Тяжелое чувство от сознания своего обособленного и неопределенного положения и тихая грусть, возбужденная умиранием дня, сделали то, что Юрию было неприятно видеть свою сестру веселой и слышать ее звонкий, беззаботный голос.
- Тебе весело? неожиданно для самого себя спросил он.
- Вот тебе и на! - воскликнула Ляля, делая большие глаза, но сейчас же рассмеялась еще веселее, точно вопрос брата напомнил ей что-то очень забавное и радостное. - Что это тебе вздумалось справляться о моем веселье... Я никогда не скучаю... Некогда.
И, принимая серьезный вид и, видимо, гордясь тем, что говорит, она прибавила:
- Такое интересное теперь время, что прямо грех скучать!.. Я теперь занимаюсь с рабочими, а потом много времени отнимает библиотека... Без тебя мы здесь народную библиотеку устроили. И хорошо пошла!
В другое время это было бы интересно Юрию и возбудило бы его внимание, но теперь что-то мешало ему.
Ляля делала серьезное лицо и забавно, как ребенок, ждала одобрения, а потому Юрий сделал над собою усилие и сказал:
- Вот как!
- Где же мне еще скучать! - довольно протянула Ляля.
- А вот мне все скучно, - опять невольно возразил Юрий.
- Любезно, нечего сказать! - шутя возмутилась Ляля. - Всего несколько часов дома... да и те проспал, а уже скучает!
- Ничего не поделаешь, это от Бога! - с легким оттенком самодовольства возразил Юрий. Ему казалось, что скучать лучше и умнее, чем веселиться.
- От Бога, от Бога! - притворно дуясь, пропела Ляля и замахнулась на него рукой. - У-у!..
Юрий не замечал, что ему уже весело. Звонкий голос и жизнерадостность Ляли быстро и легко разогнали тяжелое чувство, которое он считал серьезным и глубоким. И Ляля бессознательно не верила в его тоску, а потому нисколько не обиделась его заявлениям.
Юрий, улыбаясь, смотрел ей в лицо и говорил:
- Мне никогда не бывает весело! Ляля смеялась, точно он сообщал ей что-то очень забавное и веселое.
- Ну, ладно, рыцарь печального образа! Никогда, так и никогда. Пойдем лучше, я представлю тебе одного молодого человека... приятной наружности... Идем!
Ляля, смеясь, тянула брата за руку.
- Постой, что же это за приятный молодой человек?
- Мой жених! - звонко и весело выкрикнула Ляля прямо в лицо Юрию и в восторге от смущения и радости закружилась по комнате, раздувая платье.
Юрий и раньше из писем отца и самой Ляли знал, что молодой доктор, недавно приехавший в их город, ухаживает за Лялей, но не знал еще, что это дело решено.
- Вот как! - протянул он удивленно, и ему было странно, что эта маленькая, такая чистенькая и свеженькая Ляля, которую он все еще считал полудевочкой, уже имеет жениха и скоро выйдет замуж, сделается женщиной, женой. Он почувствовал к сестре нежность и неопределенную тихую жалость.
Юрий обнял Лялю за талию и пошел с ней вместе в столовую, где уже горела лампа, блестел большой, ярко начищенный самовар, и сидели Николай Егорович и незнакомый плотный, но молодой человек нерусского типа, со смуглым лицом и быстрыми любопытными глазами.
Он развязно, любезно и спокойно поднялся навстречу Юрию.
- Ну, познакомимся...
- Анатолий Павлович Рязанцев, - комически-торжественно провозгласила Ляля, забавно вывертывая руку ладонью вверх.
- Прошу любить и жаловать, - так же шутя прибавил Рязанцев.
Они с искренним желанием приязни пожали руки и одну секунду думали почему-то поцеловаться, но не поцеловались и только дружелюбно и внимательно поглядели в глаза друг другу.
"Вот какой у нее брат!" - с удивлением подумал Рязанцев, ожидавший, что у бойкой, белокурой и цветущей маленькой Ляли брат должен быть такой же светлый и жизнерадостный. А Юрий был высок, худ и черен, хотя так же красив, как и Ляля, и даже похож на нее тонкими правильными чертами лица.
Юрий же, глядя на Рязанцева, подумал, что вот тот самый человек, который в маленькой, чистенькой и свеженькой, как весеннее утро, девочке Ляле полюбил женщину. Полюбил, конечно, совершенно так же, как и сам Юрий любил женщин. И почему-то это было неприятно и неловко было смотреть на Рязанцева и Лялю, точно те могли догадаться об его мыслях.
Они чувствовали, что многое и важное должны сказать друг другу. Юрию хотелось спросить:
- Вы любите Лялю?.. Чисто ли, серьезно ли?.. Ведь жалко, гадко будет, если вы ее обманываете... Она такая чистая, невинная!
А Рязанцев бы ответил:
- Да, я очень люблю вашу сестру, да ее и нельзя не любить: посмотрите, какая она чистенькая, свеженькая, хорошенькая, как мило она меня любит и какой у нее милый вырез возле шеи...
Но вместо этого Юрий не сказал ничего, а Рязанцев спросил:
- Вы высланы надолго?
- На пять лет, - ответил Юрий.
Николай Егорович, ходивший по комнате, на мгновение задержался, но справился и продолжал ходить чересчур правильными размеренными шагами старого военного. Он еще не знал подробностей высылки сына и это неожиданное известие кинулось ему в голову.
"Черт знает что такое!" - мысленно вспыхнул он.
Ляля поняла это движение отца и испугалась. Она боялась всяких ссор, споров и неприятностей и попыталась перевести разговор.
"Какая я глупая, - мысленно укоряла она себя, - как не догадаться предупредить Толю".
Но Рязанцев не знал сути дела и, ответив на вопрос Ляли, хочет ли он чаю, опять стал расспрашивать Юрия.
- Что же вы теперь намерены делать?
Николай Егорович хмурился и молчал. И вдруг Юрий почувствовал его молчание, и прежде чем успел сообразить последствия, в нем закипело раздражение и упрямство. Он нарочно ответил:
- Ничего пока...
- Как так ничего? - останавливаясь, спросил Николай Егорович. Голоса он не повысил, но в звуках его ясно послышался затаенный укор.
- Как ты можешь говорить "ничего", как у тебя хватает совести говорить это, точно я обязан держать тебя на своей шее!.. Как ты смеешь забывать, что я стар, что тебе давно пора самому хлеб зарабатывать? Я ничего не говорю, живи, но как ты сам этого не понимаешь! - сказал этот тон.
И тем острее чувствуя его, потому что сознавал за отцом право так думать, Юрий тем не менее оскорбился всем существом своим.
- Да так, ничего... что же мне делать? - вызывающе ответил он.