Другие вертолёты тем временем друг за другом садились на дорогу, не выключая двигателей. Торопливой цепочкой в них забегали пехотинцы. У всех были вещмешки с подвязанными спальниками или плащ-палатками. Некоторые тащили за собой миномёты и автоматические гранатомёты. Как только вертолёт наполнялся, дверь закрывали, и он тут же взлетал, а на его место заходил уже следующий.
Подошла и моя очередь. Медленно сел вертолёт, поднимая клубы пыли, дверь открылась, и один из вертолётчиков откинул трап, и по нему мы быстро вбежали в «вертушку». Вертолётчик убрал трап, закрыл дверь, и мы стали набирать высоту.
В это время все смотрели, как другой вертолёт заходил на позиции духов, и от разрывов НУРсов пыль вперемешку с дымом поднимались над скалами.
С тревогой смотрел в иллюминатор, стараясь угадать, где же произойдёт высадка? Очень не хотелось десантироваться в скалах, и мы их благополучно миновали.
Летели в сторону большого гладкого хребта, от которого другие хребты поменьше уходили в небольшую долину 10–12 километров в диаметре. Долину разрезала горная река, на выходе из долины она раздваивалась, обнимая небольшой зелёный остров, на котором среди деревьев и кустов виднелось несколько домов.
Поля, раскинувшиеся на террасках, подпёртых большими валунами, были огорожены глиняными заборами, и кое- где виднелись небольшие кишлачки по 3–4 дома. Уже на подлёте увидел, как на середине спускающегося в долину хребта высаживалась пехота. Из вертолёта торопливо высыпались зелёные комочки и быстро убегали вверх. На соседнем хребте высаживалась другая группа.
Вот и наш вертолёт завис над хребтом. Открылась дверь, и через спины стоящих впереди бойцов увидел внизу лысый хребет. Он был достаточно широкий, но восходящие потоки сильно раскачивали вертолёт. Первый боец прыгнул, но в этот момент вертолёт сильно повело, и солдат приземлился на склон и тут же покатился вниз. Бойцы зашумели на вертолётчиков, чтобы пониже спустились, и не так раскачивало вертолёт. Вертолётчики оправдывались, жаловались на восходящие потоки и торопили пехоту быстрее покидать борт воздушного судна. Следующие были начеку и ждали момента, когда вертолёт зависал над самым хребтом.
Вот и я покинул борт, прыгнув на самую макушку хребта с высоты чуть больше 2-х метров. Не удержавшись от сильного удара о землю, завалился на грудь, но тут же вскочил, и сделал несколько торопливых шагов вперёд, чтобы никто не прыгнул на мою сутулую спину. Сзади себя услышал стук о землю следующего за мною бойца, и побежал за теми, кто впереди. Над головой угрожающе свистели лопасти вертолёта, и потоки воздуха от винтов поднимали пыль с хребта и бросали в лицо.
Вдруг на соседнем хребте во время высадки вертолёт сильно качнуло и заболтало над хребтом. Снизу офицер орал тем, кто остался, чтобы быстрее прыгали из вертушки. Несколько человек, сбившись в кучу, выпрыгнули в раскрытую дверь и кубарем покатились по склону. Вертолёт стал неуклюже спускаться вниз, качаясь, как пьяный, и неожиданно задел лопастями склон, по которому катились солдаты.
Машину толкнуло от удара, лопасть оторвалась и отлетела, чудом не задев бойцов. Вертолёт перевернулся на спину и, задев склон хвостовым винтом, с жутким скрежетом поехал вниз. Метров через 200 врезался в камни и остановился. Из десантного отсека торопливо вылез офицер-пехотинец и помог выбраться вертолётчику из кабины. Они побежали вниз по склону, вертолётчик сильно прихрамывал. Второй вертолётчик был убит.
В этот момент я заметил на лобовом стекле вертолёта пулевую пробоину. Под самый дембель видел фотографию нашего нач. прода на фоне пробитого лобового стекла вертолёта в бравой позе с автоматом наперевес. Как его туда занесло, непонятно, но бравада «тыловой крысы» была неприятна.
Только что высадившиеся пехотинцы бежали по склону к сбитому вертолёту, чтобы помочь своим товарищам лежащим на склоне.
Мы поняли, что огонь по вертолёту вели из дувала, находящегося у подножия склона. Авианаводчик стал вызывать вертолёты, а мы пускали ракетницы в сторону оборзевших духов. Вертолётчик нас услышал и понял. Он пролетел мимо дувала, из которого тут же ответили стрельбой.
Вертолёт развернулся на боевой курс и на малой высоте пошёл в атаку. С треском и белым шлейфом отсоединились НУРсы и понеслись в сторону дувала. Через мгновения одни врезались в стены, а другие влетели прямо в окна. Тут же дувал покрылся серыми цветками разрывов и утонул в белом облаке пыли, и донеслась канонада разрывов. Казалось, что дувал снесён с лица земли. Когда ветер отогнал пыль, оказалось, что разрушения не такие значительные.
Следом за первым в атаку пошёл второй вертолёт, из дувала его встретили автоматные очереди. Вертушка ответила плотным огнём НУРсов и скорострельной пушки. После второй атаки от бедного дома остался только первый этаж. Крыша обвалилась, стены обрушились, и облако плотной пыли не хотело рассеиваться. Мы ликовали, довольные работой вертолётчиков.
Нас торопили вверх, там другое подразделение пехоты штурмовало пулемётную точку. Душман из крупнокалиберного пулемёта простреливал подступы. Пехота, рассыпавшись в цепь по склону, осторожно подбиралась поближе к пулемётчику, а мы двинулись в обход. Заметив нас, пулемётчик выпустил несколько очередей, и стрельба прекратилась. Пехота начала осторожный штурм, и мы побежали им на помощь, пытаясь окружить пулемётчика. Когда подошли, то увидели что позиция, выложенная из скальных, плоских плит, пуста, а на треноге, запрокинув ствол в небо, стоял крупнокалиберный пулемёт, вокруг него валялся ворох расстрелянных лент.
Возле пулемёта суетился сапёр. Я хорошо знал этого хохла, на дембель он подарил мне китайскую ручку с золотым пером. «Это я нашёл пулемёт! Если что, понесу его!» — заискивая, говорил офицеру, а тот отводил глаза, не желая его слушать. В те времена за отбитый у духов пулемёт давали орден Красной Звезды. К сожалению, не знаю чем закончились его хлопоты.
Нам поставили задачу — выбираться в сторону долины. Спустившись ниже, мы остановились в складках хребта возле самой долины, чтобы уточнить маршрут. Через некоторое время заметили афганца, идущего вдоль глиняного забора, без оружия. Для стрельбы дальность была запредельная, но все старались попасть, а афганец всё шёл и шёл навстречу нам. Снайпер был молодым, и всё мазал и мазал. Пытался выпросить у него винтовку, но паренёк не уступал. Пока мы припирались, кто-то попал афганцу в ногу. Он резко согнулся, упал на пятую точку, и стал быстро отползать под прикрытие забора.
Вскоре нам поставили задачу пересечь долину, и мы спустились в неё в том месте, где ранили афганца. Он так и сидел под забором. Осторожно подошли и обыскали его. Пусто! Офицеры пытались узнать у него, где душманы, но афганец сначала делал вид, что не понимает, а потом, что ничего не знает. Офицеры доложили по рации, где находится раненый душман, и получили приказ — продолжать движение, а афганца должен подобрать церандой.
Рота двинулась по дороге, зажатой между глиняных заборов, за которыми раскинулись поля террасками. Мы шли без остановок, стараясь к вечеру пересечь долину и занять позицию на хребте, видневшемся вдали. Во второй половине дня нас обстреляли из дувала, который находился в 700-стах метрах от нас. Решили отправить группу во главе с прапорщиком, чтобы прицельно обстрелять из гранатомёта позиции душман.
С молодыми офицерами у меня с самого начала сложились хорошие отношения, и они всегда прислушивались к моему мнению, поэтому и меня отправили сопровождать группу. Прикрывая друг, друга мы перебирались с терраски на террасу, приближаясь к дому. Нас вяло обстреливали, одиночными выстрелами, и мы старались зайти с той стороны дома, где были узкие окна.
Гранатомётчик достал свою трубу и прицельно влупил в окно на втором этаже. Сорвав целлофан, граната влетела в окно дувала, и внутри раздался взрыв. Облако пыли с оглушительным грохотом вырвалось наружу сквозь выбитые окна. Одновременно бросили по гранате на крышу дома и во двор. В разнобой грянули взрывы. Подождали. Во двор решили не входить, и отступили к своим.
Рота тронулась дальше. Торопливым шагом к вечеру мы уже подходили к хребту, который каменными плитами врезался в долину. За хребтом был небольшой кишлачок из 3–4 домов, зажатый тесным ущельем, на дне которого широкая тропа поднималась наверх. Старались идти по камням, чтобы нечаянно не наступить на мину. Горные тропы хранят слишком большие опасности для тех, кто забывает о том, что враг всюду.
Солнце уже касалось острой кромки хребта, когда мы вышли на место. За нами раскинулась широкая долина. В середине её слышалась вялая перестрелка. Духи не хотели отходить, а церандою в лом было наступать. Дома, которые занимали враждующие стороны, были близки друг от друга, но скорое наступление ночи давало надежду одним и сдерживало других.
За местом, где расположилась рота, на хребте была впадина, после которой хребет снова уходил вверх. Вот за этой впадиной командир роты установил пулемётный расчёт. Они первыми должны обнаружить духов и открыть огонь, а потом отступить под нашим прикрытием. Мне тогда они показались смертниками, т. к. за их позицией хребет уходил вверх, и кустарник в расщелинах помогал бы духам подойти скрытно, но ребята обрадовались, что им досталась позиция подальше от начальства.
Мы поставили на подходах к их позиции несколько сигнальных мин на растяжках, а также установили сигнальные мины вокруг роты в наиболее опасных местах.
Командиры расставили посты и распределили бойцов на ночное дежурство. Меня с моим напарником от дежурства освободили, рассуждая, что надеяться и строго спрашивать можно только со своих.
Мы стали выкладывать бойницу в сторону кишлака, который был перед нами, как на ладони. В горах ночь наступает быстро. Солнце закатилось за хребет, и сразу же стало темно.
Перестрелка в долине не стихала. Интересно наблюдать за полётом трассирующих пуль. Церандой редко попадал в окно дома, где держали оборону духи, и трассеры догорали, увязнув в глиняной стене.
Душманам надоела эта нервотрёпка, и они засадили длинную очередь из пулемёта в окно, откуда их обстреливал церандой. Все трассеры вошли в глубь дома, после чего церандоевцы взяли большую паузу. Мы, наблюдавшие за работой вражеского пулемётчика, одобрительно зашумели и закивали головами. Да, церандою нелегко с такими соседями.
Ночь прошла относительно спокойно, невольно я просыпался, когда мимо меня проходили офицеры, проверяющие посты. Смотрел вниз на залитый лунным светом кишлак, крыши и стены которого были прекрасно видны, но в плотной тени от домов ничего нельзя было разглядеть. И снова засыпал, чутко прислушиваясь к ночным шорохам.
Но вот и забрезжил рассвет. Бойцы зашевелились и стали ходить по хребту в поисках сухого хвороста, чтобы развести костёр. Через некоторое время начштаба заметил блуждающих бойцов и приказал перемещаться только перебежками. Его КП находился на другой стороне долины, откуда мы пришли, и он видел в бинокль, что творится на наших позициях, но кишлак за нашим хребтом был скрыт от его глаз. Хворост стали искать на склоне со стороны кишлака. Потом при помощи картонки от «сухпая», сухой травы и сухих палок развели небольшой костерок, на котором разогрели кашу и вскипятили чай.
После завтрака лежали у бойницы и смотрели, как солнце заливает ярким светом маленький кишлак. Противоположный склон стал интересней и рельефней. Из долины поплыли запахи прелой земли и свежей травы, а с гор холодный ветерок доносил запах талого снега. Запахи перемешивались над нашим хребтом и волновали, а жаркое афганское солнце начинало припекать и успокаивать.
Вдруг передовой дозор доложил, что кто- то спускается по ущелью в кишлак. Все тут же приготовились к бою, ожидая вылазки душман. Вскоре появился одинокий чёрный силуэт, и в нём можно было угадать женщину. Она торопливо шла к кишлаку, и от ветра и быстрой ходьбы развивались черные просторные одежды и паранджа. Сначала подумали, что это переодетый душман, но когда она подошла поближе, то в фигуре явно угадывалась грация молодой и полноватой афганки.
Офицер приподнялся и крикнул ей, что в кишлак нельзя, но она твёрдо продолжала свой путь. Стали стрелять ей под ноги, я тоже прицелился и выстрелил несколько раз, но женщина, не обращая внимания на фонтанчики от пуль, продолжала свой путь. Мне страшно было нечаянно зацепить ее, и я прекратил стрельбу. Офицер приказал другим: «Отставить стрельбу! Пускай идёт!». Женщина вошла в один из дувалов и через полчаса вышла, и пошла вверх по ущелью. Мы молча провожали её глазами. Приказа преследовать её не было.
В момент обсуждения этого события всплыла мысль обыскать кишлак. Командир упирался, потому что не хотел рисковать людьми. Но его убеждали, что кишлак перед нашими позициями, как на ладони, и при этом закрыт хребтом от глаз высокого командования. Кишлак хорошо простреливается, и если сверху что нибудь заметят подозрительное, то предупредят и прикроют. Может, удастся чем-нибудь разжиться, ведь завтра Пасха.
Тогда не понимал значения этого православного праздника. Он был запрещён, и милицейские кордоны перекрывали путь желающим прийти в церковь и пройтись крестным ходом. Чтобы отвлечь людей, даже устраивали ночные сеансы в кинотеатрах.
Для меня это была какая-то непостижимая тайна. Мне казалось, что кто-то, действительно, мёртвый в этот момент воскресал и обретал жизнь, и это событие приводило всех свидетелей в восторг. Память об этом празднике прочно жила в памяти народной. Множество людей приходило в полночь, чтобы хоть из-за милицейского оцепления посмотреть на величественное течение крестного хода с зажженными свечами во главе со священством, в сопровождении хора, под праздничный перезвон колоколов. И в ответ на призывный возглас старшего священника: «Христос Воскресе!», что есть силы, в унисон, с другими, крикнуть: «Во истину Воскресе!».
А на следующий день во дворах катали яйца. Смех, веселье, хорошее настроение, и это было только на Пасху, т. к. в другое время яйца не катали.
Религиозные восторги жестоко подавлялись государством, специальные люди шпионили за верующими, и даже просто пришедшие в церковь из любопытства, попадали под пресс, их пугали увольнениями и вели разъяснительную работу. Поэтому было в высшей степени странно, что память о Пасхе докатилась до русской роты, державшей оборону на краю света.
Наконец-то командир роты согласился во главе разведгруппы спуститься в кишлак и посмотреть, что к чему. В группу взяли и меня как опытного сапёра. Оговорили, в каком порядке входим в кишлак, кто входит в дом, кто стоит и охраняет снаружи. Прозвучало бодрое напутствие: «С Богом!», и мы двинулись в сторону кишлака.
Осторожно подошли к окраине, и прошли вдоль стены. У входа в дом злобным лаем нас встретил большой лохматый пёс, похожий на среднеазиатскую овчарку. Пёс стоял около дверей и яростно лаял на нас, демонстрируя готовность к атаке. Мы пытались пса приманить, но он на контакт не шёл, а всё больше и больше распалялся от гнева.
Стали кидать в него камнями, чтобы отогнать, но пёс ловко уворачивался, и тут же бросался в атаку или отходил к двери, которую охранял. Мы не боялись собаку, потому что несколько человек держало её «на мушке». Командир сделал несколько предупредительных выстрелов в его сторону. Пес, услышав грохот выстрелов, замолк и, продолжая рычать и изредка гавкать, попятился от входа в дом.
Мы осторожно пошли к двери, но пёс смело бросился на нас, и тут же раздалась короткая автоматная очередь. Собака изогнулась всем телом от неожиданной боли, пронзительно заскулила и завалилась на бок, беспомощно загребая лапами. Пронзительный собачий визг был невыносим, и командир приказал добить пса. Одиночный выстрел — и всё кончено. Бесстрашие верного пса вызывало уважение, и все немного постояли и посмотрели на убитую серо-рыжую, лохматую собаку, так отчаянно защищавшую вход в дом.
Следующим препятствием оказалось то, что дверь была заперта. Замок был крупным, и сбить его прикладом не удалось. «Тем хуже для хозяина, дверь придётся взрывать», — сказал командир. Я достал из вещмешка большую тротиловую шашку и привязал к замку. Вставил в детонатор бикфордов шнур и закрепил его в шашке. Когда все спрятались за угол, поджёг шнур и убежал в укрытие. Секунд через 30 раздался взрыв. Взрывом вырвало часть дверной коробки, и часть двери с замком. Путь был свободен.
Пошли осматривать дом. Сначала осторожно, чтобы не пропустить растяжку и угадать засаду за дверным проёмом, а потом «по-хозяйски» переворачивали вещи. Быт афганцев очень скромен. Мебели почти нет. Большая редкость полки, чаще всего в стенах сделаны ниши, на которых лежат вещи.
В одном месте за ковром была потайная ниша, на которой среди прочего лежал тюбик с кремом и чай в банке из тёмного стекла. Мне показалось странным, что чай прячут за ковром и в тёмной банке, наверное, потому что он очень хороший!? Намазал крем на внешнюю сторону ладони, почувствовал прохладу, от руки запахло ментолом. Ощущение мне понравилось, и крем с чаем положил в мешок. Вышли во двор.
Во дворе гуляли куры. И мы тут же их стали ловить. Забавное зрелище — до зубов вооружённые бойцы бегали по двору, пытаясь схватить перепуганную птицу. Куры, обезумев от страха, отчаянно кудахтая, удирали со всех ног, закладывая головокружительные виражи. Всё-таки удалось поймать несколько птиц, и им тут же свернули головы. В нескольких местах нашли кладку яиц и бережно собрали их. Это было очень кстати накануне Пасхи.
Окончив осмотр, вошли в следующий дом. Внутри большой комнаты был беспорядок, и лежащий на полу ковёр явно что-то скрывал, холмами выпирали какие-то вещи. Аккуратно откинули ковёр, и нашим глазам открылось жуткое зрелище. На полу лежали два маленьких ребёнка, мальчик и девочка. На вид им было около пяти лет, очень опрятно одеты, достаточно упитаны, и на телах никаких следов ранений.