Я не хочу говорить о Майке.
Если Эрик был моей «первой сладкой любовной» историей, а Дерек был моей первой «сделавшей мне плохо» историей, Тимир был моей «не в том месте, не в то время» историей, то Майк был моей «о чём, чёрт побери, ты только думала» историей.
У каждой женщины есть, по крайней мере, одна такая история.
И ни одна из них не захочет когда-либо обсуждать их. И уж точно не с мужчиной, с которым она обжималась, и чьё уважение она хотела бы получить.
Потому что никто не захочет признать, что он был достаточно глуп, чтобы совершить такую огромную ошибку.
Которую сделала я.
Майк был ошибкой всей моей жизни.
Самое худшее из всего этого, что мне не было 18, и я не была глупой. Я не была пьяной, меня не обманывали и не принуждали к этому. Я, честно говоря, точно знала, во что ввязывалась, но я всё равно взяла и нырнула в это.
И к этому времени мне было 27 лет.
— Так как я понятия не имел, любишь ли ты суши, я заказал достаточное количество для двоих, включая немного овощных ролов, на случай, если ты не любишь рыбу.
— Рыба — это хорошо, — сказала я, проходя на кухню, когда Сойер потянулся к сумке и начал вытаскивать поднос за подносом с роллами и один контейнер с морскими водорослями.
— Налетай, — предложил он, вручив мне палочки для еды, которые я использовала, чтобы смешать немного васаби с моим соевым соусом. — Ладно, — сказал он, съев первый кусочек, в то время как мой рот был всё ещё полон. — Расскажи мне о нём, Рия.
Я прожевала и помотала головой, устремив свой взгляд вниз на стойку.
Сойер замолчал на долгое время, что мне уже начало казаться, что он отпустил эту тему.
— Когда я только вернулся из армии и впервые за столько лет ступил на американскую землю, что мне страшно признаться в этом, но я перебирался из кровати в кровать, стараясь наверстать упущенное время или пытаясь найти немного нежности, после стольких лет жестокости. Чёрт, если бы я знал, почему именно. Я рос с одним парнем, Мэттом. Он поступил на службу вместе со мной и Броком, но он отправился домой намного раньше, чем мы, и начал свою жизнь сначала. Одной пьяной ночью в баре я приударил за его младшей сестрёнкой. Я привёл её к себе домой. У нас была всего одна ночь. Никто из нас не хотел ничего большего. Она — потому что знала, что я не готов остепениться. Я — потому что, когда протрезвел, то понял, что чертовски сильно облажался. Мэтт узнал. И по сей день он всё ещё не разговаривает со мной.
Наши взгляды встретились где-то посередине истории, мои брови нахмурились.
— Зачем ты рассказываешь мне это?
— Мы все лажаем, детка. Мы делаем глупые вещи. Особенно, когда дело касается противоположного пола. Это случается. Всё кончено. Прекрати страдать из-за этого. Что произошло с Майком?
Прекрати страдать из-за этого.
Это звучит намного проще, чем есть на самом деле.
Выдохнув, я потрясла головой.
— Я влюбилась в него.
— И это плохо, потому что…
— Потому что он был женат, — призналась я, стыд заставил меня вновь опустить свой взгляд, щёки гореть, а внутри всё перевернуться, достаточно для того, чтобы я отложила палочки, потому что была уверена, что больше не смогу есть.
— Ладно…
— Сначала я не знала, — поспешила добавить я. Для меня это было важно. Это не делало то, что последовало за этим, хоть немного более простительным , но я ощущала, что это, по крайне мере, уберёт маленькое пятнышко от ужаса в этой истории.
— Но ты, в конце концов, узнала. Вот почему сейчас ты не смотришь мне в глаза, — предположил он.
В Майке много чего было — умный, успешный, обаятельный, привлекательный, воспитанный, забавный, и он хорошо готовил. В действительности, полный пакет. Я должна была знать, что такие люди практически никогда не бывают свободными.
— Как ты узнала?
— Мы встречались около 4-х месяцев, когда остановились у продуктового магазинчика, потому что он собирался приготовить какое-то обалденное блюдо по семейному рецепту. Это, по-видимому, было для него чем-то значимым, чтобы сделать это для меня. Я схватила зелёный лук, который он забыл, и возвращалась назад, когда увидела его, целующего в щёку симпатичную блондинку. Затем я наблюдала, как он кладёт продукты в её тележку, и как эта женщина радостно льнёт к нему. Именно тогда некоторые нестыковки начали приобретать смысл. Он был женат. Это его жена.
— Что случилось после?
Я фыркнула.
— Он ушёл из магазина вместе с ней. Я наблюдала за ним. Он поймал мой взгляд на выходе, понурил голову и просто продолжил идти. Я оставила свой кошелёк дома, поэтому у меня не было денег, чтобы вызвать такси. Мне пришлось идти домой пешком, — я вспомнила, как взбесилась та часть меня. Не только из-за того, что он грёбаный изменщик, не только из-за того, что он променял меня на другую женщину, но и из-за того, что он даже не побеспокоился о том, доберусь ли я домой в целости и сохранности.
— Но это не всё.
— Прошло довольно долгое время. Однажды ночью Майк явился с двумя большими чемоданами. Сказал, что он ушёл от жены, что хочет начать всё заново со мной, что он был огромной, не стоящей прощения задницей , но он надеется, что я прощу его.
— И ты простила.
— Я любила его. Я была глупа, но полагаю, в этой ситуации мало что можно контролировать. Он поселился у меня. Всё шло хорошо, примерно две недели.
— Пока… — подтолкнул меня Сойер, отложив палочки и широко расставив руки на стойке.
— Пока я не проснулась одна в постели и не пошла искать его. Когда я проходила мимо ванной, то услышала, как он говорил по телефону. Он говорил своей жене какую-то чушь о пребывании на конференции и что он скоро вернётся домой. Что он скучает и любит её и… ага. Всё закончилось, — я замолчала, помотав головой. — Я, правда, должна была знать. Такие , как он, никогда не оставляют своих жён.
— Это правда, — согласился Сойер и, полагаю, он многое об этом знает по череде своих дел. — Что произошло после?
— Я нашла его жену и рассказала всё ей. Я позволила ей накричать на меня, потому что считаю, что заслужила это. Затем я помогла женщине выяснить всю ложь, что он скармливал ей, так чтобы она смогла найти лазейку в их брачном договоре, если бы захотела. И тогда… всё было кончено, — сказала я, мотая головой.
— Эй, — произнёс он, внезапно оказавшись не через стойку, а совсем рядом со мной. Когда я подняла голову, то посмотрела в его насыщено-зелёные глаза, он слегка наклонил голову, так, чтобы мы смогли смотреть в глаза друг другу.
— Три вещи, — начал он, немного улыбаясь. — Во-первых, ты не знала этого вначале. Это не делает тебя «плохим парнем», а делает плохим парнем его. Во-вторых, когда ты узнала, всё тут же было кончено. Поэтому, когда он снова появился в твоей жизни, ты поверила ему. Это случается, когда любишь и доверяешь. Ты не можешь любить кого-то и всё время подозревать их в чём-то, сомневаться в том, что они говорят, когда их слова и действия указывают на то, что они честны.
Я сделала глубокий вдох, поняв, что задержала дыхание, ожидая осуждения. Я действительно беспокоилась о том, что он будет хуже думать обо мне. Я не была уверена, почему это было так важно для меня. Но так и было.
— А в-третьих? — спросила я, когда он не продолжил.
— В-третьих, всё просто, — сказал он, потянувшись ко мне, и положив палец под мой подбородок, поднимая его вверх. — Эрик, Дерек, Крис и Майкл были чёртовыми идиотами. У них у всех была ты, и они все облажались. Тимира мы не будем брать в расчёт, раз уж он хотел посадить тебя под замок, тут облажалась ты, — добавил он с усмешкой, и я почувствовала, что улыбаюсь этим словам. — Ты не можешь начать сомневаться в том, что ты хороший человек, потому что другие люди предавали тебя.
Его большой палец сместился, чтобы погладить мою щёку, и мелкая дрожь прошла по моему телу от этой нежности.
Пока я сидела тут с человеком, который во всех отношениях был для меня кем угодно, кроме как незнакомцем, я поняла, что он на самом деле знал меня лучше, чем все вышеупомянутые мужчины. Было странно оказаться в такой ситуации. Обычно с кем-нибудь это занимает недели, месяцы или даже годы, чтобы выяснились все глубоко спрятанные, тёмные или грязные секреты. Сойер же узнал их все за несколько дней. Это было действительно уникальное обстоятельство, чтобы оказаться в такой ситуации, и это заставило меня почувствовать себя практически подавляюще-уязвимой рядом с ним.
— Ну вот, опять этот взгляд, — сказал он, понизив голос, указывая на взгляд, которым я смотрю на него. Тот, в результате которого он поцеловал меня в прошлый раз.
— Ничего не могу с этим поделать, — призналась я.
— Я знаю, — произнёс мужчина передо мной, уголок его губ приподнялся, но веселье не достигло его глаз. — Я просто чертовски неотразимый, — я издала неожиданное фырканье, что превратило его полуулыбку в полноценную. — Ага, это хорошо для моего самолюбия.
— Цель моей жизни — бить по самолюбию дерзких мужчин.
— Два слова в предложении, которые бы мне больше всего хотелось услышать вместе, — поддразнил он, а в его глазах снова появился жар.
— Прекрати, — сказала я, помотав головой.
— Что прекратить?
— Смотреть на меня так, будто ты знаешь…
— Что на тебе тёмно-синие кружевные трусики, которые наполовину открывают твои ягодицы? — спросил Сойер и был прав. Его тело подвинулось немного ближе, а палец медленно перемещался вниз по моему горлу, ключице, затем вниз по груди. — Хотелось бы мне знать, в тон ли твой бюстгальтер, — размышлял он, его пристальный взгляд следовал за пальцем, когда тот прошелся по выпуклости моей груди, на которой совсем не было бюстгальтера, закрывающего её. Кончиком пальца он скользнул по затвердевшей горошинке моего соска, заставляя мою спину выгнуться, поскольку я глубоко вздохнула. Воздух покинул Сойера, когда его рука передвинулась, кончики пальцев устремились в стороны, когда большим пальцем он начал мягко обводить мой сосок по кругу.
Низкий, едва слышимый стон сорвался с моих губ, но глаза Сойера округлились, услышав его, взгляд отяжелел, пока он наблюдал за мной, взяв сосок большим и указательным пальцами и крутя его, от чего моя рука упёрлась в стойку, чтобы удержаться на ногах в порыве почти подавляющего желания.
Но звук, эхом отразившийся в пустом, тихом пространстве, похоже, привёл Сойера в чувства. Его голова слегка дёрнулась назад, когда его пальцы отпустили мой сосок. Рука всё еще оставалась на моей груди в течение долгого времени, прежде чем соскользнуть по моей талии и остановиться на моих ягодицах. Его пальцы крепко сжали их.
Он протяжно выдохнул, звук, устрашающе напоминающий вздох.
— В тебе слишком много искушения, Рия, — произнёс он, всё еще сексуально хрипловатым голосом. Затем он отпустил меня и обошёл стойку вокруг, взял свои палочки и положил кусочек суши в рот. Он жевал его примерно минуту, молча обдумывая что-то.
— Так ты работала в клинике за ресепшеном?
— Точно, — согласилась я.
Он кивнул, прожёвывая, обдумывая.
— Возможно, есть работа для тебя.
Я вскинула голову, настойчивая пульсация моего желания между бёдрами отступила от мысли о наличии некоторого подобия жизни.
— Правда?
— Ага. Мой брат, ну, здесь по-другому не скажешь, чёртов лентяй. А его офис — позорище. Ты бы могла вытащить моего брата из-под его беспорядка, я скажу ему, заплатить тебе. Пока что неофициально, так как прямо сейчас, ты, похоже, не существуешь. Но думаю, мы в любом случае решим эту проблему к середине недели. Полагаю, ты уже начинаешь сходить с ума от сидения здесь целыми днями.
— Это верно, — согласилась я. — Твой брат похож на тебя?
— Имеешь в виду, незаслуженно красив, очарователен и… — начал он, но замолчал, когда я рассмеялась. — Ты должна делать так чаще.
— Что? Смеяться?
— Да, — согласился он, кивнув. — И улыбаться.
— Буду иметь в виду. Нет. Ты дерзкий, склонный к противостоянию и…
— Баррет, — он немного улыбнулся, на его лице отразилась смесь братской любви и тревоги за младшего брата. — Баррет слишком часто погружён в свои собственные мысли. Это делает его отличным в том, чем он занимается, но это делает его слегка беспомощным в вопросах общения. А это значит, что у него постоянно не менее 10 использованных кружек из-под кофе на столе, обычно почти забрызганные бесконечные груды документов, разложенные по всей поверхности стола, — Сойер остановился, чтобы пододвинуть мне тарелку, а я потянулась за своими палочками, чтобы положить кусочек в рот. — Оу, тебе, вероятнее всего, придётся выучить основы польского.
— Полировки?[19] — промямлила я с забитым ртом, уверенная, что ослышалась.
— Ну, это тоже. Но нет, детка. Польского. Языка.
— Он не говорит по-английски? — спросила я, нахмурив брови. В речи Сойера не было и намёка на акцент.
— О, он говорит по-английски. У него тенденция использовать вычурные слова и всё такое дерьмо. Нет. Он делает это в качестве меры предосторожности, таким образом, никто не может прочитать его файлы. Но тебе нужно быть способной прочесть хотя бы тему, чтобы знать, куда определить файл.
— Баррет тоже был в армии?
Сойер захихикал низким, глубоким голосом и слишком отдающим сексуальностью.
— Боже, нет. Нееет. Баррет повёрнут на своих компьютерах, правдивых криминальных историях и, очевидно, выучил некоторые славянские языки.
— Чем он занимается?
— Он тоже частный детектив.
— Что? Правда? — удивлённо спросила я.
— Ага, он начинал работать на меня, но это ему не слишком нравилось, поэтому он открыл своё дело.
— Не могу себе представить, что кто-то не захочет работать с тобой! — выдала я, подшучивая над ним, и он улыбнулся этому.
— Баррет не тренированный. Не так, как я и Брок или даже Тиг. Он должен был разрабатывать операции, отслеживать что-либо, при этом, не подставляя свою шею. Ему не нравилось, что я хотел держать его в офисе всё время, так что однажды я пришёл, а его нет. Когда я выследил его, то узнал, что он открыл эту коморку и принимал клиентов.
— Он хорош?
— Он чертовски феноменален. В своей специализации. Это его я попросил составить досье на тебя. Я мог бы заняться этим сам, но это было бы в два раза дольше и вероятно было бы не настолько полным. Он наиболее хорош в том, что касается соц. сетей. Я был за рубежом, когда это дерьмо стало популярным. У меня до сих пор нет профиля на «Фейсбуке».
— Что? В смысле, ты не репостишь кучу кошачьих мемов и псевдо-научных статей? Не может быть.
— Думаешь, я высокомерен, да? — спросил он.
— Я не говорила этого.
— Нет, но подозревала. Считаешь, что я думаю, что слишком хорош для кошачьих мемов.
— Никто не может быть слишком хорошо для кошачьих мемов, — утверждала я.
— Я больше предпочитаю собак, детка, — сказал он, мотнув головой в сторону своего огромного зверя, снова спящего лапами вверх.
— Собачьи мемы тоже забавны.
— Никогда не дождёшься этого, хитруля. Мне насрать, во что превратились люди, с которыми я ходил в школу. Они не нравились мне тогда и я уверен, что мне плевать, с кем они поженились или на кого похожи их дети. И также чертовски уверен, что не хочу смотреть на фотки того, что они едят на обед.
— Ты такой циничный, — сказала я, но всё же улыбнулась.
— И тебе это нравится во мне.
— Ну, меня это не отталкивает, — подстраховалась я, не желая признавать, что к этому времени не нашла слишком много того, что мне не нравилось бы в нём. Сойер не был мистером Конгениальность. Он был угрюмым, ворчливым и зачастую терялся в своих собственных мыслях. А когда он не был таким, он был агрессивным, любопытным, саркастичным и почти грубым. Но каким-то образом всё перемешалось, и получился хороший человек. Интересно, кто сделала его таким?
— Что? — спросил он, как будто почувствовал ход моих мыслей.
— У тебя есть другие члены семьи? Кроме брата.
— Наш старик где-то недалеко. Время от времени он появляется в городе, перебрасывается с нами парой стаканчиков и отправляется обратно.
— А мама?
— Она святая. Правда. Я был немного мудаком, настоящей занозой в заднице , пока рос.
— Не может быть.
На секунду он улыбнулся мне глазами и пожал плечами.
— Неважно, сколько раз моя задница оказывалась в кабинете директора или как много раз сосед грозился вызвать копов, потому что мы с Броком выбивали дерьмо друг из друга. Она просто отмахивалась и говорила, что мы будем хорошими людьми, если мы дадим выход всем этим дурным штучкам, пока молоды.
Я улыбнулась, находя в этом немного логики.
— Она умерла?
— На третьем году моей службы. Я даже не брал увольнительную, чтобы приехать на похороны.
— Это… ужасно, — сказала я, покачав головой и вспомнив похороны своей мамы. Я уверена, что в тот день похоронила вместе с ней огромный кусок себя.
— Я не очень-то верю во все эти церемонии со смертью, детка. Так же, как и моя мама. Если бы она узнала, что кто-то стоит рядом с дыркой в земле и плачет, пока её опускают вниз, она бы с того света вернулась, чтобы просто выбить всё это любящее дерьмо из нас за то, что были таким глупыми.
— Я так понимаю, ты во многом похож на свою маму.
— Взял понемногу от обоих родителей. Мамин цинизм и отцовскую стойкость. Он тоже служил.
— Вы близки с братом?
— Это зависит ото дня. В большинстве случаев мы как масло и вода, но мы любим друг друга. В праздники он приходит сюда, и мы занимаемся всеми этими праздничными вещами, едим еду, что оставляет Мардж, потому что беспокоится о нас, — он остановился, и я почувствовала, как он наблюдает за мной. — Что такое?
Я посмотрела вверх, почитав, что должна поделиться этим, не заботясь о том, что ещё больше открываюсь ему, хотя вероятно это плохая идея.
— Скучаю по Рождеству, — призналась я. — И по Дню Благодарения, Новому Году, моему Дню Рождения и Дню Святого Валентина… — остановилась я, делая глубокий вдох, чтобы остановить слёзы, которые уже начали жечь глаза.
— У меня не осталось семьи, но моя мама прививала мне любовь к традициям каждого праздника. Хоть я и была одна, но для Дня Благодарения я готовила маленькую индейку, смотрела парад, ела, а потом отправлялась спать. На Рождество я доставала ёлку и украшала её, пока слушала назойливую рождественскую музыку и вдыхала аромат выпечки. Я делал пряничный домик, украшала гирляндой окна квартиры. На новый Год я открывала шампанское, и наблюдала за падением шара[20] . На День Рождения я тратилась на что-нибудь показное, потому что мама учила меня, что важно иногда себя баловать…
— А на День св. Валентина? — подтолкнул он, когда я остановилась.
Я немного улыбнулась.
— Ну, на последнем я была одна. Но в любом случае, я не особо любила выходить куда-нибудь. Мне нравится съедать тонну шоколада и смотреть кино, развалившись на диване и…
— И? — спросил он, чертовски хорошо зная, что за этим последует.
Но я подняла взгляд и встретила его.
— И заниматься сексом или любовью, или трахаться, пока День св. Валентина не закончится.
— Основательный способ отпраздновать.
— Как ты обычно празднуешь?
— Я работаю, — сказал он, фыркнув.
— Ты никогда не был с кем-то в День св. Валентина?
— Я не шлюха, Рия, но также я и не отношусь к остепенившемуся виду. Так что я не обещаю женщинам то, на что, как я думаю, я не способен.
— Верность? — предположила я, задаваясь вопросом, относится ли это ко всему мужскому полу, их неспособность к этому.
— Не верность, — сказал он, закатив глаза. — Я могу удержать свой член в штанах. Я не какой-то подросток с высоким уровнем тестостерона.
— Тогда что?
— Постоянные встречи. Плечо для сна на каждую ночь. Гарантия, что мне не придётся сбегать с каких-то семейных посиделок, потому что что-то произошло.
— Значит, ты просто не относишься к остепенившемуся типу.
— Я думаю, что так или иначе все оседают. Но моя работа не с 9-ти до 5-ти. Иногда мне приходится поднимать свою задницу в 3 утра по воскресеньям, чтобы вытащить какого-нибудь наркомана из первоклассного притона и отправить его задницу на реабилитацию. Иногда мне приходится следовать за каким-нибудь членоголовым бизнесменом по стране, чтобы поймать его с любовницей. Или, более вероятно, проституткой. Многие женщины не согласятся на это.
— Особенно, если есть дети, — согласилась я.
— Кстати, говоря, об этом, — сказал он, капаясь в салате с морскими водорослями. — Ты перевязала маточные трубы в 18?
Я пожала плечами.
— Знаю. Так все реагируют. Обычно это сопровождается словами «какой шарлатан провёл эту процедуру на ком-то столь молодом».
— Ты не хочешь иметь детей?
— Я действительно не хочу иметь детей, — сказала я, подняв подбородок и стараясь держать свой голос ровным. Эти разговоры о детях были у меня столько, сколько я себя помню. Удивительно, как много людей считают, что у них есть право обсуждать мой репродуктивный выбор.
Но кто позаботится о тебе, когда ты постареешь?
Вероятно, кто-то с бланками на рецепты.
Ты поменяешь своё мнение, когда встретишь правильного мужчину.
Найти «правильного» мужчину, значит найти того, кто будет уважать мой выбор не рожать детей.
Это так эгоистично.
Не создавать больше детей, когда в мире уже столько нелюбимых детей.
— У тебя было много практики говорить это, да?
— Сказать, что ты не хочешь иметь детей в нашем современном мире, похоже является эквивалентом тому, чтобы сказать, что ты не хочешь замуж. Вы выглядите как какая-то странная одержимая кошками старая дева без сердца.
— Но ты хочешь взять приёмного ?
— Когда-нибудь. Когда я обустроюсь, да. И только взрослого ребёнка. Я была взрослой, когда меня удочерили. Мои родители были в возрасте, когда взяли меня, — я остановилась, пожав плечами. — Я просто считаю, что это не логично думать, что ты не можешь любить приёмных детей так, как ты мог бы любить тех, у кого твоя ДНК. Думать таким образом — это бессердечно.
— Думаю, что где-то 40% рождённых в мире детей не запланированы или нежеланны. И большинство этих детей растут с дерьмовыми родителями, правда, уважаю то, что ты делаешь и придерживаешься своего решения, детка. Это многое говорит о том, что ты способна сделать это.
И прямо здесь и сейчас мне пришлось сжать свои губы, чтобы моя нижняя губа не дрожала, явный признак того, что я сломаюсь, если не удержу их вместе.
Иногда, и это бывает действительно редко, ты встречаешь кого-то, кто просто… понимает.
Сойер понимает.
И есть в этом что-то, что затронуло меня где-то глубоко внутри.
— Рия? — спросил он, обращаясь к моей макушке, потому что мой взгляд был снова устремлён на стойку. Я покачала головой, стараясь проморгаться. — Эй, — сказал мужчина, опускаясь руками на стойку, чтобы быть где-то на дюйм ниже меня, и смотря мне в лицо. — Почему ты всегда прячешь свои эмоции?
— Может быть потому, что мои эмоции просто не твоё дело.
— Вероятно, но они в любом случае прямо передо мной.
— Я пойду… — проговорила я, развернувшись и пытаясь сбежать в свою комнату.
Сойер схватил меня сзади за предплечье, потянул и развернул лицом к себе. Рука Сойера так и осталась на предплечье; другая рука обхватила моё лицо, приподнимая, чтобы встретить его глубокий взгляд.
Мы стояли так довольно долго, и моё сердце начало бешено колотиться в груди, зная, что вот он этот момент. Это произошло, когда мы прекратили сражаться, это произошло, когда мы оба сдались.
— Спасибо, что прогулялась со Слимом, — вместо этого сказал он, заставив меня раза четыре моргнуть, прежде чем я полностью поняла его слова.
Спасибо, что прогулялась со Слимом?
— И ещё, ты работаешь завтра. Будь готова в 7, чтобы я мог подбросить тебя и вернуться обратно, для занятия своими делами.
На этом он отпустил обе руки и вернулся обратно на кухню.
Хорошо, что он стоял ко мне спиной, когда потянулся за выпивкой в шкафчик, потому что, откровенно говоря, я стояла как вкопанная на том месте в течение долгой минуты, прежде чем пришла в себя и отправилась в свою комнату.
Затем я провела остаток ночи, усердно пытаясь не думать о том, как Сойер пробежался рукой по моей груди и заигрывал с моим соском; о том, как практически постоянно я ощущаю себя сексуально неудовлетворённой; о том, какую сексуальную связь я ощущаю с мужчиной, которого знаю всего лишь несколько дней; о том, как это абсурдно выглядит.
Но я думала об этом.
Также я думала о том, как интуитивно и внимательно с его стороны было предложить мне работу. Я не была глупой. Я понимала, что офис его брата вероятно уже годы прибывал похожим на свинарник и возможно мог оставаться таким же ещё долгое время. Но он знал, что мне нужно сосредоточиться на чём-то. Он знал, что я накручу себя вопросами о пропущенном годе, если у меня не будет чего-то, чем я могла бы занять своё время.
Так же это пойдёт ему во благо.
Если бы он смог оставить меня в покое, занять чем-то, чтобы я не сидела в его квартире требующая, чтобы меня развлекали, тогда он мог бы сосредоточиться на работе и наконец-то выяснить все загадки, чтобы я могла вернуться к прежней жизни.
И поскольку я медленно провалилась в сон, то я проигнорировала маленькое, незначительное чувство внутри, которое слегка ощущалось как разочарование.
Polish — созвучно польский язык и полировать
американская традиция: Каждый год 31 декабря в 23:59 по местному времени на площади Таймс-сквер с 23-х метровой высоты опускается огромный шар. Шар падает в течение одной минуты, а заключительные 10 секунд дружно отсчитываются людьми собравшимися на площади и перед экранами телевизоров. Ровно в 00:00 шар достигает нижней точки, что означает наступление нового года