратно домой и съесть самим. Мать сказала потом, что нет у миссис Джейкс никакой аллергии, что она просто нос задирает и считает себя выше нас. Больше мы с ней не общались. Через несколько месяцев дети упекли ее в дом престарелых в Халландейле, а сюда вселилась новая семья. Но они нас так ни разу и не пригласили.
Мне не суждено было научиться плавать. Во всяком случае, хорошо плавать. Вода всегда вселяла в меня ужас и вселяет до сих пор. То, как она незаметно к тебе подкрадывается и обволакивает. В этом отношении я тоже, наверное, напоминаю воду.
Еще одно неприятное воспоминание: ежегодный отпуск в Помпано-Бич с матерью, бабушкой и дедушкой и, разумеется, с тетей. Этот отпуск являлся для меня неизменной пыткой, главным образом из-за тетушки, которая из кожи вон лезла, чтобы превратить мою жизнь в ад. Неудивительно, что ее муж не дожил до сорока. Наверное, он даже рад был, что его свалила болезнь, потому что смерть стала, пожалуй, для него избавлением.
После того несчастного случая тетушка вбила себе в голову обучить меня плаванию. Ей не хотелось обнаружить меня лицом вниз в бассейне какого-нибудь мотеля, говорила она всем при каждом удобном случае, она любила поработать на публику, равно как и не улыбалась мысль, что меня может унести течением в открытый океан. Ей хочется расслабиться и насладиться отпуском, повторяла она эту до тошноты приевшуюся фразу. Поэтому не успели мы в первый раз после того случая заселиться в мотель, как она уже уговорила спасателя, с которым до этого обжималась, обучить меня плаванию. Надо отдать ему должное, в конце концов он добился, что я смог более трех секунд продержаться на плаву, хотя высшим моим достижением стало плавание по-собачьи. Он объяснял мне, что я не научусь хорошо плавать, если не буду окунать голову в воду. Пришлось сказать, что мне это малоинтересно.
Тетю это, впрочем, не остановило — она никогда не умела вовремя остановиться и не могла оставить в покое меня. Ей было непонятно, как это можно получать удовольствие от чтения, например. Или от рисования. Нет, она была из тех, кто безжалостно отдирает болячку, не давая ране как следует зажить: постоянно брала меня на длиннейшие водные прогулки и глубоководную рыбную ловлю, от которых меня в буквальном смысле слова тошнило. Для человека, до смерти боявшегося, что я могу утонуть, она делала все возможное, чтобы как можно дольше оставлять меня у воды и на воде.
Однажды она настояла на том, чтобы мы все прокатились на водных лыжах, убедив меня, что это легче, чем кататься на велосипеде, с которым у меня тоже были непростые отношения. Не знаю, что заставило меня поверить, не иначе как умственное затмение, хотя, возможно, мне просто хотелось от нее отвязаться. А может, потому, что у других детей это получалось так просто и без всяких видимых усилий — иногда они даже держались одной рукой, а второй махали тем, кто с завистью наблюдал за ними с берега, восторженно откинув головы. Помню, как я стою на водных лыжах в надежно закрепленном на мне спасательном жилете и жду, когда тронется катер. «Держись!» — кричит тетя, когда я отчаянно пытаюсь выпрямиться, и этот крик до сих пор стоит у меня в ушах. Катер с бешеной скоростью срывается с места, вырвавшийся канат обдирает мне ладони, и уже в следующую секунду я барахтаюсь в соленой воде, бешено перебирая в воздухе руками, жилет больно упирается в подбородок, а сорванные с ног лыжи плавают на поверхности. «Ах ты, недотепа», — хохочет тетя, затаскивая меня на борт. Она потешалась надо мной всю дорогу до мотеля.
И так происходило из года в год — ей это никогда не надоедало. «Где ты там, трусишка?» — звала она, разыскивая меня под красными и белыми пляжными зонтиками. — Вылезай, мокрая курица, сейчас твоя очередь. Покажи нам, что ты умеешь». Дошло до того, что семейный отдых уже страшил меня сильнее, чем поход к зубному врачу.
Мы перестали выезжать в Помпано-Бич только со смертью тетушки, пусть земля ей будет пухом. Ха-ха!
Не буду сейчас об этом рассказывать, нет времени. Его и так уже слишком много потрачено на воспоминания, не следовало этого делать. Весь мой план пошел кувырком, так что теперь надо решать, что делать, пока еще не совсем рассвело. Даже сейчас все может открыться, а моего отсутствия не должны обнаружить. Новость об исчезновении Лианы Мартин распространилась по Торрансу со скоростью света, и все уже начинают тревожиться. Если найдут ее труп, будет еще хуже. Как, вы разве еще не поняли, что Лианы уже нет в живых? И что мои планы пошли кувырком? Кстати, забавное выражение — «пойти кувырком», вам не кажется?
План был таков: вернуться сюда прошлой ночью, поразвлечься, прикончить ее и бросить в болото в нескольких милях отсюда. Но вы же знаете, что случается с самыми тщательно продуманными планами. Какой-то идиот по имени Рэй Саттер накачался пивом и влетел на своей машине в канаву у обочины, как раз рядом с тем местом, где была похоронена Кэнди. Пришлось вытаскивать его на буксире, там собралась толпа — в таких городах, как Торранс, это считается своего рода развлечением. Хорошо, что меня никто не заметил, хотя меня и так никогда не замечают. Хорошо, что Кэнди была погребена по всем правилам («Если ты что-то делаешь, делай это хорошо», — говорила моя тетушка), хотя все равно все пялились на утонувший в грязи старый красный «шевроле». Пришлось вернуться туда после того, как тягач сделал свое дело и все разошлись. До сих пор слышу вопли жены Рэя Саттера. «Я тебе говорила! Я тебе говорила!..» И в этом я могу с ней полностью согласиться. Лично я думаю, что пьяные водители представляют большую угрозу и их нужно расстреливать на месте.
Но они хотя бы не потревожили могилу Кэнди, так что она все еще покоится в мире. Точнее, то, что от нее осталось, потому что до нее уже наверняка добрались черви и прочие твари.
В любом случае домой мне удалось попасть только к четырем утра. Лиана спала — на тот момент она была уже в полубредовом состоянии, и это отчасти испортило мне удовольствие. Хотя, как мне кажется, она сначала даже обрадовалась, увидев меня: глаза у нее округлились, а на губах промелькнуло некое подобие улыбки — все-таки перед ней предстал не страшный слюнявый монстр в грязной окровавленной одежде. (Неужто родители Лианы Мартин ни разу не читали ей сказку про волка в овечьей шкуре?) Нет, вид у меня был довольно опрятный и представительный. Мягкий голос ласково сказал ей, что, если она попытается успокоиться и согласится со мной сотрудничать, то мы вместе попытаемся найти выход из ее затруднительного положения.
Она ничего не ела и не пила последние тридцать шесть часов. Вот, кстати: не забыть на будущее оставлять здесь бутылки с водой (на случай моих непредвиденных задержек). Она ослабла, впала в отчаяние и, кажется, была готова на все, лишь бы спасти свою жизнь. Люди способны обманывать себя до бесконечности: она еще думала, что у нее есть шанс! Мы верим в то, во что хотим верить, независимо от того, что все свидетельствует об обратном, поэтому Лиане Мартин отчаянно хотелось верить в то, что ее оставят в живых.
Она выпила воды, подкрепилась остатками сэндвича из холодильника — на самом деле с жадностью проглотила, — а потом мы сели и стали беседовать. Обо всем на свете. Она рассказала мне про своих родителей, про то, что ее отец какая-то крупная шишка в Американском национальном банке, а мать была избрана королевой красоты, но скоро отказалась от короны, поскольку вышла замуж. У нее двое младших братьев и младшая сестра, Мередит. Ей всего шесть лет, но она уже страшная зануда, потому что все твердят ей, какая она красивая, а мать постоянно таскает ее по всему штату на конкурсы красоты. Родители, кстати, уехали на очередное шоу в Тампе[24] и, наверное, даже не знают, что она пропала.
А потом она расплакалась. Женщины вечно плачут.
У нее так отекли глаза, что их стало почти не видно. И сильно покраснели, потому что она слишком долго их терла. Напрасно: глаза, пожалуй, — самое лучшее, что было в Лиане. Потекшая по щекам тушь тоже красоты ей не прибавила. Вид у нее был сильно помятый, хотя до нее еще пальцем не дотронулись. «Почему ты не пользуешься водостойкой тушью?» В ответ она только глянула на меня как на обитателя сумасшедшего дома.
«Какой сегодня день? — спросила она. — Сколько я здесь пробыла?» — «Среда, раннее утро, ты здесь с понедельника. Все, что мне нужно, — это немного побыть с тобой наедине, а потом я тебя отпущу, если мы с пользой проведем время. Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего ты не рассказывала еще никому», — попросил ее я.
Сначала она артачилась, но потом разоткровенничалась. Сказала, что у нее точно такие же комплексы, как и у всех, что она не считает себя такой же красивой, как мать и младшая сестра, что у нее слишком большой нос и довольно толстые ляжки, и она боится не соответствовать определенным стандартам. Рассказала про своего бойфренда, Питера, про то, что все считают их красивой парой, а на самом деле она даже не уверена, что он ей нравится, потому что он грубо с ней обращается. Потом она снова расплакалась.
На мой вопрос, занимались ли они с Питером сексом, она ответила, что это меня не касается. Но тут же передумала, очевидно, заметив мое недовольство, и сказала, что да, конечно занимались. А оральным сексом? «Да, но все делала я, а Питер ни разу». — «Плохо. Настоящие мужчины так не поступают».
На вопрос, был ли Питер у нее первым, она замотала головой. После этого мне захотелось узнать, при каких обстоятельствах она потеряла девственность, с кем, как это произошло, было ли ей больно, жалеет ли она об этом.
Вот тут-то она и стала нервничать. Это было видно по ее взгляду, метавшемуся из стороны в сторону, будто теперь, слегка подкрепившись, она набралась сил и обдумывала возможность побега, хотя куда она могла убежать — одному Богу известно. Тем не менее она мне ответила. Наверное, испугалась того, что произойдет, если она умолкнет, вот и решила мне подыграть. С девственностью она рассталась в тринадцать лет, и это было больно, но недолго, всего несколько секунд, и она об этом ничуть не жалеет. Это был сын их соседей, Эрик Вир. Ему было шестнадцать, и сразу же после школы он ушел в армию. Его тут же отправили в Афганистан, где он был убит снайперской пулей за неделю до возращения домой. Нет, она о нем не вспоминает, хотя ей очень жаль, что он погиб. Всего у нее было четверо мужчин. После этого она тоже попыталась задать мне несколько вопросов, ответа на которые, разумеется, не дождалась. Я не из тех, кого можно о чем-то спрашивать.
И тогда она распсиховалась и стала меня оскорблять. Не помню, что именно она кричала — я стараюсь не обращать внимания и на более возмутительные слова, — но оставлять ее в живых более не имело смысла. Увидев пистолет, она окончательно обезумела. Господи, она без умолку что-то лепетала, но слов разобрать было невозможно. Потом вдруг превратилась в ту, другую девушку, в Кэнди, и сказала, что готова сделать все, что я пожелаю. Эти непристойности лучше опустить. И тут же получила удар в лицо рукояткой пистолета и плашмя рухнула на пол со вздувшейся левой щекой. Просто поразительно, как быстро у нее вздулась щека. Правда, теперь уже ничего не заметно — пуля снесла ей полголовы — но, поверьте, это было впечатляюще.
Может, это прозвучит странно, особенно в свете вышеизложенных событий, но мне показалось, что Лиана стала проникаться ко мне симпатией. Хотя помните мои слова про то, что человек способен обманывать себя до бесконечности? Поэтому, возможно, она просто мне подыгрывала, хотела меня успокоить, заставить увидеть в ней человека, а не какой-то неодушевленный предмет, чтобы над ней сжалились и отпустили. Кто-то где-то когда-то написал, что именно так и надо себя вести, если вас держат в заложниках. Возможно, Лиана тоже читала ту статью, потому что, разглядев в человеке человека, его значительно труднее убивать. Удивительно, правда, что слишком мало людей заслуживают этого звания.
Да, много воды утекло. Кажется, так говорят? Интересно, а это метафора? Если и так, то, во всяком случае, не бессмысленная. Что сделано, то сделано. Лиана ушла. Хотя — нет, не ушла, в том-то и проблема, которую необходимо решить в кратчайшие сроки. Надо вернуться, пока еще никто не проснулся. Я редко поднимаюсь в столь ранний час, а людям свойственно запоминать чью-то непоследовательность. Я не могу отступать от своих планов ни на йоту.
Лиану необходимо зарыть, оставлять ее здесь слишком рискованно. Сейчас, конечно, относительно прохладно, но все равно очень скоро она начнет разлагаться. Ее изувеченной плотью уже лакомятся невидимые глазу личинки, и мне даже подумать страшно, во что она превратится к концу дня. Так что сейчас я ее во что-нибудь заверну, отнесу в кузов автомобиля и отыщу какое-нибудь место, где ее можно будет бросить. Шевелись, сука!
Через несколько часов власти организуют поисковую группу. Надо будет предложить свою помощь. Это же мой гражданский долг. Может, даже я ее и найду? Эврика! Вот оно.
Разумеется, нельзя, чтобы ее нашли слишком быстро. Может, ближе к выходным, чтобы всем их подпортить?..
Жду с нетерпением.
Тартинка — французский бутерброд.
Тампа — третий по размеру город штата Флорида, главный город округа Халсборо.