― Карли, милая. Входи.
Элизабет Дженнингс отступила от двери, позволяя Карли войти. Она оставила приглашение на полуденный чай в почтовом ящике Карли два дня назад. Официальный язык и шероховатая сине-зеленая бумага позабавили Карли, а затем девушка потратила целый час, составляя ответ, который не звучал бы как ответ на приглашение из романа Джейн Остин.
Карли проследовала за Элизабет в квартиру, снова оказавшись в благоговении от книжных полок и их содержимого.
― Так много прекрасных вещей.
Они посмотрели на стену вместе, будто любовались настенной фреской.
― Полностью потворствую своим желаниям, конечно же, ― сказала Элизабет. ― Но это мой дом, и пока я еще могу, хочу все помнить.
Это была не стена тщеславия: здесь не было наград или тщеславных фото. Но здесь были фотографии каких-то людей и экзотических мест. Книги, резные статуэтки, крошечные картины, три камня, бронзовая туфля.
― Вы должно быть многое успели.
― Это была полная приключений жизнь.
― Можно? ― спросила Карли, не желая предполагать, что, если эти вещи были представлены обзору, значит, разрешалось их тщательно рассматривать.
― Пожалуйста, смотри. Не спеши, пока я поставлю чай. Или ты предпочитаешь кофе? ― Элизабет уже двигалась к кухне с помощью своей клюки.
― Что легче приготовить.
Голос Элизабет был твердым.
― Нет, нет, не надо. Я готова приготовить и то, и другое, а женщина должна четко обозначать свои предпочтения.
Хорошо тогда. Ее снова отчитала раздражительная старая женщина. На кухонной столешнице стояло несколько чайных банок, милые жестяные банки, выглядящие как нечто из английской телевизионной драмы.
― Я буду чай, спасибо.
― И скажи мне, Карли, неординарна ли ты в выборе чая?
Случайный пакетик Эрл Грея считается?
― Что вы имеете в виду?
Немного виски?
― Так как ты заинтересовалась моей коллекцией, я посчитала это поводом воспользоваться своим турецким чайным сервизом, который купила в Стамбуле около тридцати лет назад. Если мы его выберем, нам предстоит пить чай, как делают это турки – черный и крепкий.
Она включила чайник эффектным жестом.
― Я согласна, ― сказала Карли. ― Могу я чем-либо помочь?
― Ты можешь остаться по другую сторону столешницы и рассказать мне о себе. Меня заинтересовало твое имя. Карли через «C» или через «К» Имеется в виду написание имени Карли в двух вариантах: «Carly» и «Karly».
?
Если это все, что она хочет знать, Карли будет рада повиноваться.
― Через «С».
― Много лет назад, я учила Карлин, которую друзья звали Карли.
Элизабет выбрала крошечные чашки в форме тюльпанов с соответствующими блюдцами.
― И была еще Карла, конечно же, с очевидным уменьшительным Карли. У тебя одно из этих имен или же ты просто Карли?
― Ни одно из них. Мое полное имя – Шарлотт.
Элизабет подняла глаза, приподняв брови.
― Французские и немецкие корни, я так полагаю. Женская версия имени Чарльз, означающая сильную женщину, если меня не подводит память. Верно?
Может быть когда-то, но не в последние тринадцать лет.
― Не уверена, что я та, кто может судить об этом. Хотя это кажется хорошим именем для ребенка.
Используя стол для поддержки, Элизабет сделала несколько шагов вдоль столешницы, потянувшись за тарелкой, накрытой полотенцем
― Почему не Чарли, это ведь более популярное сокращение от имени Шарлотт в наши дни. Я заинтригована причинами, побудившими тебя выбрать иное сокращение.
Разговор стал напоминать визит к школьному директору.
― Я выбрала его не сама, на самом-то деле, поначалу оно не использовалось как сокращение от Шарлотт. Все началось как шутка. У меня была подруга, которая занималась легкой атлетикой и фанатела от американского бегуна Карла Льюиса. Я не знаю, слышали ли вы о нем.
Элизабет приостановилась в своих хлопотах, чтобы бросить суровый взгляд на Карли поверх чашек.
― Четыре золотые медали Олимпийских игр. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, Лос-Анджелес, если я верно помню. Я была учителем истории и директрисой в закрытой школе в молодости. Привыкла следить за успехами молодых спортсменов. История и спорт. Иногда я совмещала и то, и другое. Возвращаясь к твоей истории… Карл Льюис, продолжай.
Карли усмехнулась про себя, без проблем представляя Элизабет, собирающую молодых леди, облаченных в клетчатые спортивные сарафаны.
― Ну, Карл Льюис выигрывал медали на различных событиях, и я тоже участвовала в соревнованиях, поэтому однажды моя подруга назвала меня Карлом Льюисом из Бердена.
После того, как Дженна дала ей прозвище, она, Дебс и Адам звали ее Карлом. Девушка превратила его в Карли, когда поступила в университет.
― Я предполагаю, что ссылка на впечатляющего мистера Льюиса произошла от твоих выдающихся успехов в этом деле, ― сказала Элизабет.
Карли помотала головой из стороны в сторону.
― Наверное.
Элизабет окинула ее еще одним взглядом поверх чашек.
― Ладно, да, я неплохо справлялась.
― Так чем ты занималась?
― Теннис, хоккей, крикет, ― она пожала плечами. ― Мы с друзьями имели привычку кататься на лошадях, грязных байках и водных лыжах, ― она замерла. ― И скалолазание. Я не была экспертом в какой-то области, но быстро все схватывала.
Элизабет сняла полотенце с тарелки с крошечными кексами.
― А школа, там ты тоже преуспевала?
― Я была хорошей ученицей.
Пятерки и четверки, никаких проблем с поступлением в университет.
― Ты сделала акцент на своих талантах, я надеюсь.
Незаконченная степень, дважды разведена, безработная, одержимая тревогой.
― Все работает не совсем так, ― девушка сложила руки, предпочитая придерживаться истории появления ее имени. ― В любом случае, Карл стал Карли, и это ко мне прицепилось.
Карли налила третью чашку из серебряного заварного чайника. Она сидела на диване рядом с Элизабет за элегантным, кофейным столиком с изогнутыми ножками, перед ними были расставлены предметы с полок. Элизабет показывала, а Карли приносила предметы.
― Там было смертельно жарко, но руины и их история более чем того стоили.
Элизабет вернулась к Турции, после того как описывала разваливающийся магазинчик, где она купила чайный сервиз.
― Клиффорд любил все это так же, как и я, так что мы охотились за как можно большим количеством археологических достопримечательностей.
Клиффорд был ее мужем, он умер десять лет назад, но очевидно все еще был жив в мыслях Элизабет. Он был послом, и они с Элизабет годами жили в различных странах. Она говорила по-французски, бегло на испанском и совсем немного на японском. Карли ощущала себя по сравнению с ней тыквенной головой.
― Мне бы понравилось путешествовать, ― вдруг сказала Карли. ― В действительности, я была бы счастлива покинуть страну и вернуться только, чтобы сказать я сделала это.
Элизабет издала неодобрительный звук.
― Тебе нужно мечтать масштабнее, если ты хочешь попасть туда.
― Я думаю, что, вероятно, туда не попаду.
― Почему же нет?
Карли пожала плечами.
― У меня ушли годы, чтобы попасть сюда.
― Скажи мне, Карли, ― Элизабет поставила свою чайную чашку на стол и взглянула на нее оценивающим взглядом, ― ты планируешь умереть раньше, чем тебе стукнет сорок?
В ее голосе был укор, она говорила тоном более старшей, мудрой женщины, наставляющей молодое поколение. Это заставило Карли ощутит жар, приливший к щекам – она желала умереть более одного раза, она почти умерла в тридцать три.
Элизабет похлопала Карли по ноге.
― Я надеюсь, ты не из тех молодых людей, которые считают, что должны достигнуть исполнения своей мечты до среднего возраста.
Карли фыркнула.
― Я уже опоздала с этим.
― Видела, так много молодых людей, спешащих добиться всего, но жизнь длинная, Карли, ― Элизабет сцепила пальцы на коленях, эта поза символизировала время для истории. ― У меня была катастрофическая любовная интрижка в университете. Шокирующая для остальных и почти губительная для меня. Я провела двадцать лет в качестве учителя истории в частной школе для девушек в сельской местности, в ссылке, как считала, и я ожидала осуждения со стороны тех, кто знал меня, ведь я была старой девой. Я встретила Клиффорда, когда мне было сорок два. Впервые каталась на лыжах, когда мне исполнилось сорок пять, сплавлялась по реке в Африке в пятьдесят. Я отпраздновала свое шестидесятилетие на Камино-де-Сантьяго в Испании и все еще занималась археологическими раскопками в начале седьмого десятка, ― она потянулась, и крепко пожала ногу Карли в этот раз. ― Неважно как медленно ты начала, Карли. Жизнь предоставляет кучу времени. Запомни это.
Бледные, водянистые радужки Элизабет задержались на лице Карли, будто хотела убедиться, что та получила сообщение. Карли кивнула, что-то теплое расцвело в ее груди и угрожало политься из ее глаз.
― А теперь, ― сказала Элизабет, сцепив руки вместе, покончив с этой темой, ― возможно, ты сможешь донести ради меня поднос до кухни.
Карли сделала более того: загрузила посудомоечную машину, завернула четыре маленьких кекса, которые они не съели, вернула вещи на полки. Карли ожидала, что Элизабет начнет жаловаться на ее помощь, но вместо этого та облокотилась на свою клюшку и раздавала указания, ее спина все еще была прямой, но хромота проявлялась сильнее. Она засунула остатки в руку Карли, когда та уходила.
― Я должна следить за своим весом с этим бедром, ― сказала ей Элизабет.
― Сильно болит?
Элизабет издала насмешливый звук.
― Доктор увеличил количество моих лекарств, но я отказываюсь принимать их, пока могу.
Открыв дверь, Карли повернулась.
― Дайте мне знать, если я могу что-то сделать.
Отказ на лице Элизабет заставил ее поспешно добавить:
― Ну, знаете, сходить за покупками, если возникнет необходимость. Я езжу каждый день.
Ее лицо смягчилось.
― Это очень мило с твоей стороны.
― Спасибо вам за полуденный чай. Мне действительно понравилось.
― И мне.
― Берегите себя, Элизабет, ― сказала Карли, разрываясь между тем, чтобы обнять ее и удрать прежде, чем ей прочтут нотацию.
― Ты тоже, моя дорогая.
Она потянулась к руке Карли и решительно пожала, прежде чем зайти внутрь.
Карли минуту постояла снаружи квартиры Элизабет, в горле застрял ком. Она пошла по коридору и вверх по лестнице, а запах духов-пудры Элизабет казалось к ней приклеился, ощущение костлявой руки на ее руке не проходило, будто сама женщина ее и не отпускала.
Она зашла в свою квартиру, проверила замок и цепочку, вспомнила о разговорах о жизни, которые состоялись у нее с матерью и о крайнем нетерпении в словах Мэрилин: Почему ты не можешь быть благодарна, что не умерла? Время подумать о чем-то другом. У тебя может никогда не быть детей, пора смириться с этим.
Карли поставила маленькую посылку с кексами на кухонную столешницу и разразилась слезами. Это поразило ее. Все послеполуденное чаепитие удивило ее. Вероятно, Элизабет была такой со всеми, рассказывая всем новоприбывшим, которых могла удержать в своей квартире, о шокирующей любовной истории, о сплаве по реке и о жизни после длительного затишья. Может быть, другие члены книжного клуба слышали это сотни раз и тихо усмехались про себя, что настала очередь Карли. Но она не ощущала этого. Девшука чувствовала, что Элизабет Дженнингс посмотрела на нее и поняла. Она не спрашивала, почему Карли не использует свои таланты, не говорила, как ей стоит жить. Просто пожала ей руку, сокращая расстояние в годы и различного уровня жизненного опыта, и передала ей ощущение надежды.
Карли пошла к лофту, вытащила картонную коробку из гардероба, порылась в его содержимом, пока не нашла фотографию, которую годами хранила подальше от глаз. Взяла ее с собой на нижний этаж, осмотрелась вокруг, куда можно было бы прицепить ее, в конце концов, прижала ее магнитом к холодильнику и отступила, чтобы посмотреть.
Четыре улыбающихся лица, молодые и задорные, взъерошенные, со следами солнечных ожогов. Это было еще до появления мобильных телефонов и селфи. Кто-то из фермерской пожарной бригады щелкнул их после тренировочной сессии.
От этого вида сердце Карли громко забилось, а глаза начало жечь. Тот день был лучшим. Веселым и забавным. Было жарко, они обливались потом и стали грязными. Чертова тяжелая работа, которая наполнила Карли удовольствием и ощущением достижения, заставило ее почувствовать себя частью сообщества, позволило думать, что ей есть, что предложить взамен. Она боялась вспоминать их четверку из-за тех ощущений, что в ней пробуждались. Из-за того, как она чувствовала себя сейчас, горе и стыд наполнили ее тело. Но было еще и кое-что другое. Счастье. Память об этом. Ощущение духа того момента без мыслей о том, что последует за ним. Без того, чтобы ее сердце напомнило ей, что шесть месяцев спустя Дебс, Дженна и Адам окажутся мертвы, и Карли станет Шарлотт: одинокой, тревожной и потерянной.