Пригласив лорда Моора в сад, бедная девушка показала ему отцовскую депешу и спросила, захочет ли он мстить отцу её за то, что сердце его дочери оказалось несвободно, и захочет ли иметь женой девушку, любящую другого и выходящую за него с тоской и слезами?
Лорд спокойно пробежал глазами депешу и так же спокойно ответил, что не имеет ни малейшего понятия об отношениях маркиза Бес-сон-де-Риб к его отцу, отношениях, из которых, вероятно, и вытекают опасения отца Алисы. Со своей стороны он, лорд Моор, уведомил своего отца о том, что безумно полюбил дочь его старого друга и умолял его просить руки её у маркиза. Он не откажется от своего счастья только потому, что его прелестная невеста мечтала о любви вдвоём со своим кузеном, как это делают все кузины во всём мире. Серьёзной подобная детская привязанность быть не может и, конечно, не выдержит сравнения с его пылкой страстью, сила которой несомненно победит сердце его молодой жены, хотя, быть может, и не сразу…
Выслушав этот ответ англичанина, Алиса поняла, что поколебать этого странного ледяного влюблённого невозможно и что надо или покориться, или бежать.
Алиса объявила своему кузену Луи готовность покинуть ради него семью и родину и бежать куда глаза глядят…
Но влюблённый юноша, 18-летний скромный и робкий мальчик, воспитанный набожной матерью и непомерно строгим отцом, задрожал при одной мысли о сопротивлении отцу и сам стал уговаривать свою кузину покориться отцовской воле.
Молча, смертельно-бледная, с крепко сжатыми губами, выслушала Алиса дружеский совет своего юного возлюбленного и, не удостоив ни словом ответа плачущего юношу, круто повернулась и пошла к дому…
Ей навстречу из беседки вышел лорд Дженнер, с обычной любезно-насмешливой улыбкой на ярко-красных губах.
— Как видите, прекрасная невеста, не все влюблённые бывают героями!.. Ваш кузен предпочитает, очевидно, своё спокойствие вашему счастью…
— А вы почём знаете? — вскрикнула пораженная девушка, не понимая, каким образом мог узнать содержание разговора с Луи Гаме-леном этот человек.
— Я многое знаю… или догадываюсь! — точно спохватившись пояснил молодой англичанин и поспешно прибавил, не желая дать Алисе времени подумать о сказанных им словах, — надеюсь, что, после вашего объяснения с моим жалким соперником, вы без отвращения положите в мою руку вашу прелестную ручку?
Алиса опустила голову, не решаясь встретить взгляд своего неожиданного жениха, но ответила холодно и решительно:
— Если вы не боитесь взять в жёны девушку, открыто высказывающую отвращение к союзу, навязанному ей непостижимой прихотью отца, — если не какой-то жестокой и, вероятно, даже преступной интригой, — то мне, конечно, придётся покориться и… предоставить вам самому назначить день свадьбы…
— Так-то лучше! — ледяным тоном ответил англичанин. — В таком случае я телеграфирую вашему отцу о том, что свадьба наша будет сыграна через три недели от сегодняшнего дня.
Три недели — короткий срок для того, чтобы приготовить роскошную свадьбу, о которой должна была говорить вся Мартиника. Желание это было выражено Маркизом Бессон-де-Риб, приславшим свои «инструкции» через посредство всё того же банкира ван Берса. Начались поспешные приготовления. Лучшие ремесленники колонии дни и ночи работали над приданым, мебельщики отделывали заново левое крыло обширного дома, предназначенное маркизой для молодой четы. Лихорадочная деятельность кипела вокруг молодой невесты, остававшейся холодной и равнодушной к праздничному оживлению своей семьи. С ледяным спокойствием принимала она великолепные цветы и роскошные подарки своего жениха, спокойно и равнодушно примеряла дивное подвенечное платье из мягкого белого атласа, затканного серебром, спокойно и равнодушно отвечала «как хотите» на все вопросы о драпировках, коврах и мебели, приготовляемой для её квартиры, об именах гостей, которых предполагалось пригласить на обед и бал после бракосочетания, — обо всём, что имело отношение к её свадьбе. Ничего кроме этого спокойного, но равнодушного «как хотите» никто не слыхал от бледной и холодной невесты, бродящей по дому и саду подобно привидению.
Дни бежали за днями… Приближался роковой день свадьбы. За неделю перед ним молодой невесте доложили о посещении голландского банкира ван Берса, привезшего ей поручение и подарок от отца.
Маркизы Маргариты не было дома. Вместе с женихом дочери и своим сыном она уехала на плантацию выбирать лошадей для молодой четы. Алиса отказалась сопутствовать им под предлогом лёгкого нездоровья.
Задумчиво пролежала она всё утро на балконе своего будуара, куда и просила провести банкира. Старого голландца проводил через сад дворецкий маркизы — верный старый слуга, оставшийся в доме после уничтожения невольничества и искренно преданный своим господам.
Он видел, как Алиса приподнялась с качалки, протягивая руку своему гостю, и слышал, как банкир объяснил цель своего посещения — передачу свадебного подарка, присланного отцом с почтовым пароходом. Видел он и то, как старик барон Берс передал «молодой барышне» большой красный кожаный футляр, в котором ярко сверкнуло на солнце великолепное колье из бриллиантов и рубинов… Затем старый слуга придвинул кресло посетителю и ушёл за фруктами и мороженым, которое на Мартинике обязательно предлагаются каждому посетителю, заменяя наш чай или немецкий кофе.
Подобное угощение бывало всегда готово, особенно в богатом доме, содержащемся в блестящем порядке маркизой Бессон-де-Риб. Через десять минут старый Помпеи снова входил на балкон с фруктовой водой и хрустальными вазами с вареньем, фруктами и мороженым. Но балкон был пуст. Ни Алисы, ни гостя не было. Только футляр с рубиновым ожерельем стоял открытым на столе и блестел так ярко, «что мне даже страшно стало», — рассказывал старый негр впоследствии.
Осторожно закрыв футляр, старик отнёс его в комнату барышни, положил его в ящик незапертого рабочего столика, а затем уже унёс угощение обратно, предполагая, что гость спешил куда-то и что барышня пошла его провожать через сад…
Действительно Алиса вернулась из сада приблизительно через полчаса и рассказала возвратившейся к вечеру матери о посещении банкира и о том, что старый банкир уезжает куда-то завтра, но он обещал ей прислать свою семью в Сен-Пьер.
За два дня до свадьбы над Сен-Пьером разразилась одна из тропических непогод. Ураган в это время года никто не ожидал. Налетел она внезапно перед самым закатом солнца, в то время, когда Алиса, уехавшая верхом в сопровождении своего брата, ещё не вернулась с прогулки. Беспокойству матери и жениха не было предела, особенно, когда поздно вечером домой вернулся молодой маркиз один.
Гроза застигла их в лесу, недалеко от плантации ван Берса, отделённой значительным участком леса от шоссейной дороги на Пор-де-Франс. Сестра предложила добраться до просёлка, ведущего к дому голландца, но темнота, быстро окружившая их, помешала исполнению этого плана. В довершение несчастья, лошадь Алисы, испуганная раскатами грома, понесла, рискуя разбить всадницу о деревья. Только раз, при свете блеснувшей молнии, молодой маркиз увидел фигуру сестры, но догнать её уже не мог среди разбушевавшейся стихии. С великим трудом успокоил он собственную лошадь и, держа её под уздцы, переждал окончания ливня под громадным баобабом, предполагая затем разыскать сестру. Но наступила такая темнота, что о розысках без факелов нечего было и думать. Положившись на инстинкт своего коня, юноше с трудом выбрался из леса на дорогу и доскакал до дома в смутной надежде, что лошадь Алисы точно так же нашла верный путь. Узнав, что сестра не вернулась, бедный юноша разрыдался.
Снарядили целый отряд. Взяли факелы, носилки, верёвки и топоры и отправились на поиски. Проблуждали всю ночь по лесу, надеясь звуками охотничьей трубы и криками дать знать заблудившейся о том, что её ищут… Напрасно! Пропавшей не нашли и следа. Печальный, усталый и безнадёжный вернулся домой брат Алисы, в полной уверенности, что сестра свалилась в какую-нибудь пропасть, либо, разбившись о деревья, стала жертвой леопардов и волков, которых в те времена в лесах Мартиники было не меньше, чем ядовитых змей, которые тоже могли ужалить бедную девушку, заблудившуюся в тропическом, непроглядном лесу.
Не зная, как сказать своей несчастной матери страшную правду, молодой маркиз печально подъезжал к городу, впереди своих служителей, как вдруг навстречу ему выехала Алиса.
Она казалась смертельно-утомлённой и покачивалась в седле. На заботливые вопросы брата она отвечала слабым голосом, что провела ночь в лесу, не слезая с лошади, которая лишь перед рассветом вынесла её на дорогу. С радостью согласилась она лечь в приготовленные носилки, где немедленно заснула тяжелым сном…
В назначенный день и час должно было совершиться бракосочетание Алисы Бессон-де-Риб с лордом Эдуардом Моором… Жених как протестант просил невесту и её мать, за отсутствием протестантской церкви на Мартинике, отложить церковное бракосочетание и совершить лишь гражданский брак. Лорд Моор обещал обвенчаться в католической церкви, как только приедет в Европу, где можно будет совершить брак также и в протестантском храме. Невеста, к немалому удивлению матери и брата, знавших её набожность, беспрекословно соглашалась исполнить желание своего жениха.
Но к ещё большему изумлению маркизы, духовник её дочери, старый почтенный аббат, крестивший Алису и венчавший её мать, разрешил своей духовной дочери гражданский брак после продолжительного разговора с невестой наедине. О чём говорил старый священник с Алисой — осталось неизвестным, но все видели, что он вышел из её комнаты бледный и потрясенный, с растерянным, почти испуганным лицом. На все вопросы матери почтенный аббат отвечал словами: «Молитесь, дети мои»…
Когда же испуганная за здоровье дочери маркиза объяснила видимое волнение старого священника опасностью для жизни Алисы и выразила своё опасение, аббат Лемерсье ответил глухим голосом:
— Не расспрашивай меня, дочь моя. Я не врач и не о телесном здравии Алисы беспокоюсь! И я надеюсь на милость Божию, которая спасёт чистую душу от всех напастей.
Невеста была белее своего подвенечного платья.
На улице, у входа в ратушу, молодых поджидал старый священник со скорбным лицом и короной снежно-белых волос над высоким бледным лбом. Его добрые, полные слез глаза с бесконечной жалостью и каким-то испугом остановились на смертельно-бледной молодой женщине, спускавшейся по монументальной лестнице под руку со своим «мужем».
Увидев священника, Алиса радостно улыбнулась и, проходя мимо него, низко склонила свою прекрасную бледную голову в венке из душистых померанцевых цветов, между которыми ярко сверкали громадные бриллианты.
— Благословите меня, отец мой! — произнесла она громко, твёрдо, отчётливо, задерживая длинное шествие своей остановкой.
— Да благословит тебя Бог, дочь моя! — прошептал священник и не мог продолжать. Губы его шевелились, но сжатое судорогой горло не выдавило и звука. Только бледная худая рука поднялась и начертала священный знак искупления над склоненной прекрасной и грустной головкой в драгоценном кружевном покрывале.
Алиса молча поднесла его дрожащую, покрытую морщинами, руку к губам.
Так как молодые шли впереди всех, то никто и не мог заметить зеленоватой бледности, внезапно покрывшей лицо «молодого», когда благословляющая рука священника мелькнула перед его глазами, яркая, нестерпимо сияющая, точно вылепленная из снега, озарённого солнечными лучами! Лорд Моор невольно отшатнулся.
— Вам, кажется, нездоровится, сэр Эдуард? — спросила Алиса. В чёрных глазах лорда Моора сверкнула молния гнева, страха, злобы. Но он быстро овладел собою и ответил с нежностью:
— Вы слишком добры, дорогая Алиса. Счастье обладать вами ошеломило меня на мгновение.
Алиса вздрогнула, но подняла синие глаза спокойно и уверенно кверху, туда, где высоко в безоблачном небе сверкал и горел золотой крест на храме святого Петра…
Свадебный обед и бал были достойны богатства и значения старинного аристократического дома, гордящегося своим родством с императрицей Жозефиной, полуаршинная статуэтка которой, литая из червонного золота, занимала почётное место в парадной гостиной. Гости много ели, ещё больше пили и провели несколько приятных часов.
После бесконечного обеда начался бал, во время которого молодая исполнила свои долг, пройдя полонез под руку со своим мужем и первую кадриль с военным губернатором острова, специально приехавшим из Иль де Франс — официальной столицы Мартиники — на свадьбу. Затем молодые «бесшумно» исчезли, сопровождаемые только матерью, молодой и почтенной старушкой, взявшей на себя обязанности посаженой матери у иностранца-жениха, не имеющего родных на острове.
Со слезами благословила маркиза Маргарита свою дочь, кажущуюся ещё бледнее от белого подвенечного платья и девственного убора, все ещё остававшегося на её голове.
В парадных залах главного фасада, выходившего на улицу, продолжала греметь музыка и раздавались несмолкаемые весёлые голоса.
Все до того были поглощены весельем, что никто не заметил белой фигуры, промелькнувшей мимо ярко освещённых окон и скрывшейся в тёмной глубине сада…
Только на следующее утро садовники перед окнами спальни молодых нашли на траве букет померанцевых цветов, скреплённый драгоценной бриллиантовой стрелой, накануне украшавший грудь невесты, а немного дальше — на цветущих ветвях мимозы — тихо качался в утреннем ветерке кусок тонкого белого кружева, очевидно оторванного от подвенечной фаты. Когда маркиза проснулась, Помпеи сообщил ей о странных находках в саду.
Не успела ещё испуганная мать опомниться от неожиданного сообщения и сообразить, что могли бы означать найденные вещи, как в дверь её будуара постучались и на пороге появился муж Алисы, смертельно бледный, с искажённым лицом. Его левая рука была перевязана.
— Господи, что случилось? Где Алиса? — вскрикнула испуганная маркиза.
Лорд Моор упал в кресло и прерывающимся голосом рассказал, что его молодая жена «в припадке безумия» ранила его кинжалом и затем убежала неизвестно куда. Опасаясь скандала, он молчал до утра, когда можно будет, не возбуждая толков, обсудить положение и принять меры для её разыскания.