- Теперь бы пивка холодного... ха-арошо! - мечтательно сказал Иванов.
- Поедем.
- Валяй.
Они наперегонки сбежали с берега к лодке и быстро поплыли.
Парит, - сказал Санин, счастливо жмурясь на солнце и разваливаясь на дне лодки.
- Будет дождь, - отозвался Иванов, - правь же... черт!..
- Догребешь и сам, - возразил Санин.
Иванов брызнул на него веслом, и светлые прозрачные брызги, насквозь пронизанные солнцем, каскадом разлетелись вокруг.
- И за то спасибо, - сказал Санин.
Когда они проезжали мимо одного из зеленых островов, послышались веселые взвизги, плеск и звонкий радостный женский смех. День был праздничный, и из города много народа понаехало гулять и купаться.
- Девицы купаются, - сказал Иванов.
- Пойдем посмотрим, - сказал Санин.
- Увидят.
- Нет, мы тут пристанем и пойдем по осоке.
- А ну их, - слегка покраснев, сказал Иванов.
- Пойдем.
- Да соромно, - шутливо пожал плечами Иванов.
- Чего?
- Да... оно ж девицы. Нехорошо...
- Дурень ты, - сказал Санин смеясь, - ведь ты б с удовольствием посмотрел.
- Да ежели девица и того... то кому же оно... Ну, так и пойдем...
- Да оставь...
- Тьфу! - сказал Санин, - нет ни одного мужчины, который бы не хотел видеть красивую голую женщину... и даже такого нет, который хоть раз бы в жизни, хоть мельком бы не посмотрел, а...
- Оно так, - согласился Иванов, - а все-таки... ты б уж, если так рассуждаешь, и шел бы прямо, а то прячешься!
- Так прелести, друг, больше, - весело сказал Санин.
- Оно, конечно, весьма это приятственно... А ты сдерживайся...
- Ради целомудрия?
- А хотя бы...
- Да не хотя бы, а больше ведь не для чего! Ну, пусть.
- Ну... Да ведь в тебе и во мне этого целомудрия нет...
- Если око тебя соблазняет, вырви его, - сказал Иванов.
- Не городи глупостей, как Сварожич, - засмеялся Санин, - Бог дал тебе око, зачем же его рвать.
Иванов, улыбаясь, пожал плечами.
- Так-то, брат, - направляя к берегу лодку, сказал Санин, - вот если бы в тебе при виде голой женщины и желания никакого не появлялось, ну тогда был бы ты целомудренный человек... И я бы первый твоему целомудрию удивлялся бы... хотя бы и не подражал и, весьма возможно, свез бы тебя в больницу.. А если все это внутри у тебя есть и наружу рвется, а ты его только сдерживаешь, как собаку на дворе, так цена твоему целомудрию - грош!
- Оно точно, только ежели не сдерживаться... то иной человек может бед натворить!..
- Каких бед? Если сладострастие и ведет иногда к беде, так не оно, само по себе, в этом виновато...
- Оно, положим... ты не изъясняй!
- Ну, так идем?..
- Да я разве что...
- Дурень ты, вот что... Иди тише! - улыбаясь, сказал Санин.
Они почти ползком проползли по душистой траве, тихо раздвигая звенящую осоку.
- Гляди, брат! - восторженно сказал Иванов. Купались какие-то барышни, судя по цветным кофточкам, юбкам и шляпкам, ярко пестревшим на траве. Одни были в воде, брызгались, плескались и смеялись, и вода мягко обливала их круглые нежные плечи, руки и груди. Одна, высокая, стройная, вся пронизанная солнцем, от которого казалась прозрачной, розовая и нежная, во весь рост стояла на берегу и смеялась, и от смеха весело дрожали ее розовый живот и высокие девичьи крепкие груди.
- О, брат! - сказал Санин с серьезным восторгом.
Иванов с испугом полез назад.
- Чего ты?
- Тише... это Карсавина!
- Разве? А я даже не узнал... Какая же она прелестная! - громко сказал Санин.
- Н-да, - - широко и жадно улыбаясь, сказал Иванов.
В это время их услышали и, должно быть, увидели. Раздался крик и смех, и Карсавина, испуганная, стройная и гибкая, бросилась им навстречу и быстро погрузилась в прозрачную воду, над которой осталось только ее розовое, с блестящими глазами лицо.