Я перестал спать по ночам. Боялся, что отчим придет и заползет в кровать. Лежал в темноте одетый с открытыми глазами и вздрагивал от малейшего шороха.
Первую ночь после истории с Немо мне помог пережить нехилый нож, стыренный с кухни. Не то, чтобы я задумал Себастиана зарезать или припугнуть, если приставать начнет. Честно говоря, в то время я вообще не думал — у меня остались только рефлексы на уровне одноклеточных. Просто лежал и тискал свое оружие под подушкой часов до пяти, а потом меня все-таки сморило.
Приснились мне знакомый черный диван и комната с плазмой. Только в этот раз на экране была моя фотка — та самая, из Орхуса. Я стою, облокотившись на перила моста, и смотрю куда-то вниз. Козырек бейсболки сдвинут набок, жопа отклячена, взгляд задумчивый. Просто секс-символ, мля. И еще: у отчима на спине вместо SNAVS кровоточит SVANS[1]. Буквы, блин, поменялись местами. А раньше, гребаный бог сновидений, нельзя было намекнуть, что отчим — пидор? В общем, я знал заранее, чем все закончится, но все равно, проснувшись, с воплем подскочил на постели. Перед глазами стоял нож, с которого капала Себастианова кровь, — точная копия того, что лежал под подушкой. Я рукой туда, вытащил, исследовал при свете. Нет, ничего. Блин, а я чуть ежа не родил.
Короче, у меня хватило мозгов сообразить, что с ножом спать не айс. Во-первых, если отчим ко мне полезет и чикалки не испугается, что же мне его порезать придется? А вдруг резану лишку, и Сева ласты склеит? Или озвереет, и ласты склею я? Все-таки у Себастиана весовая категория на пару классов выше будет. Все эти варианты меня как-то не слишком устраивали.
Был бы я в адеквате, такой бы замок на дверь прикрутил — пластидом бы дверь взрывать пришлось, чтобы мне пожелать спокойной ночи. Но я выпал в астрал еще на пляже, валяясь между дохлых медуз и желая стать одним из них — таким же мертвым и равнодушным к пинающим мое посиневшее тело. О том, насколько я был за гранью, говорит хотя бы то, что у меня начались глюки.
Лежу себе такой часа в четыре ночи, никого не трогаю, вдруг скрип в коридоре. Все, думаю, пипец тебе Джек. И не знаю: то ли к окну сигать, чтобы выпрыгнуть, если что; то ли прикинуться ветошью под одеялом. Пока думал, дверь потихонечку так отворяется, даже без скрипа. В щель выпадает желтый галстук света из коридора. И на фоне его стоит, подпирая косяк, чёрный силуэт. Стоит, скрестив руки, и смотрит на меня.
В общем, я изобразил княжну факинг Тараканову во время наводнения — подскочил на кровати, к стенке прижался, трясусь, чуть не ссу. А этот черный стоит себе молча и пялится. Тут я замечаю, что Себастиан это никак не может быть: мелкий слишком по всем параметрам, скорее мальчишка, чем взрослый мужик. Короче, я его глазами жру, а он меня. При этом жутенько так начинаю понимать, что пацана в доме никакого нет и быть не может. Типа спущен трап, открыты люки, в коридорах бродят глюки…
Ну а этот постоял еще чутка, а потом пошел через комнату. Гляжу — он идет, а тени от него нет. Питер прям факинг Пэн. Дошел до стола, поднял что-то с пола. Оказалось — книгу. Полистал в ней. И вот представьте себе: тишина такая, что слышно, как в коридоре какая-то летучая тварь о лампу бьется. И странички шуршат. Шур-шур. А может, это у меня волосы на башке колышутся?
Свет теперь на пацана сзади падал, так что я рассмотрел его получше. Обычный такой пацан, светленький, худой, в шортиках и рубашке, лет двенадцати навскидку, может, чуть больше. Только без тени и молчит. Потом он книгу на стол положил, подошел к закрытому окну и того — в стенку шагнул и пропал. Свет в коридоре погас. Дверь закрылась. Не, ну свет понятно, он автоматически выключается, когда движения нет. А дверь? Ее что, сквознячком притворило?
Короче, я за стенку держался, пока не рассвело. Даже в сортир пойти боялся. Утром вижу — книженция на полу валяется в раскрытом виде, как в первый день упала. Я дух перевел, сполз на пол, подошёл к ней на полусогнутых. Смотрю, на обложке название: «Атлас звездного неба». Поднял ее, полистал. Книжка как книжка, зачитанная, с лохматыми уголками и загнутыми страницами. На форзаце надпись синими чернилами: «Якобу на день рождения от папы. 3 мая 2012 года». Но кто такой факинг Якоб? Что это за мальчик, и где он, как говорится, живет? Или он не живет больше? То есть жил еще в 2012 году, а потом… Что? Мой отчим его насмерть затрахал?
В общем, я мозги еще немного поломал на эту тему, но быстро сдался. В конце концов, книга была старая. Может, Себастиан ее вообще в «Букинисте» купил? Вместе с надписью. Спрашивать отчима про «Атлас» я не собирался. А то возьмется еще мне созвездия показывать, пока мать спит. Типа, смотри Джек, вот Большой Пенис, а вот Малый. Вместо этого я приспособил книженцию к делу — поставил ловушку на привидений. А то хули моя комната — как проходной двор для барабашек? К тому же сигнальная система и на озабоченных отчимов может сработать.
Теперь перед тем, как лечь, я прислонял к закрытой двери увесистый «Атлас». Рядом пристраивал стальную миску, которую нашел на кухне. Типа, дверь толкнут, талмуд свалится — уже грохот, а если еще миску заденет краем, так такой тарарам поднимется, что мама не горюй. Какое-то время ловушка работала, в том смысле, что ночами я спал, и никто ко мне не лез. До тех пор, пока в нее не попала ма.
— Что это такое?! — орала она, прыгая на одной ножке.
Продрав глаза, я понял, что уже утро, и что звездное небо только что хлобыстнуло мать по мозоли на большом пальце.
— Книга, — я выбрался из-под одеяла и подобрал свою собственность.
— Это я вижу, но что она делает на полу?! И моя миска к тому же! Я в ней омлет взбиваю. И вообще, устроил помойку в комнате, не проехать, не пройти. Пока не приберешься, завтрака не получишь! — и ма ушла, хлопнув дверью. Миска ушла вместе с ней.
Следующей ночью я затащил в постель макбук и тупо мочил каких-то онлайновых монстров. Вымотался, честно говоря, за день страшно: отчим таскал нас на Небесную Гору, самый высокий бугор Дании, куда, конечно, залезть можно только пешком. Потом было плавание по Божье реке на антикварном колесном пароходике, где Себастиан втихаря тискал меня на палубе, наплевав на бога. В общем, монстры выигрывали, веки у меня опускались, и тут я снова услышал звуки из коридора. Нет, сначала вроде где-то наверху дверь скрипнула, а потом — шаги. Наверху — это значит, в башне?
Я отложил комп и весь превратился в уши. Сижу и думаю: так, это Себастиан или снова глюк? И если все-таки сейчас ко мне вопрется отчим, то я — что? Заору? Или по кочерыжке его макбуком грохну? А может сразу подарочком Якоба? Короче, вылез я на цыпочках из постели, книгу цап и шмыг к двери. Прижался к стене, затаился, не дышу. Звездное небо над головой. С той стороны тоже все тихо. В общем, выдержал пару минут, а потом нервы сдали, и я рванул дверь на себя.
Выглядываю — никого. Свет горит, но это он, может, от моего движения зажегся. Осмотрелся, вижу — дверь в спальню предков приоткрытая стоит. Не знаю, что меня дернуло, но я туда поперся. Прокрался по коридору в стиле ниндзя. Слышу, что-то внутри пыхтит со всхрипами. Все, думаю, пипец. Отчим главную женскую особь мочит, блин, как обещал. А потом в башню трупак, к остальным жертвам.
Короче, я уже не дышу. Нос в щель засунул и вижу: Себастиан в лунном свете мать обрабатывает. Она лицом в матрас, он сзади, мордой к двери, то есть ко мне. Она, судя по движениям, очень даже живая. Я чуть небо не потерял, в глазах — только мамин белый попец и отчимова зверская морда. Начинаю тихонько давать заднюю скорость, бухаю книгой о косяк. Себастиан отрывает взгляд от своего дела и, не останавливаясь, смотрит на меня. Смотрит, трахает и ухмыляется. Вот оно, типа, твое скорое будущее, рыбка Немо.
На следующий день мы собирались в Каттегат Центр — это Океанариум такой, кто не знает. За завтраком, когда отчим вышел отлить, я спросил мать насчет задвижки на дверь. Она внимательно посмотрела мне в морду и отложила свой рундштюк[2] с маком:
— Интересно, а от кого ты собираешься запираться? И зачем?
— Я вырос уже, — говорю, как советуют в тырнете. — И стесняюсь, — мне даже удалось реально покраснеть, потому что перед глазами сами собой всплыли сияющие в лунном свете мамины булки. Те, что без мака.
— Стесняется он, — фыркнула ма. — А глаза чего красные, как у кролика? И таскаешься нога за ногу, еле-еле. Ты что думаешь, я не замечаю ничего? Сева нас и туда возит, и сюда, старается, хочет развить тебя культурно. А тебе ничего не интересно, я же вижу. У тебя одно на уме. И я знаю, что, — и смотрит на меня, не мигая, как удав.
Я офигел, сижу, мозгами от бессонницы еле ворочаю. Думаю: блин, неужели догадалась? У меня аж пятки похолодели, а от облегчения — поджилки дряблые.
— Это дурь твоя, вот что! — мать палец на меня наставила вроде пистолета, шипит. — И где ты только ее берешь? Хочешь в комнате запираться, чтобы там кайф ловить со всеми удобствами? Не выйдет!
Под стол я не упал только потому, что крепко за него держался. Дар речи ко мне вернулся вместе со злостью.
— Какая дурь?! — говорю. — Ты что, видела ее? Или унюхала?
— За идиотку меня держишь?! — она уже орет. — Та самая, что ты в своем бардаке прячешь.
— Ничего я не прячу! — я тоже ору. — И бардака у меня нет! Я тогда еще все убрал, когда на тебя звездное небо рухнуло!
— Ах, небо?! — ма откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. — Все. С этим пора кончать, — и с места в карьер, то есть к лестнице.
— Ты куда? — я за ней.
Короче, все как обычно. Доброе утро в дурдоме Ромашкино. Только Себастиан к этому еще не привык. Прискакал на звуки грозы из сортира. Хлопает на нас глазами.
— Катюша, что происходит?
Ма прыг ко мне, ухватила за вихор, морду к отчиму поворачивает:
— Вот! Видишь, на кого он похож?
Отчим спокоен, как око бури, изучает мой фейс:
— На тебя, дорогая?
— На наркомана! — она выпустила меня, треснув по затылку. — Он прячет в комнате траву!
— Траву? — Себастиан хихикнул. — Зачем?
Ма сообразила, что опять перевела с русского буквально:
— Не траву, эту… Марихуану. Хэш, — и театрально затянулась воздухом.
Отчим нахмурился:
— Джек, это правда?
Так. Здесь тоже заштормило.
— Вранье, — говорю, — все это. Не шмаляю я больше.
Тут ма совсем завелась:
— Это кто врет? Я вру? А ну, пойдем! — хвать меня за шкирку и тащит наверх. Себастиан топает сзади:
— Катюша, ты куда?
Мать ворвалась в мою комнату, меня к стеночке прислонила, стоит, озирается — прямо бык на корриде, и дым из ноздрей. Ко мне поворачивается:
— Лучше сам скажи, куда спрятал, а то хуже будет.
Я, конечно, в отказ. А что? У меня только Меметов несчастный косяк, но тот так спрятан, что наркособака не найдет. Короче, мать мне не поверила и начала шмонать. Полетели на пол вещички из шкафа, диски со стола.
— Давай, — ору, — чего мелочиться? Сразу все покидай в мусорный мешок — и в контейнер. Тогда уж точно — никакой травы.
Себастиан за ма мечется, пытается успокоить: просто разозленная пчела и шмель-флегматик. Короче, маразм крепчал, и танки наши быстры. Тут мать к окну подскочила и рукой полезла под подоконник. Повозилась там, и бац:
— А это что?! Скажешь, не твое?
Отчим аж стойку сделал. Смотрю, у нее в вытянутой руке косячок. В пластик замотанный. Только я его не там заныкал. Я же не дебил, чтобы два раза в одно место прятать!
— Дай-ка, — говорю, — посмотрю.
А мать:
— Вот я его в унитаз спущу, и сколько хочешь смотреть туда сможешь! — и к сортиру.
Тут меня переклинило. Не из-за травы, конечно, а потому, что это от друга память. Я мать за руку схватил.
— Отдай! — ору.
Ма отбиваться. Короче, та еще сцена. Чувствую, меня сзади кто-то схватил. Себастиан! Я озверел, ну, у меня рефлекс и сработал. Я башкой назад — хрясь! Попал. Отчим взвыл и ослабил хватку. Я вырвался и бежать. Скатился по лестнице. Слышу только — ма вслед что-то кричит, и шаги по лестнице бухают. Себастиан!
Я прыгнул в сланцы и выскочил во двор. Припустил через газон и вниз, к озеру. Чуть не сбил на дорожке старичка с жирной таксой — то ли соседа-аборигена, то ли туриста с кемпинга. Дернул дальше по кустам и в лесок. Там чуть притормозил, осмотрелся. Если Себастиан и гнался за мной, то давно отстал, а может, собачника постеснялся. Я отдышался и стал пробираться между деревьями в направлении шоссе. Думал в Силкеборг дернуть, к ребятам. Знал, что у Мемета или Ибрагима перекантоваться нельзя, предки не пустят. Зато если Микель вернулся из Таиланда, то у него и переночевать можно. Вопрос был только в том, как добраться до города. Бабосы-то дома остались, какие были. Голоснуть попробовать, что ли?
Я срезал через поля и вскоре оказался на главной дороге. Будним июльским утром машин было не много — это не суббота, когда туристы въезжают в дачные домики, или выезжают оттуда после недельного отдыха. Я выставлял руку, демонстрируя дружелюбную улыбку, но ни одна сволочь не останавливалась. Надежды я все же не терял. Ездят же как-то люди автостопом, значит, и у меня должно получиться. Представлял себе удивленные морды пацанов, когда завалюсь на наше место у железки. Я ведь даже с Меметом почти перестал общаться: он слал СМСки, а я не отвечал. Ну что я мог ему написать? Что в гости ко мне они приехать не смогут? Или что Себастиан оказался… говном, короче говоря. А что я скажу теперь? Что сбежал из дома? Круто, жесть. Сбежал из виллы у озера и от отчима с клевой тачкой. С чего бы это? Не, что сбежал, говорить нельзя. Скажу, навестить приехал.
Я так увлекся своими планами, что поздно среагировал, когда за спиной взвизгнули тормоза. Обернулся — это же наш мерс! И Себастиан из него выскакивает с решительной мордой. Блин, как он меня нашел?!
Я скатился в канаву, оттуда на карачках и в лес. Отчим за мной. Мля, не знал, что он такой спортивный. Зря я сланцы надел — бегать в них не айс.
Короче, кончилось все быстро. Я за ветку запнулся и нырнул носом. Вскочил тут же, конечно, только поздно было. Он меня за руку поймал, дернул к себе и по уху ладонью — хрясь! В котелке все взорвалось. Я бы рухнул, если б эта мразь меня не держала. А он по другому уху с оттягом — хрясь! Короче, валяюсь на иголках — там сосняк был — голову зажимаю. Ору, а голос свой едва слышу. Все, думаю. Оглохну щас нафиг, если гад продолжит. А он меня сзади по почкам, сволочь. И тоже так, ладошкой. В общем, я уже думал, Сева меня там и зароет. Только он вдруг оставил меня в покое.
Перед глазами темнота чуть рассосалась, в ушах гул поутих. Вроде я еще живой, лежу, скорчившись, на боку. Прямо передо мной — расставленные колени Себастиана, в иголках и прилипших травинках, бедра, обтянутые дорогими джинсами, между бедрами — ткань темнее. Я чуть повернул голову и поймал его взгляд: взгляд ребенка, который только что оторвал мухе крылышки, и не может решить, что лучше — поджарить ее теперь на свечке или скормить канарейке. Он понял, что я очухался, моргнул пару раз и улыбнулся:
— Привет, Джек. Как ты себя чувствуешь?
Как будто, блин, это и не он меня отмудохал.
— Хреново, — говорю, просто чтоб что-нибудь сказать.
Он улыбнулся еще шире:
— Сейчас мы поедем домой, к маме. Ты перед ней извинишься и пообещаешь больше никогда не курить марихуану. И вообще не курить. Понятно?
Я кивнул. Ссать хотелось ужасно, ныли почки.
— Хорошо. Ты умный мальчик, Джек. А теперь запомни, — он наклонился ниже, положил руку мне на бедро, но я лежал смирно, как парализованный. — Все эти мысли о полиции, о жалобах в Коммуну — забудь их. Никто тебе не поверит и не поможет. А я об этом узнаю. И знаешь, что тогда будет?
Его ширинка с мокрым пятном была прямо перед моим лицом, и я думал, что не хочу знать, что может сделать человек, который кончает от того, что причиняет другому боль.
[1] Svans — пидор по-датски
[2] Rundstyk — круглая или квадратная булочка с хрустящей корочкой, которую датчане обычно едят на завтрак