После этой страшной ночи Максим закрылся в себе. Он стал таким же Максимом, которым был до знакомства с Леной. Хотя нет, на этот раз все обстояло хуже. Ведь тогда он еще не знал того, чего хотел. А теперь он познал все и всего лишился.
Это было куда больнее и жёстче. Ведь гораздо лучше всю жизнь находиться в тюрьме, чем один раз увидеть свободу и на всю жизнь попасть в тюрьму.
Бесконечные процедуры угнетали парня, убивая в нем все живое. Беседы с разными врачами, от невролога, до проктолога. Какая-то лечебная физкультура и физиопроцедуры, которые ему вскоре прописали.
Вечные рентгены, УЗИ и анализы, уколы и таблетки. Экспериментальные методы лечения, вроде процедур с использованием лазерной установки.
Все это убивало в нем личность. Если вначале, ему хотелось выбраться отсюда любой ценой, то теперь он мог остаться здесь жить. И его бы это нисколько не смущало.
Главное, чтобы престарелая медсестра давала побольше снотворного. Ведь оно так хорошо отгоняло чертова Августа, который вечно норовил придти к несчастному пациенту.
Кстати говоря, о последнем. Август оказался не таким уж и плохим, каким казался сначала. Макс чувствовал в нем ту же боль, что и в себе. Только сам Максим истязал себя морально. А его «ночной друг» физически, заливая кровью все вокруг каждую ночь.
По законам жанра, парень должен был начать немедленно выяснять, кем является эта мертвая тень, пугающая его. Может это призрак больницы? А может это символ проклятия?
Но нет. Парню было точно не до этого. Главное, чтобы медсестра не забывала выдавать снотворное. А все остальное пусть катится к черту, вместе с призраками, полтергейстами и недоделанными экстрасенсами.
***
Ровно и спокойно дни дотекли до начала ноября. К Максиму периодически приходили родители, представителями которых часто являлась непосредственно тетя Люда.
Парень чувствовал, что уже может наступать на свою сломанную ногу. Да и доктор-травматолог заявлял, что все срастается хорошо. Только вот гипс почему-то все не снимали.
Теперь он не ходил на костылях, а немного припрыгивал всего с одним костылем, как будто танцевал некий танец.
Иногда ему удавалось поговорить с «собратьями по несчастью». Но они были весьма мрачными личностями, с которыми не складывалось хорошего общения. Хотя, у Макса не складывалось и со своими одноклассниками, не говоря уже о чем-то еще.
Что касается Лены, то он предпринимал некоторые попытки выйти на нее через друзей. Но это не дало результата. Все разговоры с матерью о том, чтобы достучаться до девушки, также кончались ничем.
«Левые» аккаунты, попытки обойти блокировку и все проч. Все это было бессмысленно и бесполезно. И самое интересное, что Максим с каждым днем меньше и меньше горел желанием что-либо доказывать и как-то пытаться вернуть свою девушку.
Возможно, он начинал думать своим умом и отрешаться от тщетной для него любви. А возможно, что так просто действовала больничная атмосфера. Сонная, тяжелая и депрессивная атмосфера.
***
Однажды после полуденных процедур и вполне нормального (на редкость) обеда, Максим вообще почувствовал себя как дома. Ему больше чем обычно захотелось остаться и жить здесь. В этом до боли родном, хоть и таком казенном, реабилитационном центре.
Он зашел в свою палату и упал на кровать, которая имела обновлённое постельное белье, и тем была вдвойне привлекательна.
Макс свернулся калачиком и провалился куда-то в непомерную пустоту. Сон пришёл настолько быстро, что парень не успел опомниться.
Вдруг он увидел, что стоит посреди палаты, в которой он все это время лежал. На нем не было никакого гипса. Нога была в полном порядке. А из окна лился какой-то белесый цвет, который заполнял помещение странной туманностью.
Внутри этого света зародилась тень, которая постепенно устремилась к парню.
— Господи, сейчас же день! Что тебе от меня надо? Не подходи, ты, чертов ублюдок! — Выкрикнул Макс.
Но ему пришлось замолчать, как будто бы перекрыли кислород. Ведь эта тень оказалась не кем иным, как Леной, которая в простеньких джинсах и легкой блузке смотрела на него с ее простой, белокурой улыбкой.
Максим немедленно пошел к ней, улыбаясь, как сумасшедший. Ему было так легко идти, будто он находился в лунной атмосфере.
— Что ты тут делаешь? Я даже уже не ожидал, — заявил он первое, что пришло ему в голову.
— Я пришла тебя навестить, ты же сам этого хотел. Ожидать надо всегда. Даже тогда, когда это бессмысленно и сюрреалистично.
Максим обнял девушку и крепко поцеловал ее в губы.
— Господи, я не верю. Я не верю, что мы снова с тобой. Почему ты меня заблокировала? Я сделал что-то не так? Тебя что-то обидело?
— Нет. На то были свои причины. Но теперь я с тобой!
— Я тоже! Я тоже с тобой, моя родная! И мы вместе будем с тобой! Учиться, жениться, воспитывать детей. Ты одна только для меня есть, и никто никогда не будет мне нужен больше.
Макс гладил Лену по щекам. Она нежно улыбалась, смотря в его раскрытые до предела глаза.
— А ты помнишь наше лето, Максим, помнишь Любовное море? Или ты уже все забыл? Вы парни все так быстро забываете…
— Нет! Ты что, нет! Я ничего не забыл. Я помню твой стих, я помню все, что было между нами. И у нас еще будет, еще будет ни одно, ни два и даже ни…
Максим оборвался на полуслове. Он посмотрел поверх Лены в окно. За окном стояли зеленые, изумрудные деревья и текла река. Около реки был самодельный пирс для рыбной ловли, который в народе называется сижей. А около этой сижи неистово целовались двое влюбленных.
— Господи, да это сон! Это все чертов сон…. Почему же он такой реальный… — На глазах парня выступили слезы.
— Не бойся. Ты можешь сделать этот сон явью. Все в твоих руках, Максим. Просто не бойся, — говорила Лена, улыбаясь своей «фирменной» улыбкой.
— Уйди! Уйди, пошла вон! Я не хочу это видеть! Убирайся.
— Просто не бойся…. Не бойся…. Все хорошо.
Голос Лены и гневные выкрики Максима смешались, как в скоростном миксере.
Но эта сумбурная вакханалия продолжалась не долго. Реальность сонного мира начала постепенно стираться. Лена ушла куда-то в другое измерение, комната растворилась и он проснулся.
Максим лежал на животе. Здоровая нога его висела за пределами кровати. Казалось, что он бегал во сне по своей постели. И в самый разгар такого бега его разбудили.
— Вот блин, блин, твою мать. Еще ее мне не хватало…. Приснится же такое… Такое реальное… — Ворчал парень, выпутываясь из одеяла и пытаясь встать. Он почувствовал желание отправиться в туалет, которое его в принципе и разбудило.
Как обычно, опершись на один костыль, он начал полу прыгать в направлении уборной. Но тут его привлекло окно, около которого он только что целовался с Леной в своем странном сне.
Парень подошел к застекленной глади в пластиковых рамах. На улице уже был вечер. Солнце медленно скрывалось где-то за дальней полоской деревьев.
Весь пейзаж, насколько хватало глаз, был мрачно багровым и наполовину лысым. Ноябрь. Ноябрь входил в силу, уничтожая последнюю листву, которая решила взбунтоваться, и не облетать в октябре.
Никаких тебе изумрудных деревьев, рек, целующихся пар и что самое главное, никакой Лены.
Смотря в окно на дорожку, обрамленную мрачными клумбами, парень вдруг почувствовал резкую боль. Эту боль мы чувствуем в том момент, когда осознаем насколько сурова наша реальность. И насколько сложно вновь вернуться туда, где никакой суровости еще не было.
Максим посмотрел вниз. Краски померкшего дня сливались воедино. Внизу бушевало какое-то мрачное море. Не то море любви, в котором они купались с Леной. А скорее море осени и смерти, в котором он теперь с удовольствием бы искупался. Нырнул бы туда с головой и ощутил тот покой, который так ему был нужен, и который он не мог получить, даже находясь в забытье.
— Не советую так делать. Здесь третий этаж. Максимум, сломаешь вторую ногу. А с учетом того, что у тебя их всего две, это будет не слишком хорошо.
Максим резко обернулся, услышав холодный голос. У его кровати находился Август. Этот странный призрак в свете ноябрьского вечера выглядел еще более зловеще, чем ночью. Он спокойно вытирал простыней Макса окровавленное лицо. А его рот расплывался в необычной, белозубой улыбке.
— Ты теперь и в реальности? Нет…. Нет… — Максим невольно сел на подоконник.
— Я реальнее, чем ты думаешь. И ближе, чем ты хочешь.
Мужчина в старомодном, сером одеянии хищно смотрел на парня, как сексуальный маньяк на малолетнюю жертву.
Максима всего трясло. Он всерьез подумал о том, что неплохо бы было выброситься в это окно, чтобы только не видеть зловещего мертвеца, преследующего его вот уже не первый день.
— Ты боишься. Правильно. Страх вразумляет. Страх вразумляет, а боль очищает, — с этими словами Август полоснул себя бритвой по руке. И рукав его пиджака стал пропитываться бурой жидкостью.
— Чего тебе надо! Что ты хочешь! Уходи! Прошу…. Умоляю…
— Я хочу. Я хочу дать подарок. Тебе обязательно пригодится.
Максим с ужасом смотрел на призрака, боясь даже представить, что он такое может ему подарить.
Август медленно открыл Максову больничную тумбочку. Она со скрипом отворилась. И вместо недоеденного яблока и апельсинов, там была человеческая голова, аккуратно отделенная от тела и поставленная на белое блюдо.
Максим смотрел, как завороженный на это. Ему вдруг показалось, что эта голова имеет до боли знакомое лицо. Обезглавленный человек явно был похож на его друга Коляна, с которым парень некогда общался.
Глаза Макса расширились так, что чуть не выпрыгнули из глазниц. Август злобно смеялся, взмахивая в наступающей ночи лезвием бритвы. Голова резко открыла глаза. И парень проснулся.
На этот раз пробуждение было окончательным.
***
В кабинете у Альберта Викторовича было тихо, уютно и спокойно. Бежевые обои хорошо гармонировали с большим, лакированным столом, на котором стоял метроном.
Странно, этот простой маятник может полностью преобразить помещение, сделав из любой комнаты кабинет врача или ученого.
Помимо того, здесь находилось большое количество шкафов. В них, на первый взгляд, можно было вместить практически все книги мира.
За окном было серо. Но кабинет от этого не казался мрачным. Он скорее был спокойным. Такой островок спокойствия, на фоне бушующего конца осени.
Доктор что-то напряжено смотрел в тонком мониторе своего компьютера. Возможно, составлял какие-то документы.
Максим сидел напротив него и с нетерпением пытался дождаться, когда ему выпадет возможность высказать то, что накопилось.
Но возможность такая все откладывалась и откладывалась. Это было похоже на пытку. Долгую пытку осенним временем.
Это время тянулось в два раза медленнее, чем время весеннее, и раз в пять медленнее, чем время летнее. В этом то и крылся его острый подвох.
— Извините, можно мне спросить? — Заявил Максим, не выдержав такого испытания. — Я уже неделю ждал встречи с вами, чтобы поговорить. Могу я сейчас хотя бы спокойно все сказать?
Альберт Викторович поднял глаза на парня. По его круглому, почти женскому лицу, было похоже, что он видит Макса впервые.
— Совсем забыл. Вы же пришли ко мне в ординаторскую…. А я тут кое-что делал.
— Ничего страшного. Я ненадолго.
— Это очень замечательно. А то дел, знаете ли, много. Можете начинать.
Максим хотел выругаться и выйти из себя. Но он сдерживал своего внутреннего зверя, прекрасно понимая, что это не самый лучший вариант.
— Я хотел спросить у вас, когда меня выпишут? Я уже не один раз говорил об этом. А вы все говорили, что у вас нет времени. Вот я пришел сюда, чтобы это обсудить, — как можно более медленно и спокойно произнес парень.
— Хорошо. Очень хорошо. А почему вы хотите, чтобы вас выписали?
— Да потому что, мать твою, старый козел — это не мой хренов дом, а чертов центр, где не пойми как лечат, и не пойми, на кой черт держат людей. Меня сбила машина, а не товарный поезд. Я уже здоров, твою мать, сука! — Произнес Максим про себя. Его руки от этого немного затряслись, а лицо покраснело. Но вслух он сказал совсем другое.
— Дело в том, Альберт Викторович, что я чувствую себя хорошо. Последствий аварии вообще нет. Даже гипс и то с меня сняли два дня назад. Нога иногда немеет, но ходит. Так что я не думаю, что…. Что мне еще требуется лечение.
— Вот как. Ну, вы же не врач…. А я врач. И мне (и моим коллегам) виднее ситуация с вами.
— Простите, но мне здесь не нравится, — заявил Максим, чувствуя, что срывается.
— Очень замечательно. А что?
— Что? Да все подряд! Меня бесит ваша еда, ваш телевизор с тремя каналами, медленный интернет, территория, по которой даже гулять некуда! Меня раздражает больничный режим, люди, с которыми я так и не нашел общего языка. А еще этот хренов Август!
— Август. Какой август? Сейчас же ноябрь.
Максим понял, что сморозил чушь. Если он скажет, то, что вертится у него в голове, то будет ой как не хорошо. Поэтому он срочно применил маневр в виде резкого ухода.
— Тот август, когда меня сбила… тачка. Если бы не тот август, то сейчас бы я здесь не был!
— Понимаю, понимаю. Тяжелые воспоминания. Так бывает у многих, кто пережил серьезный стресс, — Альберт Викторович попытался заглянуть в глаза парню. Но это выглядело больше глупо, чем сочувственно.
Максим посмотрел в окно. Облака, наполненные дождем, клубились так, как будто на небе кто-то готовил наваристый бульон.
Взгляд парня уперся в угол. Единственный пустой угол, который не был занят шкафом или вешалкой.
— Так вы меня выпишите? Скажем, завтра? — Предпринял попытку штурма Максим.
— Нет. Мы вас не выпишем, скажем, завтра, — спокойно ответил врач.
— Так? Хорошо. Тогда я уйду от вас сам. Я же имею на это полное право! Я российский гражданин! У меня есть паспорт и все такое! Значит, я могу валить, куда мне вздумается из любой клиники.
На лице парня появилась хищная улыбка. Он подумал, что доктору просто нечего будет ответить. Но это было не так.
— Хорошо. Во-первых, ваши родители настоятельно не хотят, чтобы вы прерывали курс реабилитации. И они будут расстроены, если вы сбежите. Во-вторых, ваш отказ от лечения будет ударом по нашей репутации. И мы будем вынуждены заявить в местную прессу, что вы изволили убежать по неизвестным никому причинам. И в-третьих, если вы уйдете, то любые последствия, о которых возможно мы с вами не знаем, будут на вашей совести. Например, у вас могут начаться проблемы с сердцем. Или ваш позвоночник откажется, как надо работать. А вы не будете знать, что делать. И тогда все будет не так радужно, как сегодня.
— Радужно. Да уж. Радужнее некуда, — произнес Максим. Он чувствовал, что под его ногами рассыпался зыбучий песок. И что все его аргументы глупые и бессмысленные.
Он не знал наверняка, какие точно травмы у него были и есть. И сбегать от собственного лечения — это вдвойне глупо. К тому же, там ему придётся разбираться с Леной. Доставать ее, преследовать ее, как в школе.
А делать ему это было откровенно страшно. Ведь далеко не факт, что все во второй раз сложится благоразумно. Гораздо лучше остаться здесь в этой больнице, по которой бродит странный призрак, и в которой дают такое хорошее снотворное.