— Скажи мне, Мина, ты видела этого человека… того, который сегодня приехал к твоему мужу? — чуть слышно прошептала Лилиана, с болезненной дрожью прижимаясь к груди подруги.
— Да, конечно, — спокойно и равнодушно ответила Гермина. — Ведь этот мистер… мистер… право, не помню его фамилии, обедал вместе с ним и с твоим отцом.
— Что он за человек, Гермина? Молодая женщина усмехнулась:
— Право, не знаю… Как я могу судить о человеке, которого вижу в первый раз и с которым сказала не больше сотни слов, и притом самых обыденных. Если ты спрашиваешь о его наружности…
— Ах, я не это хотела спросить, — нетерпеливо перебила Лилиана. — Представь себе, Мина, — только ты не смейся надо мной… Я видела его во сне ровно шесть дней назад… Мой бедный Боб указал на него и сказал: «Берегись, Лилиана… это враг»… И с той ночи начался мой припадок. Этот сон был так ясен и убедителен, покойный муж стоял как живой передо мной, — вот на том месте, где теперь стоит кресло Матильды… И он указывал мне рукой на освещённый луной цветник, на другом конце которого точно так же, как и сейчас, мерцало красным светом окно из кабинета твоего мужа… И в этом окне я ясно увидела лицо этого… американца. И он дышал такой злобой, что я в ужасе проснулась и закричала «спасите»… Представь же себе мой ужас, когда я узнала в этом приезжем американце страшное лицо, виденное мною в окне.
Гермина пожала плечами с невольной улыбкой.
— Но Лилиана, радость моя, как же ты могла узнать человека, которого ни разу не видела?.. Ведь он только сегодня приехал, а ты не выходила из комнаты?
— И все-таки, Мина, я видела его, когда он проходил с твоим мужем по саду… Я лежала в том кресле, где теперь спит Матильда, и прекрасно могла разглядеть это ужасное лицо… Неужели оно тебя не пугает?..
Гермина покачала прелестной головкой.
— Воля твоя, я не вижу ничего страшного в этом рыжем американце. Хотя теперь, когда я припоминаю его, оно начинает мне казаться как будто знакомым. Но это очевидно только смутное сходство с кем-либо из случайно встреченных мною людей, так как сколько ни стараюсь, я всё же не могу припомнить, на кого оно похоже.
— А я сразу узнала его… Таким точно стоял он предо мною во сне, когда мой бедный Ральф указал на него рукой…
— Но что это?.. — Молодые женщины ахнули… Возле окна стояла тёмная фигура мужчины. Гермина тихо вскрикнула… Матильда раскрыла глаза.
— Что случилось? — быстро вставая, спросила она. Но Лилиана успокоила, разглядев так неожиданно появившуюся фигуру:
— Это наш старый друг… Входи, отец мой. Мы рады тебя видеть, — возбуждённым шепотом заговорила она.
Тёмная мужская фигура шагнула из ярко освещённого луной сада на тенистую, увитую виноградом и розами, террасу, спускавшуюся в цветник, и через минуту уже стояла посреди комнаты.
— Потушите лампу, — произнёс он. — Не надо света… Он может возбудить внимание тех, кто совещается там, — старый негр протянул руку по направлению кабинета Лео.
Узнавшая «чёрного чародея» Матильда радостно кинулась к нему.
— Ах, это ты, отец мой… Я посылала за тобой уже два раза, но тебя не могли найти… Ты уезжал куда-нибудь?
— Я пытался спасти тех, кого ещё можно спасти… И сегодня я пришёл к вам… Приближается конец, дети мои. Смерть уже витает над грешным городом… Те, кто хотят жить, должны прокинуть его и бежать… бежать без оглядки…
Голос старика негра звучал бесконечной грустью. Чёрные глаза его горели ярким блеском.
Три молодые женщины стояли, не понимая смысла его слов, но не смея расспрашивать.
А старик продолжал:
— Я предчувствую гнев Божий и вижу возмездие… Грозное, страшное, нечеловеческое!.. Вас, дети мои, я пришёл предупредить о гибели… Не смейтесь над бедным нищим негром.
Я пришёл сюда, чтобы спросить тебя, бедная молодая мать: способна ли ты решиться на смелое, на отчаянное дело… ради спасения твоего ребёнка?..
Чёрный отшельник ласково положил руку на голову Лилианы. Молодая женщина решительно подняла голову и сказала:
— Да, отец мой… Для моего мальчика я на всё решусь, всё сделаю и всё вынесу…
— Хорошо… В таком случае выслушай меня внимательно, а ты, дочь моя… — старик внезапно повернулся к Гермине, — пройди в сад и посмотри, чтобы никто не смог подойти к нашей террасе. Я боюсь соглядатаев и шпионов.
Гермина вышла.
— Что должна сделать Лилиана?.. — спросила Матильда.
— Уехать… — твёрдо произнёс негр. — Немедленно покинуть Сен-Пьер и Мартинику. Даже имя своё она должна позабыть, помня только о своем ребёнке.
— А мой отец?.. — спросила Лилиана. — Неужели я и от него принуждена буду отказаться?
— Твой отец будет сопровождать тебя, — произнёс старый негр. — Он предупреждён об опасностях, окружающих тебя и твоего сына, и принял все меры для устройства вашей новой жизни… Он подготовил новое имя и безопасную жизнь для дочери и внука… Вот письмо твоего отца, Лилиана. В нём ты найдёшь все подробности твоего бегства, назначенного на завтрашнюю ночь…
— Боже, так скоро… — вскрикнула Матильда, испуганная мыслью о разлуке с любимой сестрой.
— Вам нельзя терять ни часу, бедные дети, — печально ответил негр. — Вы окружены шайкой злодеев, шайкой, которая не остановится ни перед чем для достижения своей гнусной цели. Времени осталось немного… Итак, будь готова к завтрашнему вечеру, Лилиана…
За неделю до праздника Рождества Христова по Сен-Пьеру разнёсся слух об исчезновении дочерей маркиза Бессон-де-Риб. Этот слух распространялся с быстротой электрической искры по гостиным, трактирам и кабакам, по улицам, клубам и собраниям, сопровождаемый такими невероятными, противоречивыми и фантастическими вариациями, что у человека, выслушавшего хотя бы половину их, голова пошла бы кругом…
Однако как ни странно и ни невероятно было событие само по себе, в действительности его никто ни на минуту не усомнился, настолько сильно укоренилась в суеверном южном населении мысль, что «злой глаз» тяготеет над несчастным семейством.
Уже к полудню обе улицы, на которые выходила «вилла Маргарита» оказались настолько переполненными любопытными, что трамвай только с трудом, шаг за шагом, пробирался среди густой толпы. Его вагоны были переполнены любопытными, пытающимися заглядывать с крыши, через высокую ограду, в сад или двор усадьбы, где случилось такое удивительное происшествие.
Войти внутрь этой ограды удавалось весьма немногим, так как все двери охранялись полицейскими, пропускающими только после долгих переговоров, и то лишь с разрешения следственных властей, призванных маркизом.
— Так значит, это правда?.. — говорили вновь пришедшие. — Так значит, молодые дамы действительно исчезли…
— И не одни они… — сообщили из толпы, куда успели уже проникнуть кое-какие сведения. — Исчез и маленький внук маркиза, и его нянька со своим мужем и сыном… Исчез и старый Помпеи, и два выездных лакея молодой маркизы, мулат Дагеберт и его сын.
— Да неужели же девять человек могут исчезнуть, не оставив никаких следов? — раздавались громкие восклицания.
— Следы-то, вероятно, какие-нибудь остались. Не стали бы иначе судебные власти сидеть там с восьми часов утра… Только нельзя узнать, в чём дело… Полиция никого не впускает и не выпускает никого из прислуги до окончания опроса домашних и осмотра.
— А что старый маркиз? Бедный старик… Ведь он остался совсем один…
— И не говорите, — жалостливо отозвалась женщина, — внук был его последним утешением, а без дочери он шагу никуда не делал… Такая красавица, такая умница… И как она ухаживала за отцом и за вдовой брата, которая ведь была не в себе после смерти мужа и сына…
— Ну да, да… Если бы исчезла только молодая вдова, то в этом не было бы ничего удивительного. Все знали, что её преследовала мысль о самоубийстве, и что во время её припадков её нельзя было оставить одну. Её исчезновение никого бы не удивило. Но мадемуазель Матильда такая умная, энергичная и решительная. После всех этих несчастий она одна распоряжалась и по хозяйству, и на плантациях, и даже на фабриках. Ума не приложу, что значит её исчезновение? Как она могла решиться покинуть своего отца… И чего ради?
— А может не «чего», а «кого» ради… У красивой молодой девицы легко может найтись причина для побега, — отзывался какой-то злой язык из толпы. Но на него с искренним негодованием набросились люди, близкие к аристократическому семейству, то есть, попросту говоря, знакомые с кем-либо из прислуги маркиза.
— Сейчас видно, что не знаете, о чем говорите… Матильде Бессон-де-Риб нечего было бегать из дому ради какой бы то ни было любви… Она была совершеннолетняя и независимая. Кого бы она ни полюбила, отец с радостью согласился б на её брак…
— Даже если бы она полюбила какого-нибудь цветнокожего? — недоверчиво отозвался молодой негр из «цивилизованных», в безукоризненно модном светлом костюме, делающем ещё смешнее и чернее его лоснящееся лицо с вывороченными губами. — Позвольте в этом усомниться. У нас в клубе маркиза Бессон-де-Риб называют одним из столпов допотопного предрассудка, не допускающего смешанных браков… А потому, если бы его дочь случайно полюбила мулата или квартерона, то ей пришлось бы бежать из дома.
— А вот и неправда, — с негодованием воскликнула молоденькая белошвейка, не раз работавшая в доме Матильды. — Всем известно, что старый маркиз разрешил даже своему единственному сыну жениться на внучке квартеронки… Да, кроме того, мадемуазель Матильда никого не любила… Уж это позвольте мне знать. Я ведь недаром по целым неделям живала в её доме и пользовалась доверием всех молодых дам, не исключая и леди Дженнер, которая живёт с мужем в доме маркиза.