Юрий обошел ее вокруг, ища выхода, и за ним ходили качающиеся тени и пятна света, глохшего во тьме. Но выходов было несколько и все завалены землей. В одном углу печально догнивали остатки деревянного помоста, напоминая вырытые из земли и брошенные доски старого сгнившего гроба.
- Мало любопытного! - сказал Юрий, невольно и сам не замечая того, понижая голос. Громада земли давила.
- А все-таки! - прошептала Карсавина, блестящими от огня глазами оглядываясь вокруг. Ей было жутко, и она бессознательно держалась ближе к Юрию, точно отыскивая у него защиты.
И Юрий это заметил, и это было ему приятно, вызывая какую-то умиленную нежность к красоте и слабости девушки.
- Точно заживо погребенные, - продолжала Карсавина, - кажется, крикни... никто не услышит!
- Наверное, - усмехнулся Юрий.
И у него вдруг закружилась голова. Он искоса посмотрел на высокую грудь, едва прикрытую тонкой малороссийской рубашкой, и круглые покатые плечи.
Мысль, что, в сущности, она у него в руках и никто не услышит, была так сильна и неожиданна, что на мгновение у него потемнело в глазах. Но сейчас же он овладел собою, потому что был искренне и непоколебимо убежден, что изнасиловать женщину - отвратительно, а для него, Юрия Сварожича, и совершенно немыслимо. И вместо того чтобы сделать то, чего ему в эту минуту захотелось больше жизни, от чего силой и страстью загорелось все его тело, Юрий сказал:
- Давайте попробуем.
Странная дрожь в его голосе испугала его, ему показалось, что Карсавина догадается.
- Как? - спросила девушка.
- Я выстрелю, - пояснил Юрий, вынимая револьвер.
- А не обвалится?
- Не знаю, - почему-то ответил Юрий, хотя был убежден, что не обвалится, - а вы боитесь?
- Нет... Ну... стреляйте... - немного отодвигаясь, сказала Карсавина.
Юрий вытянул руку с револьвером и выстрелил. Сверкнула огненная полоска, дым, едкий и тяжелый, мгновенно затянул все кругом, и глухой гул тяжко и сердито пошел по горе. Но земля висела так же неподвижно, как и раньше.
- Только и всего, - сказал Юрий. Идем.
Они пошли назад, и когда Карсавина повернулась к Юрию спиной и он увидел ее крутые сильные бедра, опять то же желание пришло к нему и стало трудно с ним бороться.
- Послушайте, Зинаида Павловна, - сказал Юрий, сам пугаясь своего голоса и вопроса, но притворяясь беззаботным, -вот интересный психологический вопрос: как вы не боялись со мною идти сюда?.. Вы же сами говорите, что если крикнуть, то никто не услышит... А ведь вы меня совсем не знаете...
Карсавина густо покраснела в темноте, но молчала.
Юрий дышал тяжело. Ему было жгуче приятно, точно он скользил над какой-то бездной, и в то же время жгуче стыдно.
- Я думала, конечно, что вы порядочный человек... - слабо и неровно пробормотала девушка.
- Напрасно вы так думали! - возразил Юрий, все тешась тем же жгучим ощущением. И вдруг ему показалось, что это очень оригинально, что он говорит с ней так, и что в этом есть что-то красивое.
- Я бы тогда... утопилась... - еще тише и еще больше краснея, проговорила Карсавина.
И от этих слов в душе Юрия появилось мягкое жалостливое чувство. Возбуждение сразу упало, и Юрию стало легко.
"Какая славная девушка!" - подумал он тепло и искренне, и сознание чистоты этой теплоты и искренности было так приятно ему, что слезы выступили на его глазах.
Карсавина счастливо улыбнулась ему, гордая своим Ответом и его безмолвным передавшимся ей одобрением.
И пока они шли к выходу, девушка с странным волнением думала о том: почему ей было так не обидно, не стыдно, а волнующе приятно, что он спрашивал ее об этом.
VI
Оставшиеся наверху, постояв у пещеры и поострив над Сварожичем и Карсавиной, расселись на берегу. Мужчины закурили папиросы, бросая в воду спички и наблюдая, как расходятся по ней широкие ровные круги. Лида, тихо напевая, ходила по траве и, взявшись за пояс, выделывала какие-то па своими желтыми маленькими ботинками, а Ляля рвала цветы и бросала ими в Рязанцева, целуя его глазами.
- А не выпить ли нам пока что? - спросил Иванов Санина.
- Проникновенная идея, - согласился Санин.
Они спустились в лодку, откупорили пиво и стали пить.
- Пьяницы бессовестные! - сказала Ляля и бросила в них пучком травы.
- Ха-арашо! - с наслаждением произнес Иванов.
Санин засмеялся.
- Меня всегда удивляло, что люди так ополчаются на вино, - сказал он шутя, - по-моему, только пьяный человек и живет как следует.
- Или как животное, - отозвался Новиков с берега.
- Хоть бы и так, - возразил Санин, - а все-таки пьяный делает только то, что ему хочется... хочется ему петь - поет, хочется танцевать - танцует, и не стыдится своей радости и веселья...
- Иногда и дерется, - заметил Рязанцев.
- Бывает. Люди не умеют пить... они слишком озлоблены...
- А ты в пьяном виде не дерешься? - спросил Новиков.
- Нет, - сказал Санин, - я, скорее, трезвый подерусь, а в пьяном виде я самый добрый человек, потому что забываю много мерзости.
- Не все же таковы, - опять заметил Рязанцев.
- Жаль, конечно, что не все... Только мне до других, право, нет ни малейшего дела.
- Ну, так нельзя говорить! - сказал Новиков.
- Почему нельзя? А если это - правда?
- Хорошая правда! - отозвалась Ляля, качнув головой.
- Самая хорошая, какую я знаю, - возразил за Санина Иванов. Лида громко запела и с досадой оборвала.