Гершуни молча улыбнулся, а лорд Дженнер обратился к красавице, сидящей возле него:
— Графиня Малка объяснит, быть может, нашему уважаемому Садок Кану, что история Давида и Голиафа повторяется…
Глаза графини вспыхнули недобрым огоньком, она произнесла медленно и отчётливо:
— Война России и Японии окончится полным поражением России… Об этом заранее позаботятся… многие. Мой муж прежде и больше всего… Россия велика, да, конечно. Но она не подготовлена и не верит в возможность объявления Японией войны, которая захватит Россию врасплох так, что против японской дивизии придётся бороться русскому полку… Сибирская железная дорога ещё далеко не окончена, и постройку её задерживают умные люди. Эта же дорога — единственный путь для подкреплений. Посылать войска чуть не за 12 тысяч вёрст при таких условиях будет не очень удобно. Кроме того, внутри России подготовляются беспорядки. Они начнутся при первых поражениях, которые неизбежны в данных обстоятельствах… Как давно подготовляются эти беспорядки, вам, посвящённым, отчасти уже известно. Кроме того, о них расскажут вам другие. Я же утверждаю только то, что история Давида повторится с маленькой Японией… И великой России придётся либо смириться и признать евреев высшим народом, либо погибать от внутренней смуты…
Изящный французский джентльмен любезно поклонился в её сторону и промолвил почтительно:
— Склоняю оружие перед такой соперницей… Но всё же, позвольте спросить, какая нам польза от этого поражения? Какой нам расчёт возвеличивать Японию? Какой расчёт умножать силу этой островной империи, обожающей своего монарха и поставившей первым параграфом своей конституции божественное происхождение своего императора, которого японские законы признают «сыном солнца, внуком луны и кузеном главных звёзд»? Мы — враги всех монархов. Они должны исчезнуть и уступить свои троны нашему королю, монарху священной еврейской крови, который будет в то же время мессией Израиля и воплощением Будды и Брамы и победителем Распятого… Но Япония, в сущности, признаёт одно божество — своего Микадо, и этим самым ускользает от нашего влияния. Какой же нам расчёт усиливать эту империю?
— Империя эта не христианская, — раздался глухой голос еврейского цадика. — Этого одного уже достаточно для того, чтобы доставить ей наши симпатии, а именно с Россией будет наша последняя и решительная борьба. Либо мы, либо она — вместе мы жить не можем!
— Однако же живёте, — возразил белокурый анархист Олар. — И даже, очевидно, вполне довольны этим сожительством. По крайней мере, евреи прилагают все старания, чтобы получить право и возможность всё более наполнять Россию.
Австрийский банкир взглянул на говорящего, прищурив свои заплывшие жиром глазки, и произнёс с любезной улыбкой:
— Это доказывает только одно, досточтимый коллега, что желающие завоевать какую-либо страну наводняют её заранее своими войсками. Вам же должно быть известно, что каждый еврей с рождения и до могилы числится в рядах великой завоевательной армии Израиля, а следовательно…
— Если евреи до сих пор не смогли завоевать Россию, то вряд ли им удастся и в будущем, — резко вымолвил армянин Эмзели-Оглы. — По счастью, мы, армяне, поможем разделению России. Об этом позаботится наш дашнак-цутюн.
— Наша «война» заботится о том же, — все так же холодно добавил Олар. — И мне кажется, этих двух чисто военных организаций, с прибавкой, пожалуй, еврейского «бунда», приславшего нам такую прекрасную представительницу, и, конечно, воинствующего масонства (перед гениальным представителем которого, Феррарой, я давно уже преклоняюсь), достаточно будет для расчленения России, не прибегая к иностранному вмешательству, всегда опасному. Счастливая случайность может дать победу России, и тогда в империи неизбежен подъём веры, патриотизма и монархизма, крайне опасных для наших планов.
Лорд Дженнер, внимательно слушавший всех говоривших, обратился к своему соседу:
— Мне приходится просить вас, досточтимый уполномоченный восточного масонства, отвечать на соображения, высказанные нашими товарищами. Русский вопрос не моя специальность, а ваша. Вам и подобает разъяснить положение этого вопроса, поскольку он интересует присутствующих.
Гершуни заговорил серьёзно и уверенно:
— Было бы опасно и ошибочно умалять значение врага, против которого составляешь план кампании. Россия — одна из стран, которые обманывают поверхностных наблюдателей… Бывают трости, окрашенные под железо, но бывают и железные палки, имеющие внешность бамбука. Такова и Россия… Спросите нас с графиней. Мы оба родились и воспитывались в России, в одной и той же Одессе, где детьми вместе бегали по улице босые и голодные. Путём бесконечного упорства и долгих лишений добились мы независимости, а с ней вместе и знания русского характера и русской жизни… Я провел пятнадцать лет среди русской молодёжи — в гимназиях сначала, затем в высших школах. Графиня Малка отдала нашему делу свою молодость и красоту. Она изучила ту часть русского общества, которая оставалась недоступной всем моим стараниям — военную молодёжь, офицерство вообще и гвардейское в особенности… Спросите, что скажет графиня о русском офицерстве, и не забудьте, что солдат всюду, а в России в особенности, таков, каким делают его офицеры.
Вопросительные взгляды обратились на графиню, лицо которой слегка омрачилось.
— Я должна признаться, — начала она, заметно волнуясь, — что русское офицерство, действительно, напоминает железные палки, выкрашенные под тростник. Для поверхностного наблюдателя русская военная молодёжь — собрание кутил, картёжников, либеральных болтунов. Но я знаю, что наносное легкомыслие смоется первым же патриотическим порывом. А способность жертвовать собой присуща славянской расе вообще и русскому народу в особенности… Поэтому нам и необходим быстрый и решительный неуспех русской армии в далёкой войне, чтобы порыв народного воодушевления не смог докатиться до угрожаемого места. Вот почему, по зрелом обсуждении, избрана была для войны Япония, вместо европейской коалиции — Англии, Австрии и Турции, которую также легко было бы создать против России.
Шёпот одобрения ответил на слова графини. Столетний цадик, ребе Гершель, с трудом поднявшийся со своего кресла, опираясь на стол дрожащими костлявыми руками, заговорил:
— Графиня Малка права, — начал он, постепенно оживляясь и возвышая свой глухой голос. — Она, как и мой ученик Борух, правильно понимает Россию, опаснейшего врага Израиля… Но они знают только то, что доступно разуму и глазу человеческому. Я же знаю больше того. Я вижу духовную мощь врага, вижу неземные силы, помогающие ему… Враги невидимые несравненно опасней. И враги эти для нас недосягаемы… Россия же находится под их защитой. Из всех стран, склонившихся перед символом Распятого, Россия сохранила наиболее горячую любовь к нашему вечному Врагу, и Он, имя Которого я не хочу называть, Он вышлет полчища своих невидимых сил на защиту народа русского. Я с ужасом спрашиваю вас, товарищи посвящённые, чем оградим мы себя от поражения, чем добьёмся победы над русскими?..
— Неверием! — спокойно ответил Гершуни. — Всё, что провидит духовным зрением ребе Гершель, я уже слышал от наших великих мудрецов: Папюса и Филиппа. Оба они дали верховному синедриону совет: сеять в России разврат и неверие всеми средствами. Соблазнительные романы, сладострастные картины, чувственные пьесы, — все виды развращения должны широкой волной разлиться по России и затопить все классы общества, все слои народные.
— Со своей стороны я могу прибавить, что эта же теория широко применяется мною в Испании и Португалии и приносит блестящие плоды, — подтвердил Ферреро.
— И эта же мера отдала в нашу власть Францию, ныне связанную по рукам и ногам волей масонства, — улыбаясь, добавил Садок Кан. — Благодаря разврату, создающему страстную жажду наслаждений, то есть богатства, и убивающему вместе с семейной жизнью и семейными добродетелями гражданскую доблесть, патриотизм и даже честность, — влияние наше во Франции настолько укрепилось, что я смею поручиться за то, что французы пальцем не шевельнут в помощь своей союзнице, несмотря на громкое братание. Мы сумеем сдержать и охладить своевременно народное чувство.
— А мой муж сумеет обеспечить победу Японии, — объявила графиня Малка.
— В таком случае я должен буду сейчас же вернуться в Китай, чтобы подготовить моих соотечественников к этой войне, — заметил Ли-Ки-Чанг. — Не скрою, что китайцы, в общем, расположены к России, с которой жили тысячу лет добрыми соседями в дружбе и согласии. К России имеет симпатию и Далай-Лама, и парализовать его влияние не так-то легко.
— Об этом позаботится Англия, — спокойно заметил лорд Дженнер. — Нам давно известны симпатии к русским со стороны Тибета и Индии. Но политические вопросы мы ещё должны будем обсуждать завтра, на последнем заседании Бет-Дина, к которому каждый может приготовить свои вопросы или возражения. Сегодня же я должен сообщить вам два чрезвычайно важных сведения, касающиеся всего Израиля и всего масонства…
Все встрепенулись, со страстным любопытством устремив взгляды на председателя.
— Не стану распространяться о наших верованиях, — начал лорд Дженнер. — Все мы знаем, почему отреклись от наших старых религий, почему возненавидели ту из них, которая основана на обожании Распятого. Отвергая и преследуя ненавистное нам учение христиан, мы только ограждаем свободу человечества, ибо христианство является ужаснейшим насилием над человеческой мыслью и природой. Земное творение жаждет свободы и счастья, а слуги Распятого заставляют отрекаться от земных радостей ради будущего блаженства. Люцифер же обещает своим исповедникам царство земное. Здесь, на земле, победа зла неизбежна, ибо она очевидна и с каждым днём становится все очевидней… А, следовательно, вполне понятно, что мы остаёмся на стороне сильнейшего, на стороне будущего победителя, торжество которого превратит землю в страну беспрерывных наслаждений — наслаждений без греха и раскаяния. Для достижения этого блаженного состояния человечеству нужно одно: полная победа Люцифера, ибо, пока длится борьба, нет и быть не может спокойствия на земле, а уж особенно для нас, составляющих боевую силу сатаны… Только когда владыка зла окончательно победит своего извечного Противника и воцарится на земле, — только тогда наступит земное царство Люцифера, а с ним и всеобщее счастье. Тогда не будет ни горя, ни греха, ибо ничто уже не будет считаться грехом. Потому-то мы и стараемся доставить возможно скорую победу нашему господину, дабы успеть воспользоваться плодами этой победы. А так как победа Люцифера возможна только тогда, когда все, или, по крайней мере, громадное большинство людей превратятся в поклонников его, то и необходимо повсюду сеять зло с неустанным усердием. Усилия наши в этом направлении имеют уже значительный успех повсюду. Мы ясно видим, как зло побеждает то, что называют добром; наши противники принуждены будут либо слиться с нами, либо исчезнуть с лица земли… Тогда настанет торжество сатаны. На земле воцарится тот наместник господина нашего, которого Люцифер избрал нам в вожди для последней и решительной победы. Так близок этот счастливый день, что будущий мессия Израиля, новый пророк, тот, кого враги называют антихристом, уже родился…
Всеобщее волнение было так сильно, что никто не решился произнести хотя бы одно слово. Только столетний ребе Гершель пошептал чуть слышно, не обращаясь ни к кому в особенности:
— Я это знал, прочтя письмена, начертанные кровавой кометой на чёрном поле ночного неба.
Лорд Дженнер торжественно склонил голову.
— Поистине беспредельна учёность твоя, великий посвящённый. Слава твоя не даром гремит во Израиле. Комета не обманула тебя. Будущий победитель христианства, тот, чье появление предвидел Даниил, уже родился от дочери племени Иудина. Девушка вдвойне согрешила. Зачатием сына своего она нарушила законы своего племени, так же, как и законы гоимов, ибо тот, кто считает себя отцом дивного младенца, был одним из сановников римской церкви, украшенный кардинальским пурпуром и давший страшный обет безбрачия и целомудрия. Родившийся для зла зачат в грехе клятвопреступлении и святотатстве, как это и должно быть.
— И как всё это было предсказано учёными талмуда, — снова раздался голос старого цадика. — Антихрист, зачатый в грехе, уничтожит на земле грех, возвращая свободу людям, скованным хитроумной выдумкой Распятого — совестью.
Графиня Малка подняла голову.
— Где же этот дивный младенец? — спросила она дрожащим от волнения голосом.
— Где же он, где? — раздались голоса.
Лорд Дженнер, сложив руки на груди, гордо поднял голову.
— Будущий царь царей отдан властями Израиля на хранение мне. Мне поручено блюсти его хрупкое детство и оберегать его от опасностей, окружающих его на каждом шагу. И господин наш явно помогает мне в этом. С его помощью удалось мне уберечь драгоценного младенца от того сановника римской церкви, который считает его своим сыном, и потому всенепременно хотел окрестить ребёнка.
— Какой ужас! — крикнули все присутствующие. Лорд Дженнер улыбнулся.
— Не бойтесь, посвящённые. Великие вожди наши сумели предотвратить эту грозную опасность. Ныне же под именем моего сына я увёз великого ребёнка сюда, где он в большей безопасности, чем в каком-либо другом месте.
— А где же его мать? — снова спросила графиня Малка, будучи не в силах сдержать своё любопытство.
Жестокая усмешка раздвинула пурпурные губы красивого англичанина.
— Её унесла… внезапная смерть, как раз вовремя. Я заметил, что девушка начинает увлекаться проповедью католического миссионера, и это стало опасно… Тело её опущено в море. Ребёнок же, переданный надёжной кормилице, верной люциферианке, растёт и крепнет в здешнем дивном климате, вдали от врагов, потерявших его следы. Великий синедрион поручил мне охранять его до семилетнего возраста, когда его введут в храм Соломона для церковного посвящения…
— Если я правильно понял слова нашего досточтимого председателя, — внезапно заговорил мулат Теолад, представитель цветного населения Мартиники, — то будущий царь царей должен до семилетнего возраста находиться у лорда Дженнера под именем его сына?
— Совершенно верно, дорогой товарищ… Таково было решение, принятое на совете великого синедриона, с главными мастерами международного масонства, и скреплённое блюстителем престола израильского.
— Я не сомневаюсь в том, что решение судьбы великого младенца было обдумано лицами, имеющими на это право. Но ошибиться может всякий… И каждый член Бет-Дина имеет право указать на ошибку, — случившуюся или только возможную… Поэтому я указываю на опасность, на которую, по-видимому, не обратили должного внимания те, кто предписали досточтимому лорду Дженнеру выдавать ребёнка за своего… Опасность же эта очевидна: я знаю характер и образ жизни семейства бывшей супруги Дженнера. Старую маркизу Маргариту в городе называют «святой» не одни белые… Среди чёрных рабочих, на плантации и фабрике своего мужа и сына, она обладает громадным числом приверженцев, настолько горячих и искренних, что дважды во время избирательных кампаний последних лет все эти рабочие по просьбе старой маркизы голосовали за белых кандидатов в парижский парламент. В своей семье она пользуется таким же значением, как и в обществе Сен-Пьера. Благодаря ей молодой маркиз получил разрешение жениться на американке, правнучке квартерона. Когда по Сен-Пьеру разнеслась весть, что маркиз Бессон-де-Риб сватается к дочери американского купца, в жилах которой течет цветная кровь, то в белой колонии поднялась страшная тревога. Но маркизе Маргарите удалось добиться не только разрешения сына на брак своего внука, но даже вполне приличного приёма для молодой маркизы в «белом» обществе. Для знающих нравы колонии этот факт достаточно обрисовывает громадное влияние старой маркизы Бессон-де-Риб… И вот в доме этой-то женщины, которую называют святой, лорд Дженнер поместил драгоценного младенца, надежду Израиля, будущего победителя христианства. Подумал ли наш уважаемый председатель о том, что будет видеть и слышать ребёнок в таком доме, и чему он там научится? Маркиза и маркиз Бессон-де-Риб захотят иметь влияние на воспитание мальчика, которого считают сыном своей дочери, и, конечно, постараются придать этому воспитанию чисто христианский характер… Мне кажется, здесь скрывается громадная опасность для малютки, который должен будет сделаться вождём победоносной армии Люцифера…
Возгласы одобрения раздались с разных сторон. Слова Теолада произвели сильное впечатление.
Но лорд Дженнер ответил с самоуверенной улыбкой:
— Наш уважаемый товарищ был бы прав, если б маркизе Маргарите суждено было прожить достаточно долго… Но… так как этого не предвидится, то и влияние её значения иметь не может.