- А я вас попрошу, - с истерическим воплем закричал фон Дейц, брызгая слюной, - это совсем... и одним словом...
- Да ну вас! - с неудовольствием отодвигаясь от брызгавшей слюны, сказал Санин, - думайте, что хотите, а Зарудину скажите, что он дурак...
- Вы не имеете права! - отчаянным плачущим голосом взвыл фон Дейц.
- Хорошо-с, хорошо-с... - с удовольствием проговорил Танаров. - Идем.
- Нет, - тем же плачущим голосом и бестолково размахивая длинными руками, кричал фон Дейц, как он смеет... это прямо... это...
Санин посмотрел на него, махнул рукой и пошел прочь.
- Мы так и передадим нашему другу... - сказал ему вслед Танаров.
- Ну, так и передайте, - не оборачиваясь, ответил Санин и ушел.
"Ведь вот, дурак, а как попал на своего дурацкого конька, какой стал сдержанный и толковый!" - подумал Санин, слыша, как Танаров уговаривает кричащего фон Дейца.
- Нет, это нельзя так оставить! - кричал длинный офицер, с грустью сознавая, что благодаря этой истории потерял интересного знакомого, и не зная, как это поправить, а оттого еще больше озлобляясь и, очевидно, портя дело вконец.
- Володя... тихо позвала из дверей Лида.
- Что? - остановился Санин.
- Иди сюда... мне нужно...
Санин вошел в маленькую комнату Лиды, где было полутемно и зелено от закрывающх окно деревьев, пахло духами, пудрой и женщиной.
- Как у тебя тут хорошо! - сказал Санин, страстно и облегченно вздыхая.
Лида стояла лицом к окну и на ее плечах и щеке мягко и красиво лежали зеленые отсветы сада.
- Ну, что тебе нужно? - ласково спросил Санин.
Лида молчала и дышала часто и тяжело.
- Что с тобой?
- Ты не будешь... на дуэли? - сдавленным голосом спросила Лида, не оборачиваясь.
- Нет, - коротко ответил Санин.
Лида молчала.
- Ну, и что же?
Подбородок Лиды задрожал. Она разом повернулась и задыхающимся голосом быстро и несвязно проговорила:
- Этого я не могу, не могу понять...
- А... - морщась, возразил Санин, - очень жаль, что не понимаешь!..
Злая и тупая человеческая глупость, охватывающая со всех сторон, исходящая равно и от злых, и от добрых, и от прекрасных, и от безобразных людей, утомила его. Он повернулся и ушел.
Лида посмотрела ему вслед, а потом ухватилась обеими руками за голову и повалилась на кровать. Длинная темная коса, словно мягкий пушистый хвост, красиво разметалась по белому чистому одеялу. В эту минуту Лида была так красива, так сильна и гибка, что, несмотря на отчаяние и слезы, выглядела удивительно живой и молодой; в окно смотрел пронизанный солнцем зеленый сад; комнатка была радостна и светла. Но Лида не видела ничего.
XXX
Был тот особенный вечер, какой только изредка бывает на земле и кажется спустившимся откуда-то с прозрачного и величественно-прекрасного голубеющего неба. Невысокое солнце второй половины лета уже зашло, но было еще совсем светло, и воздух был удивительно чист и легок. Было сухо, но в садах неведомо откуда появилась обильная роса; пыль с трудом поднималась, но стояла в воздухе долго и лениво; было душно и прохладно уже. Все звуки разносились легко и быстро, как на крыльях.
Санин, без шапки, в своей широкой голубой, но уже позеленевшей на плечах рубахе, прошел по пыльной улице и длинному, заросшему крапивой, переулку к дому, где жил Иванов.
Иванов, серьезный и широкоплечий, с длинными, прямыми, как солома, волосами, сидел перед окном в сад, где все больше увлажнялась росой и опять зеленела запылившаяся за день зелень, и методично набивал папиросы табаком, от которого на сажень вокруг хотелось чихать.
- Здравствуй, - сказал Санин, облокачиваясь на подоконник.
- Здорово.
- А меня на дуэль вызвали, - сказал Санин.
- Доброе дело! - ответил Иванов невозмутимо. - Кто и за что?
- Зарудин... Я его из дому выгнал, ну он и обиделся.
- Так, - сказал Иванов. - Будешь, значит, драться? Подерись, я секундантом буду... пусть другу нос отстрелят.
- Зачем... Нос - благородная часть тела... Не буду я драться! - смеясь, возразил Санин.
- И то хорошо, - кивнул головой Иванов, - зачем драться, драться не следует!
- А вот моя сестрица Лида иначе рассуждает, - улыбнулся Санин.
- Потому - дура! - убежденно возразил Иванов. - Сколько в каждом человеке этой глупости сидит!
Он набил последнюю папиросу и сейчас же закурил ее, остальные собрал, уложил в кожаный портсигар и, сдунув табак с подоконника, вылез в окно.
- Что будем творить? - спросил он.
- Пойдем к Соловейчику, - предложил Санин.
- А ну его, - поморщился Иванов.
- Что так?
- Не люблю я его!.. Слизняк!..
- Многим ли хуже всех других, - махнул рукой Санин. - Ничего... пойдем.