- Николая Егоровича сынок, весело ответил Рязанцев.
- А... То-то я гляжу, ровно на Людмилу Миколаевну лицом схожи... Так, так.
Юрию почему-то было приятно, что этот старый и приветливый мужик знает ею сестру и так просто, ласково говорит о ней.
- Ну, идем, весело и возбужденно сказал Рязанцев, доставая из передка и надевая ружье и сумки.
- Час добрый, сказал им вслед Кузьма, и слышно было, как тпрукал на лошадь, заворачивая ее под курень.
До болота пришлось идти с версту, и солнце уже совсем село, когда земля стала сочнее и покрылась луговой свежей травой, осокой и камышами. Заблестела вода, запахло сыростью и стало смеркаться Рязанцев перестал курить, широко расставил ноги и вдруг сделался совершенно серьезен, точно приступал к очень важному и ответственному делу. Юрий отошел от него вправо и за камышами выбрал нетопкое и удобное стоять местечко. Прямо перед ним была вода, казавшаяся чистой и глубокой от светлой зари, отражавшейся в ней, а за нею чернел слившийся в одну темную полосу другой берег.
И почти тотчас же, откуда-то неожиданно появляясь и тяжело махая крыльями, стали но две, по три лететь утки. Они внезапно появлялись из-за камышей и, поворачивая головки то туда, то сюда, отчетливо видные на еще светлом небе, пролетели над головами людей. Первый, и удачно, выстрелил Рязанцев. Убитый им селезень комком перевернулся в воздухе и тяжело шлепнулся где-то в стороне, всплеснув воду и с шумом приминая тростники.
- С полем! - звучно и довольно прокричал Рязанцев и захохотал.
"А он, в сущности, славный парень!" почему-то подумал Юрий.
Потом выстрелил сам и тоже удачно, но убитая им утка упала где-то далеко, и он никак не мог найти ее, хотя и порезал себе руки осокой и попал в воду по колено. Но неудача только оживила его: теперь все, что бы ни случилось, было хорошо.
Пороховой дым как-то особенно приятно пахнул в прозрачном и прохладном воздухе над рекой, а огоньки выстрелов с веселым треском красиво и ярко вспыхивали среди уже потемневшей зелени. Убитые утки тоже красиво кувыркались на фоне бледно-зеленоватого неба, по которому расплывалась заря и слабо поблескивали первые бледные звездочки. Юрий чувствовал необыкновенный прилив силы и веселья, и ему казалось, что никогда он не испытывал ничего интереснее и живее.
Потом утки стали лететь все реже и реже и в сгустившихся сумерках трудно уже было целиться.
- Э-гой!.. - прокричал Рязанцев, - пора домой! Юрию жаль было уходить, но он все-таки пошел навстречу Рязанцеву, уже не разбирая воды, шлепая по лужам и путаясь в тростниках. Сошлись, блестя глазами и сильно, но легко дыша.
- Ну что, спросил Рязанцев, - удачно?
- Еще бы! - ответил Юрий, показывая полный ягдташ.
- Да вы лучше меня стреляете! как будто даже обрадовался Рязанцев.
Юрию была приятна эта похвала, хотя он всегда думал, что не придает никакого значения физической силе и ловкости.
- Ну, где же лучше! - самодовольно возразил он, - просто повезло!
Уже совсем стемнело, когда они подошли к куреню. Бахча утонула во мраке, и только ближайшие ряды мелких арбузов, отбрасывая длинные плоские тени, белели от огня. Около куреня фыркала невидимая лошадь, потрескивая, горел маленький, но яркий и бойкий костер из сухого бурьяна, слышался крепкий мужицкий говор, бабий смех и чей-то, показавшийся Юрию знакомым, ровный веселый голос.
- Да это Санин, - удивленно сказал Рязанцев. - Как он сюда попал?
Они подошли к костру. Сидевший в круге света белобородый Кузьма поднял голову и приветливо закивал им.
- С удачей, что ли? - глухим басом, из-под нависших усов, спросил он.
- Не без того, - отозвался Рязанцев.
Санин, сидевший на большой тыкве, тоже поднял голову и улыбнулся им.
- Вы как сюда попали? - спросил Рязанцев.
- Мы с Кузьмой Прохоровичем давнишние приятели, - еще больше улыбаясь, пояснил Санин.
Кузьма довольно оскалил желтые корешки съеденных зубов и дружелюбно похлопал Санина по колену своими твердыми, несгибающимися пальцами.
- Так, так, сказал он, Анатолий Павлович, садись, кавунца покушай. И вы, панич... Как вас звать-то?
- Юрий Николаевич, - несколько предупредительно улыбаясь, ответил Юрий.
Он чувствовал себя неловко, но ему уже очень нравился этот спокойный старый мужик с его ласковым, полурусским, полухохлацким говором.
- Юрий Миколаевич, так... Ну, знакомы будем. Садись, Юрий Миколаевич.
Юрий и Рязанцев сели к огню, подкатив две тяжелые твердые тыквы.
- Ну, покажьте, покажьте, что настреляли, - заинтересовался Кузьма.
Груда битой птицы, пятная землю кровью, вывалилась из ягдташей. При танцующем свете костра она имела странный и неприятный вид. Кровь казалась черной, а скрюченные лапки как будто шевелились.
Кузьма потрогал селезня под крыло.
- Жирен, - сказал он одобрительно. - Ты бы мне парочку, Анатолий Павлович... куда тебе столько!
- Берите хоть все мои, - оживленно предложил Юрий и покраснел.
- Зачем все... Ишь, добрый какой, - засмеялся старик. - А я парочку... чтоб никому не обидно!
Подошли поглядеть и другие мужики и бабы. Но подымая глаза от огня, Юрий не мог разглядеть их. То одно, то другое лицо, попадая в полосу света, ярко появлялось из темноты и исчезало.
Санин, поморщившись, поглядел на убитых птиц, отодвинулся и скоро встал. Ему было неприятно смотреть на красивых сильных птиц, валявшихся в пыли и крови, с разбитыми поломанными перьями.
Юрий с любопытством следил за всеми, жадно откусывая ломти спелого, сочного арбуза, который Кузьма резал складным, с костяной желтой ручкой, ножиком.
- Кушай, Юрий Миколаевич, хорош кавун... Я и сестрицу Людмилу Миколаевну и папашу вашего знаю... Кушай на здоровье.
Юрию все нравилось здесь: и запах мужицкий, похожий на запах хлеба и овчины вместе, и бойкий блеск костра, и тыква, на которой он сидел, и то, что, когда Кузьма смотрел вниз, видно было все его лицо, а когда подымал голову, оно исчезало в тени и только глаза блестели, и то, что казалось, будто тьма висит над самой головой, придавая веселый уют освещенному месту, а когда Юрий взглядывал вверх, сначала ничего не было видно, а потом вдруг показывалось высокое, величественно-спокойное темное небо и далекие звезды.
Но в то же время ему было почему-то неловко, и он не знал, о чем сворить с мужиками.
А другие, и Кузьма, и Санин, и даже Рязанцев. очевидно, вовсе не выбирая темы для разговора, разговаривали так просто и свободно, толкуя обо всем, что попадалось на глаза, что Юрий только дивился.
- Ну, а как у вас насчет земли? - спросил он, когда на минуту все умолкли, и сам почувствовал, что вопрос вышел напряженным и неуместным. Кузьма посмотрел на него и ответил:
- Ждем-пождем... авось, что и будет.
И опять заговорил о бахче, о цене на арбузы и еще о каких-то своих делах, а Юрию почему-то стало еще более неловко и еще больше приятно сидеть здесь и слушать.
Послышались шаги. Маленькая рыжая собачонка с крепко закрученным белым хвостом появилась в круге света, завиляла, понюхала Юрия и Рязанцева и стала тереться о колени Санина, гладившего ее по жесткой и крепкой шерсти. За нею показался белый от огня маленький старичок, с жиденькой клочковатой бородкой и маленькими глазками. В руке он держал рыжее одноствольное ружье.