— Я приехала вместо моего мужа. Оба председательствующие знают его имя, знают и то, почему он не мог явиться сам, не возбуждая опасных подозрений, моё полномочие выдано мне русско-еврейским «бундом». Вот оно.
Женщина положила на стол обыкновенную сторублевую бумажку. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что некоторые буквы из имеющейся на ней надписи были отмечены маленькими чёрными точками, образующими слово «Люцифер».
И снова оба председательствующие склонили головы в знак согласия.
— Графиня Малка, фамилия твоя нас не интересует, мы признаём тебя полноправной представительницей великого еврейского общества самообороны, того «бунда», который должен превратиться в орудие завоевания России, в армию торжествующего Израиля… Садись на своё место и знай, что мы ценим по заслугам блестящую деятельность твоего мужа и твою помощь в нашем общем деле.
Наступило молчание. Все переглядывались, как бы ожидая чего-то. Наконец председатель спросил с оттенком удивления:
— Почему не называет себя представитель Германии?
— Потому, что его нет между нами, — ответил один из ещё не снявших красных масок. — Я выехал с ним из Берлина, куда только накануне приехал из Афин и Софии. Мы должны были сесть вместе на пароход в Гамбурге. Но на одной из последних станций в наше купе явилась русская полиция и арестовала Натансона. По счастью, он заранее догадался об опасности, завидя издали полицейские мундиры, и успел передать мне своё полномочие и просить уведомить вас о своём аресте и предупредить о том, что ничего опасного для общего дела у него не найдут и через него не узнают. Вот полномочие Натансона. А вот и другое, выданное еврейско-масонским комитетом, работающим в Германии, Болгарии и Македонии, мне — Симону Бен Иохай.
На этот раз в руке председателя оказались две простые открытки, одна с видом афинского Акрополя. Другая с изображением берлинского императорского замка. На той и другой написаны были на жидовском жаргоне несколько незначительных фраз.
«Балканец» снял чёрный плащ и широкополую шляпу; на нем оказался красивый костюм македонского повстанца и черногорская «капица», под которой только очень внимательный взгляд узнал бы кровного жида Бен Иохайя, давно уже «работающего» по организации смут в Греции, Болгарии, Македонии, Боснии и Герцеговине. Он спокойно занял место, поклонившись присутствующим.
Вслед за ним поднялись две маски сразу. Одна из них заговорила гортанным выговором, опуская некоторые буквы.
— Моё имя Ли-Ки-Чинг… Я приехал из Китая через Индию, как было мне приказано верховным синедрионом. В Калькутте я захватил Расикандра — представителя браминов, присоединившихся к нам. Ему трудно говорить по-французски, почему он и просил меня передать его полномочие вместе с моим.
На стол перед председательствующими поставлены были две маленькие фигуры божков: одна из слоновой кости, очевидно, китайского происхождения, другая — из золота, изображающая какое-то сторукое индийское божество. Но на пьедестале обеих статуэток едва виднелся отмеченный красной чертой треугольник, с буквами «С.И.». Всякий непосвященный должен был бы принять этот едва заметный знак за клеймо фабриканта или метку резчика, делавшего статуэтку. Но посвященные знали, что эти две буквы обозначают: «Слава Израилю».
Наконец и последняя красная маска поднялась, открывая ещё одно типичное лицо старого жида. Худое измождённое, с носом в виде лезвия и остроконечным подбородком, почти касающимся этого носа над узкой впадиной беззубого рта, — этот старик мог служить моделью для вечного жида Агасфера.
И тем отвратительней казался этот старый жид, что стоящий рядом с ним Расикандр являлся типом красоты индийской расы. Высокий, стройный и тонкий. С правильным овалом лица, точно выточенного из слоновой кости, и великолепными мечтательными бархатными глазами, он одет был в богатый национальный костюм — в лиловый шитый кафтан на белых шёлковых нижних одеждах, на голове у него был белый газовый тюрбан. И рядом с ним — старый жид с голым черепом, в затасканной неопрятной жидовской одежде, с пейсами, в кафтане с «ци-целями» и в туфлях. Грязный, с длинной всклокоченной бородой он был ужасен, отвратителен и смешон в одно и то же время, а между тем все присутствующие, не исключая прекрасной графини, особенно почтительно поклонились именно этому чудовищу.
Председательствующий поспешно проговорил:
— Реб Гершель Рубин не нуждается в полномочиях. Его знает весь Израиль с прошлого столетия…
Одобрительный ропот пронесся между присутствующими.
— Реб Гершель… Знаменитый цадик Польши… Великий кабба-лист… Столетний светоч Израиля. Кто же его не знает?
Многочисленные руки протянулись к отвратительному старику. Прекрасное белоснежное личико графини Малки склонилось в поцелуе над исхудалыми, как у скелета, руками, с надутыми жилами и грязными, длинными, как когти, ногтями.
Один из присутствующих — еврей, маленький, тщедушный с бледным некрасивым лицом — привлёк на минуту всеобщее внимание.
Графиня Малка тихо вскрикнула, узнав это бледное лицо. А сам великий раввин ласково кивнул своей седой головой в чёрной ермолке, из под которой падали вдоль провалившихся землистых щёк два длинных «пейса».
— Борух Гершуни… — скорее пропел, чем проговорил на древнееврейском языке раввин. — Рад видеть тебя здесь, рад узнать, что мой ученик занял должное положение.
Борух Гершуни, молча улыбаясь, почтительно склонил голову перед раввином. Но взгляд его горящих чёрных глаз остановился на анархисте, рассеянно поглядывавшем на чёрный занавес в глубине комнаты.
— Я работал в Америке, святой равви, — ответил Гершуни тихим, вкрадчивым голосом. — Там были-таки работники на ниве Израиля. Но когда там всё налажено, когда наступает почти момент торжества Израиля, наши союзники-анархисты выходят из повиновения и начинают свою дикую проповедь, направленную к разрушению всякой власти, — даже власти Израиля…
Анархист пожал плечами. Графиня Малка вспыхнула вся, глаза её загорелись гневом.
— Находятся всё-таки предатели общего нашего дела…
Она, по-видимому, хотела разразиться пылкой обличительной речью по адресу анархиста, но последний замаскированный повелительным жестом остановил красавицу.
— Терпение, графиня… Ваше мнение будет выслушано своевременно. Члены великого международного Бет-Дина, теперь заседание может быть открыто! — произнёс он торжественно, медленно снимая маску с лица.
Это был лорд Дженнер.
Поднявшись с места, лорд Дженнер начал говорить спокойным и ровным голосом:
— Здесь собраны высшие посвящённые международного масонства и его побочных организаций, временами меняющих свои названия, но никогда не меняющих своего смысла, то есть своей цели и своих средств. И само масонство не вечно в ныне существующей форме… Формы и имена обновляются, но цели и средства остаются одинаковыми с отдалённейших времён и останутся таковыми до того, уже близкого, будущего, которое увидит триумф народа израильского над символом Распятого… Для подготовки этого триумфа работали сотни поколений и пролились реки золота, слез и крови… И тем отрадней нам предвидеть полную победу в близком будущем, настолько близком, что мы все, собранные здесь, ещё можем дожить до радостного дня, когда враг наш упадёт в прах перед великим изгнанником, перед оклеветанным «царём познанья и свободы»…
Все глаза обратились, и все руки протянулись к чёрному занавесу, усеянному зелёными треугольниками. Но достаточно было жеста оратора, чтобы все присутствующие снова замерли в полном внимании.
— Посвящённые, уполномоченные от государств, находящихся ныне более или менее открыто в сфере нашего влияния… Меня прислал великий синедрион, имеющий своё пребывание в Лондоне, так же как и блюститель престола израильского, избравший своей резиденцией Париж. По дороге из Лондона сюда я заезжал к великим мастерам масонства — явному и тайному, — живущим в вечном городе Риме… Все три инстанции тайного правления израильского народа поручили мне председательствовать на нынешнем очередном международном съезде, носящем священное название Бет-Дина, судилища израильского, потому что на нём израильтянами обсуждается судьба народов и государств…
Вторично одобрительный шёпот раздался в зале… Лорд Дженнер продолжал:
— Семь лет назад последнее очередное собрание великого Бет-Дина созвано было в Стокгольме под предлогом съезда гимнастических союзов. Четырнадцать лет назад собрание «судей Израиля» было в Эрфурте, под прикрытием съезда социал-демократов. Но в последнее время европейские правительства стали слишком внимательно следить за участниками подобных съездов, так что найдено было более безопасным для нынешнего очередного собрания Бет-Дина избрать отдалённую французскую колонию. В полной безопасности мы можем чувствовать себя только здесь. И эта безопасность искупает невозможность присутствия некоторых ревностных деятелей, — между прочим, супруга графини Малки, — не могущего, в виду занимаемого им положения, исчезнуть на две недели, не возбуждая опасных подозрений против себя и… нас… Впрочем, граф Помпеи[11] прислал вместо себя свою супругу…
— Этого достаточно, — перебил старый раввин Гершель. — Мы все, работавшие в России, знаем, каким надёжным помощником своего мужа была наша графиня. Её следовало бы назвать Юдифь или Эсфирь…
Некоторые из сидящих одобрительно кивнули головой.
— Отчёты о деятельности каждого из наших союзов, обществ или кружков присылаются ежегодно с верными людьми в центральное управление в Лондоне, откуда идут для просмотра и утверждения в Рим и Париж. Все уполномоченные получают своевременно, для ознакомления, копии с этих донесений… Поэтому Бет-Дин собирается не ради обычных, регулярных сведений и отчётов о росте нашего верховного синедриона. Таково и моё полномочие. Но, прежде чем приступить к изложению того, что поручено мне передать великому Бет-Дину, я спрашиваю членов его, имеет ли кто-либо сообщить что-либо особенное, не вошедшее в ежегодный доклад, отосланный семь месяцев назад? А потому говорите, посвящённые… Великий Бет-Дин вас слушает.
Первым поднялся желтолицый человек, назвавший себя уполномоченным от Китая. Он был действительно китаец по рождению, сохранивший свою национальную косу и свой китайский костюм под длинным тёмным плащом, скрывавшим его на улице, теперь же откинутым на спинку кресла. Но, оставаясь китайцем по облику, Ли-Ки-Чанг был давно уже обращён в жидовство одним из проповедников, рассылаемых «воинствующим Израилем» под маркой международного благотворительного еврейского союза. Эти агенты знаменитой «Алитэ» (Aliance Israelite Inernationale) по всему свету умеют приноравливаться к нравам и обычаям стран, понимая все языки и все наречия. Обращённый в жидовство Ли-Ки-Чанг стал, в свою очередь, ревностным агентом международного жидовства, пока ещё отчасти скрывающегося за «всемирным масонством». Теряя веру своих предков, увлекаясь кажущейся возвышенной моралью масонства, с его «единобожием» (имя масонского «единого бога» искусно скрывалось под названием «великий архитектор природы») — молодой китаец постепенно втягивался в тайны свободных каменщиков, проникая в их связь с жидовством и в заветную цель «великого» международного союза, поставившего своей задачей покорение всех народов одной воле и одной религии, точное обозначение которой опять-таки осторожно избегалось.
Только после долгих наблюдений масоны своим «посвящённым» открывали имя того «великого изгнанника», того «безвинно оклеветанного защитника свободной воли и мысли», того «истинного друга человечества», который стремится создать «царство своё здесь на земле», создавая блаженство человечества при жизни в противовес Тому, Кто говорил: «Царство моё не от мира сего», Кто обещал человечеству царство небесное, недосягаемое и невидимое.
Эти лукавые речи, эти гнусные лжеучения отравляли душу китайца, бывшего ещё так недавно идолопоклонником. Сам того не замечая, Ли-Ки-Чанг превращался в убеждённого люциферианина, в обожателя сатаны, которому — по уверению его масонских «руководителей» — поклонялись все древние народы под именем Прометея, укравшего для человека небесный огонь; которого боготворили древнейшие восточные религии, как «всеоживляющее начало», как «источник знания и свободы», которого признавали «необходимым соправителем вселенной», — под именем Аримана в Персии, Локи — в Германии, Чернобога — в Славянских землях.
Поклонение сатане, увы, не ново. В Библии постоянно находятся следы уклонения «жестоковыйного» народа в грубейшее кровавое язычество. Дагон и Ваал не раз оскверняли храм Соломона своим присутствием. Невинные жертвы Молоха, дети израильские, не раз сжигались на раскалённых руках гнусного карфагенского идола.
От Молоха, Ваала и Дагона до сатаны-Люцифера путь прямой. Изменилось только имя, но ритуал кровавых жертвоприношений остался почти неизменным. Христианский мир только начинает понимать это и ужасаться, не веря глазам своим и не решаясь допустить возможность столь чудовищного идолослужения чуть не две тысячи лет после Рождества Христова. Но пророчества должны сбыться. Времена антихристовы, предсказанные в Откровении, близятся, и первые предвестники его, слуги антихриста, уже народились, они уже бродят между нами.
Несчастный Ли-Ки-Чанг со временем стал искренним поклонником сатаны, перенося на этого «великого изгнанника» горячность обожания, естественную у бывшего язычника, привыкшего поклоняться идолам.
Таким образом, результатом масонского воспитания оказалось весьма сложное существо: китаец по внешности, жид в душе, образованный по-европейски, но сохранивший мышление и логику восточного дикаря вместе с хитростью и пронырливостью своих соплеменников, на которых он влиял необычайно сильно, зная до тонкости их душу, взгляды и характер. Одним словом, Ли-Ки-Чанг был человеком чрезвычайно опасным, влияние которого успешно боролось с христианскими миссионерами в Китае. И теперь, впервые появляясь перед верховным Бет-Дином, собранием вождей того жидомасонства, которое китаец считал своей религией, Ли-Ки-Чанг заговорил глухим от волнения голосом:
— Великие посвящённые! Впервые приходится мне видеть столь высокое собрание и говорить о своих скромных заслугах перед вами, заслуги которых затмевают свет солнечный. Не сочтите дерзостью, если мне придётся упоминать о своих трудах, но иначе я не мог бы дать отчёта в своей деятельности во славу нашего великого ордена… Вот уже 12 лет я работаю в Поднебесной империи, составляя армию свободы из моих братьев-китайцев, преимущественно молодёжи, знакомой с Европой и понимающей необходимость великих реформ на моей несчастной родине, коснеющей в том невежестве, которое умышленно поддерживается тиранами маньчжурской династии. В настоящее время партия сторонников реформ, жаждущих свободы и европейской конституции, так велика, что мы могли бы, может быть, свергнуть тиранов… Но, уважая решение прошлого Бет-Дина — не начинать ничего решительного без указания сверху, — я сдерживал горячие головы и жду. Хотя ждать становится трудно. Возмущение против иностранцев растёт в народе, и, если наши тираны открыто призовут народ к истреблению этих иностранцев, то популярность династии быстро подымется. Тогда плоды наших трудов сведутся на нет. Почему я и повторяю здесь мою просьбу, выраженную в моем отчёте, просьбу об инструкциях.
Лорд Дженнер внимательно выслушал слова китайца и, вынув из того же портфеля небольшую тетрадку, передал её Ли-Ки-Чангу.
— Вот инструкция китайским ложам. Тебе, Ли-Ки-Чанг, поручается распространить её… Не затрудняя присутствующих членов Бет-Дина подробностями чересчур местного характера, сообщу ко всеобщему сведению только одно: великий план впервые был разработан на прошлом Бет-Дине, в Швеции. Он ныне окончательно рассмотрен и очерчен. План этот — уничтожить популярность маньчжурской династии и в то же время расшатать русского колосса, который все ещё стоит так крепко, несмотря на наши двухвековые усилия. С одной стороны, в России мы сумели удалить людей, понимающих истинную пользу государства и народа. Хотя для удаления некоторых пришлось открыть двери могилы… С другой стороны, ныне уже идут переговоры о союзе Японии с Англией, к которому, конечно, присоединится и Америка, где мы уже захватили решающее влияние. Результатом, несомненно, будет война Японии с Россией.
«Французский» джентльмен пожал плечами.