Утром я обнаружил Себастиана на кухне, жарящим тосты. При виде отчима я застыл, нервно приглядываясь к его обтянутой чистой футболкой спине. Не проступают ли где кровавые пятна? Но там, конечно, не было ничего, кроме надписи: «Владелец собаки».
— Доброе утро, Джек.
У него что, глаза на затылке?
— Доброе, — буркнул я и стал бродить по кухне в поисках холодильника. Хмурое отражение в темных зеркальных панелях, казалось, исподтишка корчит мне рожи.
— Хорошо спал? — отчим извлек из стены баночку кофе и принялся заправлять поблескивающий стальными гранями агрегат. Ага, значит и тут шкафы встроенные. Я ткнул панель наугад, и перед моим носом засветились полки, уставленные стаканами разных форм и размеров. Я быстро ухватил один, пока сим-сим не закрылся. Хорошо бы теперь, чтобы где-то тут оказался сок.
— Дже-ек, — усмехаясь позвал Себастиан, заметив, что я залип перед новым рядом полок — с конфетами и печеньем.
— А? Да… То есть, спал не очень, — я решил слегка провентилировать тему ночного кошмара. — Над головой все скрипело, будто там ходил кто-то.
Отчим чертыхнулся, выронив тост, который намазывал, маслом вниз. Я подал ему только что обнаруженное бумажное полотенце.
— А ты уверен, что тебе не приснилось? — покосился он на меня, вытирая стол. — Может, у нас тут и водятся привидения, дом-то старый. Но они точно не топают. Кстати, а что ты ищешь по всем шкафам?
— Холодильник, — признался я. — Сока хочется, такого, чтоб льдинки на зубах хрустели.
Себастиан ухмыльнулся и нажал на панель справа от себя.
— Иди, выбирай, какой хочешь. А вот тут кнопка для льда. Тебе крупными кубиками или мелкими?
Я сунулся носом в прохладное нутро холодильного монстра и выбрал пакет апельсинового. Так. Экологический, конечно. И без сахара. Небось, кислятина такая, что жопа сожмется, и срать две недели потом не сможешь.
— А что там, на башне? — спросил я, влезая на высокий табурет у барной стойки и болтая льдом в стакане.
— Ничего особенного, — отчим принялся накрывать на стол к завтраку. — Рухлядь всякая лежит. Хлам. Давно пора его разобрать, да все руки не доходят.
— Хочешь, помогу? — бросил я как бы невзначай.
Дзынькнул тостер, и вкусно запахло плавленым сыром.
— Будешь? — Себастиан ловко бросил тост на тарелку и протянул мне. — Кстати, мы сегодня в Орхус едем. Не забыл?
— В Орхус? — я нахмурился. — Зачем?
— Покупать одежду по твоему вкусу.
— Так ты что, серьезно это говорил? — выпучился я на отчима.
— Совершенно, — кивнул он, выливая готовый кофе в термос. Даки столько кофе за день выжирают, что свежего не наваришься, вот они из термосов и сосут свой энергетик. Вся разница только в том, что у Бо термос был пластиковый, с заклеенной скотчем трещиной на крышке, а у Себастиана — хромовый дизайнерский в специальной «курточке» на молнии, чтобы дольше хранить тепло.
— И что, — быстро прикинул я, — все, что захочу, взять можно будет?
— Все, кроме штанов с дырками. Твоя мама сказала, что их ты сам наделаешь. Бесплатно.
Сок у меня пошел не в то горло, ударил в нос кислятиной. Я кашляю, хриплю, аж слезы из глаз и сопли апельсиновые, а этот гад ржет себе и кофе прихлебывает.
— А где, кстати, мама? — просипел я, когда немного отпился водой из-под крана. — Она что, завтракать не будет?
— Не знаю, — отчим задумчиво укусил тост. — Она еще спала, когда я встал. Уснула поздно. Хочешь, пойди, разбуди ее.
Блин, это ма из-за меня, наверное! Переживает.
— Да не, — я мрачно вцепился зубами в булку. — Пусть отдохнет. А то ей вечно в такую рань на работу.
Конечно, драить чужие толчки матери нужды больше нет, так что из ИСС она уволилась. Теперь хоть отоспится за все годы рабства.
— Ладно, тогда ты дожевывай, потом в душ — и покатимся потихоньку.
— Зачем в душ-то? — я мылся позавчера, накануне купался, так что чувствовал себя стерильно чистым.
— А вот затем, — Себастиан быстро нагнулся, и я ощутил его пальцы у себя на шее. Они тут же исчезли, а перед моим носом возникла веточка с кусочком отодранной коры. Блин, откуда это бревно там взялось? Я ж после леса вроде переоделся? — В душ, а то из тебя труха и яйца паучьи сыпятся.
Тут я вспомнил, что в ванной на втором этаже есть не только стеклянная кабинка, и воспрял духом:
— А в джакузи можно?
— Конечно, — усмехнулся отчим, ставя чашку в посудомойку. — Зачем же она еще там? Показать, как ею пользоваться?
— Сам разберусь, — проорал я уже с лестницы.
Отмокал в ванне с массажем битый час. Все было в кайф, только жуть как не хватало резиновых утят — я бы их запускал по течению и устраивал морской бой или би-баттл на пузырьках. Вылез, когда шкура пошла морщинами, как у девяностолетнего. Тщательно осмотрел свой прикид, прежде чем снова в него влезть. Никаких паучьих яиц. Разыскал на полу в комнате бейсболку с подписями. Спустился вниз. Там уже ждал Себастиан со здоровенным, как у японских туристов, фотоаппаратом на пузе. Ма наконец вернулась к жизни и сидела за столом в позе амебы, потягивая кофе. Лук у нее был, откровенно, не очень.
— Доброе утро, — я лучезарно улыбнулся, пытаясь загладить вчерашнее.
— Тише, Жень, — вяло махнула она на меня. — Голова раскалывается.
Я присел напротив:
— Может, мы никуда не поедем? Вдруг тебе совсем плохо станет?
Ма через силу улыбнулась:
— Это просто давление. Сейчас таблетку приму, посижу в саду на воздухе, и все пройдет. А вы езжайте, нечего тут шуметь. А то мне каждый звук — как пилой по мозгу.
Я взглянул на нетерпеливо роющего копытом землю Себастиана и сдался:
— Ладно. Привезти тебе из Орхуса что-нибудь?
— Не надо, — она устало покачала непричесанной головой и перешла на датский. — Это ваш день, мальчики. Веселитесь.
Когда мы загрузились в мерс, я спросил:
— А чего мы в Орхус? Это же далеко.
Поехали бы в наш город, может, я бы и убедил отчима закинуть меня на родину, с пацанами повидаться.
— Там магазинов больше. Если я правильно угадываю твой вкус, то вряд ли в Силкеборге найдутся нужные тренды.
Видали, «тренды»! Джинсы — это две штанины и мотня, никто ничего нового еще не придумал. Тут бздынькнул мобильник: пришла СМСка от Мемета.
«Как жизнь, бро? Не утонул еще в озере?»
Я быстро набрал:
«Выплыл, лол. Как у вас?»
«Да все также. Вчера в фонтане купались. Засунул Ибрагиму в штаны жабу. Он чуть не обосрался. Жаль, ты это не видел».
Я криво усмехнулся: да, наш длинномордый, хоть и парень, лягух боится с детства; как увидит — маму теряет.
«Да, я многое пропустил», — отстучал и задумался, что бы еще написать. Решил, про Орхус и джакузи не буду. Зато поплакался, что мать извела шмотки, и что на чердаке водятся топающие привидения.
«Никак ты мой косячок уже прикончил?» — это Мемет подкалывает так.
«Не, он еще цел и хорошо заныкан».
Себастиан покосился пару раз на мои летающие по кнопкам пальцы и врубил оптимистический джаз. Так мы до Орхуса и доехали.
— Этот город, — с гордостью объявил отчим, паркуясь в центре, — второй по величине в Дании.
Капая мне на мозг культурной информацией, гид-доброволец потащил меня мимо какого-то собора на пешеходную улицу с магазинами. Здесь я завис на мосту. Внизу текла река, облепленная этническими ресторанчиками, из которых уютно пахло шавермой, халафелями и чихучими пряностями. Какие-то хипповатые парни наяривали инди, собирая мелочь в шляпу. Вокруг толпились туристы, через которых прорезали себе путь целенаправленные даки и дамочки с сумками из бутиков. Короче, по сравнению с таким кипежом жизни даже Силкеборг показался мне Зажопинском.
Засмотревшись, я потерял из виду Себастиана. Отыскался он за стойкой с футболками «Ай лав Орхус», активно тычущим в кнопку фотика. Причем объектив был направлен на меня.
— А вот этого не надо, — говорю и ладонь в камеру. Лучше бы я фак туда сунул, потому что отчим не унялся. Сделаем, мол, фотоотчет для мамы. Ладно. Я тогда бейсболку на морду надвинул и постарался держаться так, чтоб табло в кадр не попало. Фотограф-любитель, мля, другой модели себе не нашел.
В итоге я заскочил в первый попавшийся магазин с тряпками — думаю, ну уж там-то этот олень снимать не будет. Лайфхак сработал, Себастиан с камерой расстался — на время. Мне подфартило — в бутике оказалась куча зачотных маек и кофт. Мы расплатились. Я тут же с радостью содрал с себя парижский отстой и влез в футболку с красно-белыми буквами: ”BBOY OR DIE”. Вспотевшую спину обдуло ветерком — ка-айф!
— А не великовато ли? — усмехнулся отчим, надевая защитный колпачок на объектив. Он что, успел меня щелкнуть? Типа Джек до и после? — По-моему, можно было брать на три размера меньше.
Я включил ему игнор и попер на поиски джинсов. Довольно скоро наткнулся на лавчонку, торгующую труевыми багги. Зашел и охренел. Не знаю, отчего больше — от штанов или от цен. Развернулся, а мне дорогу грудью закрывает красноволосая чикса в пирсингах:
— Вам чем-нибудь помочь?
— А за это доплачивать отдельно надо будет? — говорю.
Чикса ресницами накладными хлопает, тупит типа. Тут Себастиан рядом нарисовался:
— Спасибо, — вежливый такой. — Нам надо вот этому молодому человеку что-нибудь подобрать.
Я сдался на волю красноволосой. Оказалось, найти подходящие штаны — это целая наука. Обычно я брал, что пошире, затягивал ремень, чтоб с задницы не спадало — и все пучком. А тут чикса принялась пытать про размер. А я-то почем знаю, 26 у меня или 27? Она вооружилась сантиметром, и выяснилось, что фигура у меня нестандартная. Говоря человеческим языком — ноги слишком длинные, а жопа слишком тощая, или, как политкорректно выразилась чикса-продавщица, «у вашего сына худые бедра».
— Надо примерять, — постановил Себастиан и загнал меня с охапкой штанов в кабинку.
Я начал с классных багги — вислозадых, с кучей удобных карманов и потертых, будто ты их год таскал, не снимая. Повертелся перед зеркалом — вроде все норм.
— Ну как? Тебе подошло? — это чикса крашеная не отстает из-за занавески.
И отчим вторит:
— Выходи, посмотрим.
Ладно, думаю, когда столько бабок за тряпку собираешься отвалить, неплохо бы, чтобы она с жопы у тебя не слетала, когда нагнешься. Ну я и вышел.
А чикса мне:
— Футболку подними, надо посмотреть, как оно по бедрам село. Повернись. Ой, просто идеально. На рекламу снимать.
Да, вот только этого мне и не хватало для экстаза. Поворачиваюсь обратно. И натыкаюсь на взгляд Себастиана.
Красноволосая спросила о чем то, и его глаза отлипли от меня. Только на коже осталось ощущение, будто проползло что-то многоногое. Я одернул футболку и вернулся в примерочную. Стоял там и слушал, как чикса и отчим перебрасываются фразами — совершенно обыденными и безобидными; как в соседней кабинке двое парней обсуждают какую-то Пернилу, которая не дает; как над головой гудит кондиционер.
Бывают в жизни такие события, значение которых понимаешь только потом, гораздо позже. Они врезаются в память намертво, но почему — ты не можешь объяснить. Не можешь, пока не придет со временем вот это вот понимание.
Однажды, когда мне было лет семь-восемь мы с пацанами играли в полуразрушенном здании. Стояло оно на окраине захолустного городка, где я родился. Вообще-то лазить по бетонной коробке нам строго-настрого запрещалось, но мы, конечно, плевали на это.
С нами зависала в тот день Ленка. Она частенько гоняла с ребятами в футбол, лазала по деревьям, короче, была своим парнем. У многоэтажки торчала деревянная бытовка, в которой жили солдаты из соседней ВЧ. То ли они там что-то ремонтировали, то ли сносили — этого я так никогда и не узнал. На фига мы полезли в бытовку — не помню. Помню только, мы сидели на нарах в тесном, провонявшем потом и мужиками помещении, хохотали, болтали ни о чем, сосали липкие леденцы, которые нашлись у одного из солдат. Потом выбежали наружу, носились с воплями вокруг бытовки — все, кроме Ленки.
Я был единственным, кто про нее вспомнил. Кто-то предложил играть в казаков-разбойников, и пацаны помчались искать подходящее место. А я остался. Вошел в тамбур бытовки и потянул на себя дверь в комнату с нарами. Она не подавалась. Я толкал ее и дергал изо всех детских сил, пинал ногами и звал Ленку. Внутри стояла странная тишина. Я поискал вокруг глазами и схватил топор, лежавший на скамье. Он был такой тяжелый, что я чуть не опрокинулся назад, когда поднял его. Поднял и вбил со всей дури в дверь.
Через пару мгновений она распахнулась. Солдат, похожий на таджика, отобрал у меня топор, бормоча что-то успокаивающее. Нас с притихшей Ленкой выставили наружу, дверь снова закрыли.
Мы пошли к остальным и, хотя не сговаривались, никому не рассказали о том, что случилось. И никогда не говорили об этом друг с другом. Тогда я, конечно, не знал, почему. Просто чувствовал, что так правильно.
Сегодня, когда почти все кончено, я знаю: наверное, в тот день в Орхусе я должен был взять топор. И тогда многое из того, что произошло потом, не случилось бы. Но все вокруг было до нереальности обычно: меня окружали десятки людей, отделенные только полотняной перегородкой, и никто из них не видел того, что видел я. Куда я должен был всадить лезвие? В Себастиана, который мне нравился, и в котором, несмотря на все, я хотел бы найти отца? Или в мать, которая пустила Себастиана в свое сердце, и вырвать оттуда этого человека, значило — разбить его? И все из-за чего? Из-за одного взгляда?
И я ничего не сделал.