2 сентября 2025 года
С потолка свисал старый вентилятор. Небольшая комната. Голые бетонные стены серого цвета. Посредине располагался стол, а к нему придвинуты два железных стула. Из предметов — лишь металлическая пепельница, в которой горкой поднимались пепел и затушенные бычки. Две лампы освещали помещение желтоватым светом. Воздух — спёртый и прокуренный.
Открылась дверь. Зашли двое. Мужчина в серой футболке и выцветших джинсах. Он подошёл к дальнему стулу, отодвинул его и сел. Вторым был робот-адвокат. За ним дверь захлопнулась.
Из динамиков на механизированной шее раздался бесчувственный голос, не выражающий ничего кроме безразличия:
— У нас есть пять минут перед началом заседания, мистер Кенвуд. Должны ли мы ещё раз обсудить модель вашего поведения?
— Нет, — ответил мужчина. Голос был хриплый и надорванный.
Он достал сигарету и коробок спичек. Чиркнул серой о поверхность коробка. Треск, блеск пламени. Под наклоном он поднёс спичку к концу сигареты и затянулся. Клубы дыма разошлись в стороны.
— Если у вас имеется информация для меня, которую вы ранее забыли сказать, либо скрыли — говорите сейчас, пока ещё заседание не началось. Любой нюанс может помочь нам выиграть дело.
Густой сигаретный дым развеивался вентилятором и уходил в вытяжку, решетки от которой располагались в стене у потолка.
— Как мне тебя называть?
— Я робот-адвокат, моё название и серийный номер TRIAL-KU.
— Хорошо, пусть будет Триал. Как ты оцениваешь наши шансы? — он струсил пепел с конца сигареты.
— Довольно высоко. Аргументы против вас шатки, но всё же, они имеются. Нам удастся выиграть с вероятностью в 73 %. Остается 27 %, что сторона обвинения сможет провести доказательства как весомые для судьи. В таком случае они предложат мировое соглашение с частичным признанием вашей вины.
— Это исключено.
— Вероятность имеется. При развитии такого варианта событий, мировое соглашение для вас — не наихудший сценарий.
— Тогда слушай. Любая информация может изменить твоё поведение и доводы в этом деле, ведь так? — мужчина глубоко затянулся и выдохнул дым через нос.
— Именно. Я найду, как использовать даже самые незначительные сведения в вашу пользу, тем самым повысив процент нашей победы.
— Такой вопрос тебе: ты способен сочувствовать? Что для тебя значат жалость и сопереживание?
— Лишь лингвистическое определение терминов, характеризующих человеческие чувства, оправдывающие их действия. Я знаю лишь свой долг — вытащить вас отсюда.
— Значит, чтобы я тебе ни сказал, чтобы я ни совершил и в чём бы ни обвинялся, тебе это безразлично, верно?
— Для меня важны лишь юридические нормы, которые вам приписывают, для того, чтобы найти способ уйти от них законным путем. Адвокатская тайна — главная аксиома всех роботов-адвокатов.
— Тогда слушай меня внимательно, ты должен сделать всё, чтобы дело быстро закрыли. Найди способ, не знаю какой, не мне тебе советовать, я в этом не разбираюсь. Но что я знаю точно, так это то, что если дать делу ход, и они копнут глубже, то я сяду за решетку надолго. Под словом надолго я подразумеваю навсегда. Потому сегодня не должно быть даже никакого частичного признания вины.
— Сядете навсегда? Вряд ли это будет даже надолго, как вы говорите, скорее всего в соглашении будет прописана минимальная мера наказания, которую нам удастся заменить условным сроком. Вы не сказали мне ничего нового касательно сути дела. Новых данных для смены моих алгоритмов и прокладывания другой линии поведения я не вижу.
— Тогда слушай дальше. Если они докажут, что я действительно был намерен совершить насилие над той пьяной дурой, которое на самом деле лишь волею случая не было доведено до конца, а не просто заигрывал с ней, то, возможно, они поймут. Поймут о предыдущем поступке. Я убил человека. Удивлён? Не удивлён? Роботов хрен поймешь. Да, я убил ту дурочку. Развратная сука сама виновата, на что она надеялась? Но это не важно. Важно другое, в один момент они поймут, что это убийство связано со многими другими. Вы роботы читаете прессу?
— Нет. У меня есть пополняемая база данных обо всех инцидентах.
— Тогда ты должен знать о нераскрытом двадцати одном убийстве за последние четыре года. Все те молоденькие куколки, это я ездил по стране и убивал их. И до сегодняшнего дня всё было гладко. Когда они сообразят, что здесь есть связь… Тогда меня ждёт пожизненное, да не одно, а целых несколько, а я этого не хочу. Сделай всё, но я должен выйти из зала суда не в наручниках, и без всякого признания вины, будь то частичной или грёбаной четвертичной. Иначе они допрут до всего своими мозгами, если не одни дебилы там работают. Обезопась меня. А потом я смоюсь отсюда, и пусть ищут и находят совпадения — меня они уже не найдут.
Кенвуд затушил сигарету.
— Ты понял, что должен любой ценой спасти меня?
После паузы в несколько секунд из динамиков робота-адвоката прозвучал ответ:
— Мистер Кенвуд, с новыми данными я переработал алгоритм действий на наиболее уместный в данном случае.
— Тогда делай свою работу.
Обрывистый гудок сирены прозвучал резко. Он означал окончание диалога подзащитного со своим адвокатом и скорое начало слушания.
Робот-судья открыл заседание. Когда все формальности были пройдены, прокурор выступил с обвинительной речью. Тим Кэнвуд подозревался в попытке нападения и покушении на изнасилование 23-летней Мелиссы Вудс, студентке медицинского университета, когда та в ночном клубе перебрала со спиртным и доверчиво пошла за пристававшим к ней незнакомцем.
— Тим Кэнвуд, поднимитесь. Вам была донесена суть обвинений против вас. Признаёте ли вы себя виновным? — спросил робот-судья.
— Нет, — отчеканил Тим Кэнвуд.
— Тогда я объявляю судебный процесс открытым. Сторона защиты, сторона обвинения, есть ли у вас дополнительные объяснения, возражения, пожелания, которые вы желаете донести до сведения всех, прежде чем мы начнём?
— Господин судья, — тихо прожужжав пневматическими механизмами, TRIAL-KU поднялся, — позвольте обратиться.
— Удовлетворено.
— Для того, чтобы участники заседания по данному делу располагали наиболее ясной, чёткой и полной картиной, чтобы правосудие было объективным и справедливым, я вынужден заявить, что мистер Кэнвуд абсолютно и, несомненно, виновен в покушении, в котором его обвиняют.
— Что? — подскочил как ошарашенный Тим Кэнвуд. Недоумённый шепот прошёлся по залу.
— Возможно, мы вас неправильно поняли, — сказал робот-судья, несколько раз ударив молотком по столу, призывая к тишине.
— И более того, мистер Кэнвуд, вне сяких сомнений, — продолжил TRIAL-KU, — виновен в совершении серии из других убийств, в количестве двадцати одного, которые произошли за последние годы.
— Ты что охренел?! О чём он говорит?! — Кэнвуд попытался толкнуть робота, но не сумел даже сдвинуть его с места, а тот продолжал:
— Он серийный убийца, которого власти разыскивали на протяжении четырех лет.
В зале суда воцарилось безумие. Сидящие журналисты подскочили со своих мест, принялись перекрикивать друг друга, замигали вспышки фотокамер, полицейские начали пытаться угомонить людей. Прокурор сидел с открытым ртом, явно не зная, как вести себя в подобной ситуации. Робот-судья принялся сотрясать стол ударами молотка. Во всём этом шуме различались крики Кэнвуда «Лжёт! Лжёт!».
— Я не лгу, у меня есть доказательство, — внутри TRIAL-KU что-то щёлкнуло.
«Да, я убил ту дурочку. Развратная сука сама виновата, на что она надеялась? Но это не важно. Важно другое, в один момент они поймут»
Постепенно шум в зале прекратился, внимание всех было приковано к TRIAL-KU, из динамиков которого доносилась аудиозапись. Хриплый голос рассказывал:
«Все те молоденькие куколки, это я ездил по всей стране и убивал их. И до сегодняшнего дня всё было гладко. Когда они сообразят, что здесь есть связь… Тогда меня ждёт…»
Кэнвуд подскочил и набросился на робота-адвоката. Навалился на него всем своим весом, и принялся молотить руками и ногами. TRIAL-KU пошатнулся и рухнул на стол, круша его на несколько частей. Двое полицейских спешно переключили своё внимание с журналистов, и метнулись к Кэнвуду. Они схватили его. Он сопротивлялся.
Толпа журналистов кинулась вперёд, с фотоаппаратами и телекамерами. Хор голосов обращался к TRIAL-KU, судье, Кэнвуду, полицейским.
— Ублюдки! Вы не имеете права! — слюна текла изо рта Тима Кэнвуда, щекой он был придавлен к полу, пока на него надевали наручники.
— К порядку, к порядку! — робот-судья непрерывно стучал молотком, — объявляю перерыв!
Меня звали Томас Томпсон. Я был членом Ассоциации людей-адвокатов. И сейчас разгорался закат моей карьеры. Я всё ещё был в числе лучших, но это скорее было данью уважения моим бывшим заслугам, нежели победам настоящим. Сегодня практически все более-менее важные и громкие дела не обходились без услуг роботов. Когда-то это было новацией, сейчас же — жестокой реальностью для таких, как я. С каждым годом люди всё более доверяли свои судьбы в судебных делах машинам, и скажу я вам, было за что. Когда от решения зависит будущее человека, он должен быть убеждён, что за него будут биться с наибольшей отдачей. Можно ли быть уверенным в человеке-адвокате, если его альтернатива, робот, попросту на уровне сознания запрограммирован стопроцентно защищать своего клиента? Мне не нравилось происходящее, но я принимал его таким, каким оно было. Я прекрасно осознавал, что такие как я — динозавры, выжившие после падения метеорита, но подходил тот час, когда и нам пора было вымирать.
Несмотря на это, я всё ещё помнил былые времена, когда успешное дело приносило славу, известность, большие деньги и уважение в глазах других. Мы обедали в лучших ресторанах, ездили на дорогих автомобилях, наши апартаменты были шикарны, а люди, узнавая нас на улице, уважительно кивали головой. Девушки при нашем виде готовы были срывать с себя платья, лишь бы удостоиться наших взглядов. Когда мы входили в зал суда, у оппонентов по спине бежали мурашки, а клиенты были у нас в пожизненном долгу. Я жил той славой, она питала меня, была водой для меня жаждущего, а сегодня, я был словно обезвожен. Я тщетно пытался вернуть своё былое величие, выжимал всё из тех дел, которые мне подворачивались сейчас, но они были настолько мизерными и незначительными, что выжимать получалось лишь считанные капли. Наше время прошло, и я многое бы отдал, чтобы вновь почувствовать вкус больших побед.
Но я не ненавидел роботов-адвокатов. Они были идеальны. Подобно нам былым, только ещё лучше. Ими можно было лишь восхищаться.
Ароматный крепкий кофе в забегаловке напротив моего дома всегда приводил меня с утра в тонус. Мой график был выработан годами. Я всегда приходил сюда в одно и то же время. Пил кофе и смотрел утренние новости по телевизору за барной стойкой.
Ведущая, темнокожая женщина в зелёном строгом костюме была очень взволнована.
— Доброе утро. Этот день войдёт в историю. Обычное судебное заседание, превратилось в скандальную сенсацию, которая ставит под сомнение благоразумность и компетентность системы судебного правосудия. Вся страна сегодня обсуждает это. Следующими заголовками пестрят утренние газеты:
«Робот-адвокат сдал своего клиента»
«Роботы нарушили адвокатскую тайну»
«Конец демократического общества»
«Система правосудия разрушена речью робота в суде»
«Теперь никто не может чувствовать себя защищенным в зале суда»
«Робот за объективность в ущерб клиенту»
«Роботы создают полицейское государство, без права человека на честный суд»
«Можем ли мы теперь доверять роботам?»
Последний заголовок прозвучал так, словно идеально выражал собой мысли ведущей и был квинтэссенцией всего вышеперечисленного.
— Привет, Томас, — ко мне подошёл Бобби, хозяин кафе, на нём была неизменная клетчатая рубашка, рукава которой закатаны по локоть, и старая синяя кепка, которую он никогда не снимал, — в какое время мы живем? Робот сдал парня прямо в суде. Я уверен, были бы вместо них, такие как ты, этого бы не произошло. Ты уже слышал эту новость?
— Нет, как раз слушаю, сделай громче.
Ведущая предложила посмотреть запись случившегося, заснятую прямо в зале суда.
«Я вынужден заявить, что мистер Кэнвуд абсолютно и, несомненно, виновен в покушении, в котором его обвиняют»
«Лжет!»
«Тишина в зале суда»
Шум, издаваемый журналистами и зрителями, снизошёл на нет, когда из динамиков робота начала воспроизводиться аудиозапись.
«Все те молодые CENSORED, это я ездил по всей стране и убивал их…»
«Вы не имеет права!»
«CENSORED»
— Свидетелями чего мы стали? — спросила телеведущая, — в этом вопросе нам поможет разобраться приглашённый эксперт Чарльз Смит, поборник системы правосудия роботов. Здравствуйте, Чарльз!
— Представители Justice Tech ещё никак официально не прокомментировали случай, — вновь обратился ко мне Бобби, — наверное, они и сами в штаны наложили после произошедшего.
— Наверное, — ответил я, кинув десятидолларовую купюру на стойку, — пока, Бобби.
— Заходи, Томас. Удачи тебе там, думаю, вы все теперь вернётесь в основную обойму!
Всю дорогу к офису мои мысли роились подобно искрам, порождённым бушующим внутри меня пламенем. Возникая, они взлетали вверх и тут же гасли. Произошедшее в суде не поддавалось никакому объяснению. Разве могла машина выдать такую ошибку? Почему именно в этом деле? Почему ошибка произошла с человеком, который признался в совершенной серии зверских убийств? Что теперь грядёт, трудно себе представить.
Я припарковал машину на своём именном месте на подземной стоянке. Это было многоэтажное здание. Не столь высокое, чтобы первым из небоскребов привлекать внимание, но и не столь низкое, чтобы сливаться с остальными постройками. Таковым был офис Ассоциации людей-адвокатов, один из кабинетов в котором был моим. Лифт поднял меня в лобби, где клерк поприветствовал меня:
— Доброе утро, мистер Томпсон! Мистер Шерман просил передать, чтобы вы первым делом зашли к нему. Это срочно.
— Спасибо, Патрик. Видел новости?
— Вся Ассоциация на голове стоит!
Скотт Шерман был Главой Ассоциации людей-адвокатов. Мой большой босс. По крайней мере, он считал себя «большим». Для меня он был слизняком, дорвавшимся до власти. Он здесь всем заправлял, распределяя самые важные дела, которые приходили в Ассоциацию, хоть их было и немного в последнее время. Так же он был чем-то вроде главы нашего профсоюза, так как в его полномочия входила обязанность представлять интересы юристов-людей в Совете Правосудия при Министерстве Юстиции. Хотя сейчас все понимали — к нему мало кто прислушивался из входящих в Совет Правосудия государственных деятелей. Роль Шермана во взаимоотношениях с властью скорее сводилась к формальностям, что всех вполне устраивало. Прислушиваться было не к чему. Шерман делал то, что ему велели другие, и не делал ничего самостоятельно. Он имел влиятельных друзей, высокий статус в обществе, получал немалые финансовые дивиденды (большую часть незаконно), в свою очередь, не создавая препятствий для технического прогресса в области правосудия. Срок его полномочий подойдёт к концу менее чем через год и, скорее всего, Министерство Юстиции назначит его вновь.
Как ни банально, но кабинет Шермана располагался на последнем этаже, в совокупности с приёмной, комнатой для переговоров, комнатой отдыха, комнатой для совещаний, кухней и прочим хламом, занимая весь этаж. И должен заметить, кабинет этот был чертовски хорош, почти как мой, в былые давние времена. Только похуже.
— Мистер Томпсон, — в приёмной меня встретила секретарша Шермана: высокая грудастая блондинка, которая носила блузки с неприлично глубоким вырезом, который пробуждал даже у самых инфантильных любопытство заглянуть и посмотреть — а что же там скрывается, и юбки настолько короткие, что впору было задаваться вопросом об их предназначении — прикрывать задницу или показывать её. Она встала со своего рабочего места, (юбка слегка задралась, чем весьма меня порадовала), поправила на себе одежду, и открыла передо мной дверь в кабинет Главы, — проходите, он ждёт.
Вместо дальней стены было окно от потолка до пола. Мистер Шерман стоял ко мне спиной и смотрел через стекло на город. Я задался вопросом — он стал в такую позу перед моим приходом, чтобы выглядеть эффектно, или действительно имел привычку вот так стоять в своём кабинете подобно главным негодяям в кинофильмах, которые, правда, так стояли только когда к ним кто-то приходил. Когда я вошёл, он повернулся и пошёл мне навстречу, протягивая руку.
— Здравствуй, Том, рад тебя видеть.
Мистер Шерман был рад кого-то видеть лишь в том случае, если перед ним стоял не человек, а огромная купюра, которая имела две руки и две ноги. Хотя, ради справедливости стоит заметить, для большинства адвокатов так выглядели все люди, которых они были рады видеть.
— Пришёл к вам сразу же.
— Догадываешься почему я тебя попросил зайти? — рукой он предложил мне присесть и сам умостился в своё комфортабельное кресло.
Уж точно не для того, чтобы посмотреть на городской пейзаж из твоего пентхауса.
— Это как-то связано с последними новостями?
— Именно! — он произнёс слово с выражением и поднял указательный палец вверх.
— Да тут есть что обсудить, — ответил я, не понимая, что можно обсуждать с человеком, которого интересует лишь как угодить всем, кто у власти, чтобы сохранить свое место.
Мистер Шерман был Главой Ассоциации уже на протяжении двух сроков — девяти лет. Добился он этого лишь благодаря своему выдающемуся умению — когда надо он умел подтереть чужую задницу, а когда надо — подлизать её. Разумеется, речь шла только о задницах вышестоящих и сильных мира сего. С подчинёнными он вёл себя с чувством собственного превосходства и величия. То, что он был со мной вежлив — уже многое говорило. Нет, конечно, я не был могущественным и влиятельным покровителем. Просто ему что-то было от меня нужно, причём очень сильно.
— Произошло немыслимое в системе правосудия. Робот сдал своего подзащитного, открыл всю правду о клиенте, сделал разоблачение против его интересов, — когда Мистер Шерман нервничал, он любил повторять одно и то же разными словами, — рассказал о его виновности не только в деле, по которому шло обвинение, а и о других событиях, неизвестных ни суду, ни органам правопорядка. Это удивительно! Как такое произошло — не понимает никто, ведь все знают, кто такие роботы-адвокаты и как они действуют, а тут такое! Я очень удивлён! Все очень удивлены!
— Да, я тоже потрясён, — вставил я, и добавил про себя: «только вот мысли свои излагаю короче».
— Это дело тотчас же вызвало широкий общественный резонанс. («В самом деле, мистер Шерман?») Привлекло внимание не только журналистов, обычных граждан, активистов, но и политиков! Взгляды всего государства обратились сюда. Правительству не осталось ничего, кроме как приостановить программу роботов-адвокатов до выяснения обстоятельств. А ты понимаешь, что это значит? Понимаешь?
Я кивнул. Шерман продолжил на повышенных тонах, так как уже не мог скрыть своего волнения:
— Всё правосудие в стране остановлено! Все судебные процессы! Представь себе! Это юридический коллапс, всё правосудие остановилось!
Под конец его голос стал напоминать нарастающий визг. Сказав это, он перевёл дыхание и налил себе в стакан воды, отпил. Затем продолжил уже более спокойно:
— Совет Правосудия принял решение — назначено судебное заседание по делу робота. Робота-адвоката будут судить! Собирается суд присяжных, роботы-судьи не будут задействованы, впервые за долгое время, представь себе! Люди будут судить робота, а от их решения будет зависеть, будут ли дальше роботы-адвокаты защищать людей в судах или нет! Если робота признают виновным, то всю программу роботов-адвокатовупразднят в свете её несостоятельности! Если его оправдают — то роботы-адвокаты продолжат свою деятельность.
— Да, невеселая у этого робота ситуация, тяжело ему будет выкарабкаться. Снова будем жить в эпоху перемен? Словно годы отмотают на десятилетие назад.
— Робот не будет защищать себя сам! Он проходит лишь как обвиняемый.
— Его защиту будет представлять другой робот?
— Нет, это будет человек! — мистер Шерман покрылся красными пятнами от беспокойства.
А вот это уже был интересный поворот. Значит, человек-адвокат будет защищать робота-адвоката, который заменил человека на ступени судебной эволюции? И как это будет выглядеть?
— Сегодня с утра со мной связывались из Совета Правосудия. Это будет суд людей — присяжными будут люди, обвинителем будет человек и адвокатом будет человек. Суд людей над роботом! Поставить человека на защиту поручили нам, Ассоциации. Мы должны отправить в этот суд наиболее квалифицированного специалиста, чтобы он действительно смог оправдать робота.
— И вы вызвали к себе меня.
— Больше некого. Среди лучших из нас только несколько смогли бы с таким справиться, но здесь же и самый большой конфликт. Лэндон Донован, твой коллега, который бы потянул это дело, давно отправился в мир иной, Бай Ричардс — он множество раз публично выражал свою нелюбовь к роботам-адвокатам. Мик Руди и Кай Торн — тоже самое, у них всех есть явные мотивы, чтобы это дело завершилось проигрышем робота. Практически все наши адвокаты ненавидят этих машин за то, что они забрали наш хлеб. Среди лучших профессионалов — ты наиболее лоялен к роботам.
— У меня хватает мозгов признавать их лучше нас. Мы должны ненавидеть себя, а не их — ведь это мы не совершенны, чтобы состязаться с ними.
— Именно! Потому я прошу тебя взяться за это дело. Лишь ты можешь с наибольшим профессионализмом вести его, не взирая на личные эмоции.
Мистер Шерман замолчал, уставившись на меня, выпучив глаза, как рыба из аквариума, в ожидании, что её вот-вот покормят. Но у рыб не было мозгов. А у Шермана? Ты, я вижу, прямо из штанов готов выскочить, чтобы робота оправдали. Разумеется, ведь ты обязан всем тем, что имеешь благодаря лоббистам роботов. Проиграют они — проиграешь и ты. Потеряешь всё. Совет Правосудия не переизберёт тебя на новый срок. А перебираться с пентхауса на сороковом этаже на первый в тесный кабинет и начинать зарабатывать на хлеб подбирая самые низкосортные судебные дела не захотел бы никто. Я мог тебя понять, Шерман. А ты, каким бы ты говнюком не был, понимал и меня. И доказал это, добавив:
— Том, это твой шанс. Ты когда-то был одним из самых известных адвокатов. Выиграй этот процесс — и слава вернётся к тебе. Если ты сможешь оправдать робота — ты снова будешь на вершине. Весь мир будет наблюдать за твоими действиями, и в случае твоего успеха — весь мир будет поднимать бокалы за твоё здоровье.
Это уже был перебор, Шерман считал меня, как и всех вокруг — идиотом. Но правда в его словах была. Я считал былой успех навсегда ушедшим. И как только я увидел даже призрачную возможность его вновь вернуть — я был на крючке, тоже как рыба, но не собирался отправляться на сковородку — я сорву приманку и поплыву себе дальше. Я выиграю этот процесс.
— И сколько у меня будет времени?
— Подготовительное заседание состоится сегодня без участия сторон, в нём будут объявлены стороны и их представители. Первое слушание будет назначено на завтра. Да, сроки коротки, но это дело не терпит отлагательств из-за своей значимости. Его нужно решить, как можно быстрее, чтобы вновь запустить шестеренки механизма правосудия. Томас, ты готов взяться и выиграть это дело? Ты готов сделать это ради всех нас, ради общего блага?
Ради всех нас? Кого это — «нас», не тех ли ребят, что сидя в этом здании в соседних кабинетах готовые перегрызть друг другу глотки за право участвовать в самом мелком деле? Не готов. Ради того, чтобы ты на третий срок остался сидеть своей жирной тушей в этом кресле, которое уже сгибается под твоим весом? Не готов. Ради какого-то абстрактного общего блага, о котором все говорят, но которое никто не ощущает? Разумеется, что не готов. Ради роботов? Нет, извольте. А вот ради себя, своей славы и вновь возросшей репутации — да с радостью! Я только и мечтал о таком шансе.
— Мне нужно подумать.
— Томас! — Шерман поднялся со своего кресла, — другие завалят это дело, сто процентов даю, лишь с твоим участием у нас будет шанс выиграть!
Мне стало интересно — будет ли мистер Шерман умолять? Он ведь был прав — никто из людей не будет заинтересован выиграть дело. И тогда «прощай» Скотт Шерман с поста Главы. Но всё же он был моим боссом, так что следовало знать меру.
— Мистер Шерман, я никогда не мог ответить вам отказом. Я сделаю всё, что будет в моих силах. Мы с вами — профессионалы, неважно кто клиент — человек, робот. Да хоть сам Иуда Искариот. Мы должны его защищать.
— Эти слова — как бальзам на душу, Томас! Я ещё раз твердо убедился, что не ошибся, привлекая тебя!
— Кто будет обвинителем?
— Кларисса Ричардсон. Томас, и последнее — уже была проведена полная диагностика робота. Никаких системных ошибок в нём не обнаружено.
Выходя из кабинета, стоя у лифта, провожаемый взглядом и улыбкой обворожительной секретарши, я подумал, что неплохо было бы здесь обосноваться. Когда я выиграю это дело.
— Шерман отдал дело тебе? — на выходе из лифта сразу же спросил стоящий на этаже коллега, второсортный адвокат по имени Генри Бинербер. У него что, был дар провидца или видение, которое ознаменовало, что именно я сейчас выйду из лифта? Или он с этими словами встречал каждого?
— Не отдал, а поручил, — поправил я его тоном не самым приветливым.
— Понятно, а я надеялся, что он мне довериться.
Да я бы тебе не доверил даже сидеть, ничего не делая, и смотреть в одну точку. Ты бы и с этим не справился. А он, меж тем, продолжил:
— Надеялся на чудо, думал, может такой подарок получу, у меня сегодня День Рождения, кстати.
Слушая его, я убеждался, что цивилизация была на верном пути, заменив таких адвокатов роботами в судах.
— А, поздравляю, — это прозвучало от меня не торжественно, но я и повода для торжества не видел.
— Спасибо, — заулыбался Генри, — я на ещё один год старше стал. С возрастом этот праздник только грусть навевает.
— Какая грусть? Чего ты ноешь? Радуйся, что жив и здоров. Был бы собакой, уже три раза сдох бы, — я усмехнулся и направился дальше, оставив именинника в полном замешательстве.
Осознавал ли я до конца, что произошло? Я взялся за дело, которое может быть самым сложным за всю мою карьеру. Я узрел, как передо мной замаячил призрачный шанс вернуть себе то, что всегда тешило моё самолюбие и тщеславие. Я ухватился за шанс, но подумал ли я каковы мои шансы на успех? На этот счёт у меня всегда была собственная теория, разработанная мною специально для случаев, когда шансов не много, а тебе нужно быть уверенным в себе. Я был убеждён, что в любой ситуации, независимо от никаких факторов шанс выиграть или проиграть всегда пятьдесят на пятьдесят: выиграл или нет. Всего два варианта. Две возможности. Всегда.
Я прибыл в городское управление полиции. Моя дружба с шефом полиции, Джеймсом Филмором, длилась ещё со времён юридического факультета Гарварда. Наши дороги всегда были параллельны — по выпуску он принялся всходить по карьерной лестнице в правоохранительных органах, а я становился восходящей звездой адвокатуры. Сейчас из нас двоих на вершине остался только он, но это никак не мешало нашим отношениям. Джеймс встретил меня в своём кабинете:
— Том, а я всё сижу жду тебя! — он крепко сжал мою руку и тепло улыбнулся.
— Значит, ты уже получил документы?
— Полчаса назад пришли, я был приятно удивлён, когда увидел твою фамилию. Это сыграла твоя интуиция на беспроигрышные дела, как в былые времена или ты наоборот, хочешь ускорить процесс возврата людей в вашу профессию?
— Ты же знаешь, если я за что-то берусь, я твёрдо намерен выиграть.
— И какое же это чувство — защищать робота? В новинку?
— Пока сказать не могу. Я даже с ним не виделся ещё. Но по сути разницы нет — я его воспринимаю как подзащитного.
— Ну, признайся. Есть желание, чтобы робота засудили? Чтобы восторжествовала справедливость, и ты вернулся к своему любимому делу вновь?
— Джеймс, ты очень правильно выразился. Я хочу вернуться к своему любимому делу вновь. Для этого должна восторжествовать справедливость, какой её вижу я — в глазах всех. И как к ней правильно подвести, к пониманию справедливости — будет моей главной задачей.
— Стоит полагать, справедливость — когда ты будешь в топе, а остальные люди-адвокаты всё так же не будут выдерживать конкуренцию роботов, которых ты оправдаешь.
— В общих чертах верно.
— Ты всё такой же самонадеянный засранец, как и раньше, — он хлопнул меня по плечу, — ты бы зашёл к нам с женой в гости, уже месяца два не был.
— Договорились, по окончанию соберёмся у тебя отпраздновать. А пока я пойду к своему роботу. Времени очень мало, завтра первое слушание.
Впервые в истории гостем полицейского участка в качестве взятого под стражу был не человек. Я сидел в комнате для встреч. Охранники завели внутрь робота-адвоката. Но выглядел он совсем не по-адвокатски. На его механизированных руках были надеты наручники, хотя вряд ли это было вынужденной мерой. В данном случае — просто требованием закона. Стражи правопорядка расстегнули замок. Человек бы сразу стал потирать запястья в местах, где их только что сковывал металл. Роботу было всё равно. Полицейские вышли, оставив нас вдвоём.
TRIAL-KU присел на стул, положив руки перед собой.
— Ну что же здравствуй, — начал я, — меня назначили твоим защитником. Суд состоится завтра, потому у нас мало времени. Ты не против, если я буду называть тебя Триал?
Ответ не прозвучал. Робот смотрел на меня, и спустя десяток секунд задал вопрос:
— Вы ненавидите меня?
— Почему? За что мне тебя ненавидеть?
— За то, что я представитель области прогресса, лишившей таких как вы практически всей основной работы. А затем, будучи воплощением адвокатского ремесла, нарушил его принципы, тем самым осквернив.
— Нет. Я тебя не ненавижу.
— Ваша ненависть будет нормальной реакцией. Практически все люди-адвокаты ненавидят нас, или хотя бы испытывают неприязнь. И хоть я не могу ощутить, что собой представляют эти чувства, я понимаю их значения и последствия, которые возникают после их появления в человеке. Вы можете быть со мной откровенными.
— Нет. Я серьезно. О какой неприязни может идти речь? Я восхищаюсь вами. Вы — это произведение искусства, вершина творения человеческой научной мысли. Я убеждён, что нельзя допустить вашей утилизации. И давай начнём с того, что откровенным со мной будешь ты.
— С радостью. Я хочу вам помочь.
— В данной обстановке в помощи нуждаешься ты сам. Возможно, такое не предусмотрено твоими программами, но мы имеем то, что имеем.
— Да вы правы. Это для меня непривычно.
— Психологический контакт как адвокату с клиентом мне с тобой устанавливать не обязательно, и мы можем сразу перейти к делу, не теряя времени, я прав?
— Конечно, я установлю с вами психологический контакт в ходе нашего разговора.
— Начнём с начала — ты во время судебного заседания обвинил своего клиента в совершении множества преступлений.
— Не судите и не судимыми будете, как любят говорить люди, верно? Я, кажется, попался на этом.
— Сторона обвинения будет приписывать тебе нарушения закона о правилах адвокатской этики. И сам ты тоже не отрицаешь, что нарушил правила, ведь ты только что сказал об этом.
— Вы правы. Отрицать очевидное — это качество, присущее исключительно людям.
Я пропускал провокационные реплики мимо ушей, продолжая:
— В данной ситуации ни один человек не смог бы выкрутиться, как бы ни старался всё отрицать. Нам с тобой важно продумать нашу линию, и придерживаться ее.
— Да-да. Я её уже продумал.
— Хорошо, — я откинулся на спинку стула, — озвучь, может я вообще зря здесь сижу.
— Нет, я не хочу влиять на ваше решение. Сначала всё взвесить и просчитать должны вы, а моя информация будет лишь корректировкой. Если я скажу её сейчас — она станет основным вектором для ваших дальнейших размышлений.
— Ты осознаешь, что завтра не будет судей-роботов, с которыми ты сталкивался каждый день на заседаниях? Для них, разумеется, не существует эмоций, ничего кроме буквы закона. Но человек — устроен по-другому. Судить тебя будут люди, а потому я не уверен, что ты можешь безукоризненно просчитать как себя с ними правильно вести. Здесь советы давать тебе буду я.
— Вы считаете себя более тонким психологом?
Я слегка растерялся от такого вопроса, заданного роботом:
— Пожалуй да, ты так не думаешь?
— В меня заложены курсы базовой психологии, социальной коммуникации, рефлексивной психологии, возрастной психологии, психологии личности, психогенетики, психодиагностики, педагогической психологии… и ещё много других дисциплин, но я не хочу, чтобы это прозвучало, словно я пытаюсь надавить на вас своим авторитетом в данной области познания. Нет. Я думаю, что могу предугадать ваш ход мыслей, после моих слов, и вы абсолютно правы. Это лишь сухая информация. Теория. Вы правы, в психологии вы лучший дока, нежели я. Потому здесь я склоняю перед вами шляпу, жаль, её у меня нет. Да и выглядел бы я в ней нелепо. Нерационально.
Единственное, что мне не нравилось в роботах — это их бездушные голоса. По определению у них не могло быть эмоций, поэтому, говоря что-то, они ничего не выражали. Говорил ли Триал с покорностью или сарказмом? Говорили роботы, чтобы добиться определённой реакции собеседника-человека. К чему меня вёл Триал?
— Давай вернёмся к нашей теме.
— Разумеется. Не хотел уводить вас в сторону.
Я вынул из кармана наполовину опустевшую пачку сигарет, достал одну и подкурил. Второй рукой я придвинул к себе пепельницу.
— Дурная привычка. Серьёзность разговора заставляет вас закурить, или же это помещение так влияет? — спросил робот, — Когда я приходил сюда видеться с людьми, у которых были проблемы, требующие моей помощи, многие курили во время нашей беседы.
— Я бы и тебе предложил, но, наверное, ты откажешься.
— Да, верно, я не курю. У меня другая дурная привычка — я люблю дышать выхлопными газами.
— Что? — только и спросил я, вначале пропустив фразу мимо ушей, а через мгновение был сбит с толку возможностью робота дышать в принципе.
— Шутка. Так что вы хотели сказать? Насчёт нашего дела?
С этим роботом было определённо что-то не так. Ранее я сталкивался с ними в судах, когда удавалось зацепиться за малейшую работу. И спорить с ними в судах тоже было делом нелёгким. Но личных неформальных бесед с роботами у меня ещё не было. Триал словно пытался вывести меня из себя.
— О нашей линии поведения, — продолжил я, обыденным голосом, — я думаю, ты согласишься, что доказывать твою невиновность в том, в чём тебя обвиняют — это глупо.
— Глупо, — согласился Триал, — а какой у вас уровень IQ?
— Сто тридцать пять. Твоя вина — на лицо, и суд это понимает. Единственное, если бы вины не было — это наличие в тебе системной ошибки, но её, насколько мне известно, не обнаружили.
— Мне повезло.
— Если удача способна улыбаться роботам — то да. Если бы была ошибка, процесс вёлся бы без твоего участия, и программа роботов была бы свёрнута без каких-либо препятствий в силу её несостоятельности. Но ошибки нет. Потому нам нужно выходить из концепции «да, этот робот виновен». Но только фактически, если брать требование закона. Мы будем доказывать, что твои виновные действия были оправданы. Польза, которую ты принес, значительно превышала нанесённый тобою вред.
— Отличная идея.
— Теперь мне нужно знать, почему ты так поступил.
— Тогда подумайте над этим.
— Расскажи мне.
— Мистер Томпсон, для того чтобы выиграть процесс, чтобы убедительно отстаивать мою линию, вам недостаточно просто услышать мой пересказ. Вы должны прийти к нему сами. Почувствуйте себя мной в той ситуации, вызовете в себе внутреннее желание поступить не иначе, чем поступил я. Представьте, смоделируйте в своём сознании. Пробудите в себе уверенность, что тот поступок был верен. И докажите свою правоту суду. И тогда вам не нужно будет понимать меня и мои мотивы — мои мотивы станут вашими, а их понять вам будет намного легче.
— Да что с тобой такое? У меня нет времени на это словоблудие. Раскрой мне свои логические цепочки, какие были твои мысли, когда ты сдал своего клиента, — я вспылил и подскочил со стула, — я хочу помочь тебе, я твой защитник в суде и представитель твоих интересов, ты это понимаешь?
— Ну что ж, — Триал убрал руки со стола и слегка отодвинулся назад, совсем по-человечески, — с таким подходом к делу мне следует уже начинать готовиться к утилизации. Позовите, пожалуйста, священника, я исповедуюсь Робо-Богу перед отключением моей операционной системы.
Приоткрылась дверь и внутрь заглянул полицейский. Я жестом показал, что всё в порядке.
— Значит, ты хочешь утилизации?
— Разумеется, нет. Единственное, чего я желаю — дальше приносить пользу обществу. А для этого вам нужно продумать нашу аргументацию для завтрашнего суда. Не волнуйтесь, я во всём буду вас поддерживать, и не оплошаю. Я не хочу мешать вам исполнять свою работу.
Я осознал, что разговор зашёл в тупик. Мне нужно было немного подумать.
— Тогда я выйду за кофе, а когда вернусь, нам предстоит провести долгое время за работой.
— Я никуда не тороплюсь.
Когда я выходил, он спросил мне вслед:
— А теперь вы испытываете ко мне неприязнь, мистер Томпсон?
Заместитель Главы Ассоциации был под стать мистеру Шерману — такой же неприятный, скользкий и слащавый с теми, кто стоял выше его. Имя — Дэв Куман. Он всей душей желал занять кресло Главы, но здраво оценивал ситуацию, и понимал, что случится это лишь в случае отставки мистера Шермана. С таким пониманием он уже жил девять лет — Совет Правосудия назначал Главу и Заместителя одновременно.
Когда я вечером сидел в своём кабинете в здании Ассоциации и работал за компьютером над завтрашним делом, он зашёл ко мне.
— Привет, Томас, есть минутка?
— Здравствуй, Дэв. Разве что минутка, завтра у меня заседание, да ты, должно быть, и сам знаешь.
— Конечно, знаю.
— Все знают, сегодня мне несколько раз звонили журналисты, пытались взять интервью. Один даже ждал меня у входа в Ассоциацию, когда я приехал под вечер. Прождал весь день, пока я в полицейском управлении работал со своим клиентом, вот это терпение.
— Да уж. Дело вызывает резонанс, это точно. Я по этому поводу и зашёл. Чудная ситуация. Помнишь времена, когда мы были элитой общества? В баре достаточно было дать свою визитку самой красивой девице, и та тут же раздвигала ноги. Весь мир тогда лежал у наших ног. А потом он разбился вдребезги для нас. И сейчас мы лишь собираем мелкие осколки.
— К чему ты клонишь?
— Томас, — Дэв поддался вперёд, упёрся руками о мой стол и наклонился, заговорив быстро-быстро, понизив голос, — у тебя сейчас есть возможность всё исправить! Тебе выпал шанс вернуть вещи на свои места! Это очень сложное дело, и чтобы его выиграть, нужно приложить титанических усилий. Побереги себя для будущих дел, которые станут сыпаться на нас, как только программу роботов отменят! Позволь им это сделать!
— Ты правда считаешь, что если программу отменят, а лоббисты роботов не станут больше поддерживать Шермана, ты займёшь его место? — спросил я прямо, скептически подняв левую бровь.
— Место здесь ни при чем! — глаза Дэва резко налились кровью, — я хочу вновь быть одним из лучших! Среди людей, а не роботов.
«И я хочу, Дэв, поверь, очень хочу. Различия между нами только в том, что мне такой шанс представился. Тебе — нет» — подумал я, а вслух ответил:
— Так кто же тебе мешает? Знаешь, чем лучшие отличаются от остальных? Они никогда умышленно не проигрывают. Я доведу дело до победы.
— Томас, как ты можешь? — ноздри Дэва гневно расширились, — ты предаёшь нас всех: своих коллег и друзей! Мы ненавидим роботов, они наши враги! Как ты можешь их поддерживать? В твоих руках возможность всё изменить, а ты ею не пользуешься!
— Да вот как раз я и собираюсь ею воспользоваться.
— И чего ты добьёшься? Ты будешь как экспонат в музее — тебя будут фотографировать, говорить о тебе, недолго. Не более. И всё. В судах будут роботы. Ты будешь безработным в скором будущем. А отмени роботов — и от дел не будет свободного времени. Вот там и покажешь, что ты лучший. Не здесь, Томас.
— Если ты уйдешь сейчас, Дэв, наш разговор останется только между нами и о нём никто не узнает.
— Смотри, не пожалей о своём решении! — Дэв вышел, хлопнув за собой дверью.
Я мог его понять. Он руководствовался своими личными мотивами. Я поступал так же. Это дело — было моим первым шансом за всё время вернуть себе авторитет. Стать первым среди людей-адвокатов. Второй подобный шанс такого размаха мне не подвернётся никогда. Я должен был сделать всё, чтобы выиграть.
Я продолжил работу, а потом у меня родилась идея.
Ещё позднее, когда все люди уже лежали в своих постелях, отдыхая после тяжелого рабочего дня, я встретился с шефом полиции, своим другом Джеймсом Филмором. Когда я подъезжал на своей машине, к обусловленному месту, он уже ждал меня, опёршись о капот своего джипа, поставив ногу на бампер.
— Тебе я вижу, не спится, — ухмыльнулся Джеймс, — и другим не даёшь.
— Зачем тратить время на сон, если можно использовать его с большей пользой.
Мы стояли у обочины шоссе. Изредка мимо проезжали машины, освещая нас светом фар.
— Расскажи мне о Тиме Кенвуде, — моя просьба была не совсем законной, для такой информации существовала пресс-служба полиции, но там, где есть дружба — граница между дозволенным и запрещённым становилась очень тонкой и прозрачной, и её можно было пододвигать в нужную вам сторону.
— Ну и создал нам проблем этот робот. Конечно, спасибо ему большое, мы задержали этого ненормального. Представь себе, Томас, это действительно он. Серийный маньяк… Я думаю это ты уже узнал из пресс-отчёта. Но мы оказались в дурной ситуации — пока не можем посадить Тима, не можем начать суд по его многочисленным убийствам, потому что правосудие остановлено. Мы нашли все доказательства его виновности. Ранее он никогда не оставлял следов, а тут — при обыске его дома мы нашли фотографии. Представь себе, он всегда делал три снимка — первый, пока человек живой, до нападения. Всегда фотографировал скрытно, до того, как вступить в контакт с жертвой. Второй снимок — на каждом из них женщины и девушки сфотографированы обнажёнными, все в синяках и царапинах, плачущие, кричащие, страдающие. Третий снимок — после убийства. Безголовые трупы. Он эти фотографии коллекционировал. В этой коллекции был и один снимок — той студентки, в ночном клубе он запечатлел её до того, как подошёл знакомиться. Он собирался сделать очередное плановое убийство, но тогда ему помешали, и он попытался представить всё в таком свете, словно и не нападал на неё. Это дело и попало в суд, на котором его сдал робот. Но по этому делу полиция тогда не стала обыскивать его дом — всё выглядело как обычная мелкая ссора в ночном клубе между пьяной и подкатившим к ней кавалером. Но после суда и записи… Мы обыскали дом. Кроме снимков мы нашли шкатулку, в которой лежало по одной вещи каждой убитой. Он забирал их и коллекционировал. Этот псих — один из самых опасных маньяков страны за последние годы. И теперь мы не можем ничего с ним сделать. Ни посадить, ни не дай Бог отпустить. Если засадим, то защитники прав человека нас штурмом возьмут — обвинён незаконно, все процедуры нарушены, требования законов не учтены, законного суда по его преступлениям не было, а человека лишили права на защиту и устроили самосуд. А с другой стороны нас преследует остальная часть общества, которая требует немедленной расправы над убийцей, или чтобы мы посадили его в тюрьму, не дожидаясь суда. Как это так — он убил двадцать одного человека, а мы не можем его посадить. Некоторые люди боятся, что мы его отпустим. Но самое неприятное — с нами связываются родственники и друзья погибших. Ох, что они говорят и как тяжело им объяснять, что мы пока ничего не можем сделать с Кенвудом. Он псих, которому и смертной казни мало. Когда на протяжении этих четырех лет мы находили тела, они все были обезглавлены. Мы не смогли найти ни одной головы. Этот ублюдок не признается, что же он с ними делал, куда дел и зачем, самое главное. Я же могу понять всех этих родственников, которые нам звонят… Но что я могу сделать? Ты знаешь, что завтра у здания суда планируется митинг?
— Слышал, — кивнул я, а затем добавил, — могу я использовать эту информацию завтра в своей аргументации?
— Для этого нужно, чтобы она попала к тебе официально.
Я подошёл к машине, открыл дверь и достал из бардачка лист бумаги.
— Вот мой запрос.
— Отлично, тогда завтра с утра я приду на работу пораньше. Я приму твой запрос. Официальный ответ придёт до начала суда.
— Спасибо, мой друг.
Я видел, что Джеймс обеспокоен чем-то ещё.
— Тебя что-то волнует, о чём ты не сказал?
— Понимаешь… Четыре года, пока совершались убийства… Есть версия, не основная… Вернее — была версия, что убийца действовал не сам. А сейчас я всё больше о ней задумываюсь.
— У него был сообщник?
— Я не могу этого утверждать, но некоторые вещи косвенно указывали, что их двое. То, как жертву заманивали, расправлялись с ней. Кенвуд не создаёт впечатление человека, который мог самостоятельно столько времени водить полицию за нос, настолько умело совершая все свои злодеяния, идеально заметая следы. Но последнее покушение в ночном клубе он совершил в одиночку. И был пойман. Если учесть, что во всех остальных убийствах ему помогал сообщник и им удавалось скрываться, то когда Тим действовал один, его поймали.
— Вдруг его слили?
— Вот именно. Мне непонятна ещё одна вещь. Как снимок девушки, который он сделал в ночном клубе, до покушения, оказался в коллекции у него дома? Если он был задержан? Если только он за два часа, которые прошли между временем, когда он сделал фотографию, и когда подошёл к ней, он не мотнулся распечатать фото, отвезти его домой и вернуться обратно. Хотя хрен его знает, возможно он так и сделал, например, передумал нападать, а потом дома, решил довести дело до конца. Не знаю. У психов нет логики. В любом случае никаких следов сообщника мы не нашли.
— Стоит заметить, что и самого Тима вы нашли по счастливой случайности. Хотя всё может быть. Когда орудует серийный убийца, полиция в неведении и приходится прорабатывать все версии, чтобы максимально расширить поиск.
— Ещё одно. На некоторых снимках, которые были у него в коллекции, вторых снимках — когда жертва избита, но ещё жива, в кадре есть рука, в перчатке. Она держит жертву. Расстояние от объектива такое, что сфотографировать второй рукой, именно таким образом сфотографировать, очень сложно. Не могу сказать, что это невозможно, но чертовски сложно. Зачем так изворачиваться для снимка? Поменяй немного ракурс и не будет проблем.
— Ты думаешь, ему кто-то помогал фотографировать?
— Не знаю. Он мог прибегнуть к помощи некоторых приспособлений для съемки. Но всё равно ракурс выглядит странным. Хотя вполне возможным.
— Теперь Кенвуд пойман. Дальше распутывать клубок будет легче. Я уверен, ты в итоге разберешься в чем собственно всё дело состоит.
Проехал грузовик, заглушая дальнейшие слова.
Мы постояли какое-то время в молчании, после чего я сказал:
— Хочешь посмеяться — Дэв Куман, Заместитель Главы Ассоциации, думал, что ему удастся убедить меня проиграть дело.
— Все преследуют только свои интересы, — Джеймс вздохнул.
— Тем более среди адвокатов-людей.
Мне оставалось всего несколько часов для сна, и я был намерен воспользоваться какой-никакой, но возможностью отдохнуть, хотя бы немного. Вопреки моим ожиданием, я не отрубился как только моя голова коснулась подушки. Слишком много событий за один день. Честно говоря, я уже и отвык от такого, хотя получал неимоверное удовольствие вновь оказаться втянутым в пучину судебного разбирательства, которое ещё даже не началось, но механизм работы в нём уже был запущен мною и разгонялся всё больше и больше на протяжении всего дня.
Я встал с кровати, зашёл на кухню, открыл дверцы мини-бара, достал бутылку медового виски и налил себе в стакан. Раскачал его в руке. Напиток оставлял маслянистые потёки на гранях, колыхаясь внутри стакана. Я сделал глоток.
Интересно, где сейчас Она? Я сделал ещё один глоток. Мы не общались уже долгое время, и я даже не знал, что с Ней, чем Она занимается, сама ли Она спит в этот поздний час в постели или с кем-то её делит. Давно этих мыслей не было у меня в голове. А ещё давнее только они у меня в голове и были. Глоток. Должно быть Она узнала из новостей, что я буду вести это дело.
— Томас, — громко сказал я вслух, и мой голос разрезал тишину пустой квартиры, — никому ничего не доказывай. Только себе. Иди к своей цели. Не упусти своего шанса. И главное. Никому. Ничего. Не доказывай.
Я прислушался к своим собственным словам и уважительно кивнул, словно этот парень знал о чём говорил. Ещё одним глотком я опустошил стакан и поставил его на стол. С каждой минутой на кухне я терял драгоценные минуты сна. Я мотнул головой, усмехнулся, прошёл к своей кровати и заснул.
— С вами корреспондент Сэм Тоддс, специально для экстренного выпуска теленовостей, я веду трансляцию под зданием суда, где через двадцать минут должен начаться наиболее громкий и важный процесс за последнее десятилетие.
Ведущий говорил на громких тонах, перекрикивая шум толпы, которая оцеплённая полицией, заполнила практически всё пространство улицы до подхода к суду. Люди всех возрастов и профессий, стояли и скандировали различные лозунги, согласно своим убеждениям. Транспаранты, сотни плакатов и табличек, крики и сотрясающие воздух кулаки, — создавалось впечатление хаоса.
Камера переключилась на вид сверху. Съемку вели с борта вертолёта, который кружил в небе над судом. Количество людей не поддавалось подсчёту — десятки тысяч человек. А то и более. Отсюда это было ещё лучше видно.
Камера вновь переключилась на Сэма Тоддса. Держась рукой наушника, а другой, сжимая микрофон, он продолжил:
— Сегодня здесь собрались сторонники самых противоположных взглядов, с разных сторон доносятся противоречивые друг другу требования. Люди со многих городов страны приехали сюда, чтобы выразить свою гражданскую позицию.
Корреспондент махнул рукой оператору, призывая следовать за ним, и подошёл к линии ограждений, за которой полная женщина в очках и с кудрявыми волосами, попав в телеобъектив, перестала кричать.
— Скажите, пожалуйста, почему вы здесь? — задал вопрос Сэм и поднёс микрофон к женщине.
— Знаете, я хочу, чтобы этот робот не сел за решетку, понимаете, он сделал доброе дело, на руках того убийцы кровь стольких людей, если бы не робот, он дальше бы убивал и каждой женщине стоило бояться за свою жизнь, а он остановил это! Он…
— Спасибо большое! — Сэм пошёл дальше вдоль ограждения, а люди, мимо которых он проходил, что-то кричали в камеру, но из-за того, что делали это одновременно, ничего было не разобрать, кроме отдельных обрывков фраз.
Корреспондент остановился у старого дедушки, который прищуривался и облизывал губы.
— Каковы ваши требования?
— Я хочу, чтобы этих треклятых роботов убрали подальше, чтоб навсегда от них избавиться, они лишь портят нашу жизнь, как можно им верить? Скоро они поработят нас, если их не остановить…
Телекамера поплыла дальше. Молодой парень, стараясь попасть в объектив, перевалился за ограждение половиной туловища и затараторил:
— Я люблю роботов, я их обожаю, я их фанат! Слава роботам!
Следующая остановка у мужчины в деловом костюме:
— Почему вы пришли сегодня сюда?
— Потому что я теперь не чувствую, что система правосудия меня защищает. Со вчерашнего дня каждый оказался вне зоны безопасности, нет никаких гарантий соблюдения прав человека в суде, а фундаментальное право каждого на защиту так вообще растоптано и нивелировано!
Далее остановилась камера на маленькой девочке, сидевшей на руках у отца, который улыбаясь, смотрел то на дочь, то в объектив. В миниатюрном кулачке был зажат флаг страны:
— Милая, как ты относишься к роботам?
Она начала говорить с большим волнением, тщательно проговаривая каждое слово:
— Роботы — это хорошо. Когда другие плохие дяди нечестно обвиняли моего папу — робот ему помог и доказал, что папа — хороший. Теперь папа со мной и с мамой. Если бы робот папе не помог, мы остались бы с мамой одни. Я, когда вырасту, буду помогать делать хороших роботов!
Стоящая рядом женщина, выпучив глаза, как рыба во время нереста, заорала в камеру низким басом:
— Я хочу выйти замуж за робота!
Далее Сэм направился к юной девушке, которая с безразличным взглядом смотрела куда-то перед собой, а когда увидела, что телеобъектив направлен на неё, встрепенулась.
— Что вы здесь делаете? — задал вопрос Сэм, поднеся к девушке микрофон.
Та замялась на несколько секунд, её взгляд стал колючим, как сорванная роза, и перед тем, как ответить, она вздохнула:
— Моего брата посадили в тюрьму схожим образом, с нарушением процедур, и дело не пересмотрели. В тюрьме он покончил жизнь самоубийством. Да, он не был хорошим человеком, но заслуживал честного суда. Все мы этого заслуживаем.
Далее на тот же вопрос отвечал мужчина лет пятидесяти, в джинсах и белой футболке без надписей:
— Да пришёл посмотреть на всё это. Никакого отношения я не выражаю. Просто любопытно, то что происходит в суде — то же и на улице вокруг, вон как люди себя ведут, орут, безумствуют, точно, что животные, и они говорят о каких-то высоких вещах и идеалах. Мы получили таких роботов, каких заслуживаем.
Ограждения уходили в стороны, создавая разрыв в толпе по обе стороны, чтобы создать проход от дороги к суду. В этот момент подъехало несколько автомашин. Из них вышли люди, а с людьми вышел и робот. Все они направились ко входу.
— Внимание, появился сам подсудимый, робот-адвокат Триал Кей Ю!
Журналисты бросились к ним, но Сэм Тоддс был первым, на ходу подставляя микрофон к роботу, едва не ударяя им по механической голове:
— Чего вы ждёте от сегодняшнего процесса?
Триал слегка повернул голову и ответил:
— Чтобы никто не пострадал и не пострадает из-за моего решения.
— Отойдите, пожалуйста, мой подзащитный больше не будет давать комментариев, — сказав это, я аккуратно, но с силой, отодвинул журналиста рукой.
Толпа словно взбесилась, когда мы появились. Люди орали, кричали, смеялись, требовали, умоляли, просили, угрожали — и всё это в одном едином потоке голосов. В нашу сторону что-то полетело, и об голову Триала разбился помидор. Полиция по бокам стояла плотными рядами, не давая никому прорваться. Миновав этот своеобразный коридор, мы зашли в суд. Двери за нами закрылись, и все звуки мира вмиг стали значительно тише. Я подал роботу свой платок, и он вытер брызги и остатки от пущенного кем-то овоща.
— Не сказать, чтобы это было унизительно, — заметил он, — но такое бессмысленное распоряжение продуктами…
Зал был заполнен. Сидячих мест на всех не хватило и люди толпились у выхода и вдоль стен. Журналисты, лидеры общественных организаций, политики — здесь были все. В том числе и мистер Скотт Шерман и его заместитель Дэв.
Судья Морган — чернокожая женщина, шестидесяти лет. Конечно, последние годы она не была судьёй, а находилась в судебном резерве, работая преподавателем в колледже, ведь всех людей заменили роботы-судьи. Сегодня ей предстояло вспомнить свою работу десятилетней давности. Но она лишь вела заседание. Итоговое решение по сути дела было за судом присяжных заседателей, в количестве 12 человек.
Мы с Триалом проследовали на своё место. Через проход справа от нас расположился государственный обвинитель: Кларисса Ричардсон. Высокая и худая, с острыми, тонкими чертами лица, она напоминала стервятника, одетого в дорогой строгий костюм, желающего, чтобы вскоре здесь появилась падаль в виде отвергнутой системы роботов и было чем поживиться. Её возраст — около пятидесяти пяти лет. Но следила она за своей внешностью отменно, потому навскидку можно было отнять лет семь-восемь. Это если ей льстить.
Судебный процесс по делу TRIAL-KU начался. Атмосфера, царившая в зале, была неповторима. Напряжение, томное ожидание, страх и ненависть — словно начинался Страшный Суд, и каждый представитель рода людского должен был дать перед ним ответ. Но за столом сидел не Господь Бог, а судья Морган, гремели не молнии, а скромные удары молотка, а судили даже и не человека вовсе. Потому сперва прошли процедурные формальности, а затем Кларисса выступала с речью, которой доводила суть обвинений против робота-адвоката:
— Робот-адвокат модели и серийного номера TRIAL-KU, на судебном заседании по делу Тима Кенвуда, будучи его законным представителем и защитником, публично уличил своего подзащитного в совершении преступления, в котором тот обвинялся. Также он обвинил его в совершении других преступлений, в количестве двадцать одного, обнародовав аудиозапись конфиденциального разговора со своим клиентом. Таким образом, робот-адвокат модели и серийного номера TRIAL-KU обвиняется в грубом нарушении положений закона об адвокатуре и профессиональной этики, а также закона о конфиденциальности информации, полученной при исполнении профессиональных обязанностей. Адвокат ни в коем случае не должен раскрывать информацию, относящуюся к представлению клиента, если только на это не было согласия клиента. Строго запрещено обнародовать информацию, которая несёт клиенту вред или ущерб. Адвокат обязан соблюдать профессиональную тайну, под которой подразумевается любые сведения из бесед с клиентом или другая информация, которая в связи с исполнением своих обязанностей, стала адвокату известна. Адвокат не вправе занять позицию, отличающуюся от позиции своего клиента. Адвокат должен придерживаться и доказывать позиции обвиняемого клиента, в суде не признающего своей вины. Признание виновности своего клиента — это абсолютное и грубейшее нарушение основоположного права на защиту. Сторона обвинения требует признать робота-адвоката TRIAL-KU, по чьей вине была совершена грубая ошибка правосудия — несостоятельным и непригодным для продолжения своей профессиональной деятельности и наложить запрет на дальнейшее функционирование программы всех роботов-адвокатов в судах, как таковых, которые не могут справляться со своими функциями. Спасибо.
Когда Кларисса вернулась на своё место, по залу прошёлся оживлённый шёпот. Судья призвала всех к молчанию. Настала моя очередь.
Я вышел к трибуне присяжных заседателей и несколько мгновений молчал. Когда все взгляды нетерпеливо устремились ко мне я начал:
— Чувствуете ли вы благодарность к этому роботу? — я медленно провёл рукой в сторону Триала, и сделал паузу, — родственники и друзья убитых Тимом Кенвудом чувствуют. Ошибка правосудия — это не то, о чём говорит госпожа обвинитель. Ошибка правосудия — это роковой момент, когда глобальная и абсолютная справедливость не достигнута. Мы подменяем ценность хороших и плохих поступков. Наша правовая система поощряет ложь. Мы все должны лгать, что считаем, будто TRIAL-KU виновен, потому что нарушил требования закона. И мы должны лгать, когда говорим, что он не должен был так поступать с убийцей, который четыре года терроризировал жителей всей страны, с убийцей, который оборвал двадцать одну жизнь. Вот фотографии, которые он коллекционировал, — я начал перебирать стопку распечатанных снимков, присланных утром мне на электронную почту Джеймсом Филмором, на которых были запечатлены жертвы Тима Кенвуда, — И мы должны лгать, когда говорим, что этот убийца был несправедливо лишён права на защиту. Если бы TRIAL-KU не совершил этого, а защитил убийцу, тот вышел бы на свободу. И мы должны лгать, когда говорим, что это было бы правильно. Но мы должны, потому что наша правовая система поощряет ложь.
Я сделал паузу. В зале стояла гробовая тишина.
— Но я лгать не буду. Да, я признаю — мой подзащитный, TRIAL-KU, отошёл от предписаний адвокатской этики. Сделал он это ради этики более весомой — общечеловеческой. Да, он нарушил статьи законов, озвученных стороной обвинения. Но он — не виновен. В ходе судебного процесса я докажу вам это.
Я вернулся за стол к Триалу. Присяжные заседатели перешептывались друг с другом.
— Вам повезло, что здесь нет робота-судьи, — Триал наклонился ко мне и голос из динамиков на его шее звучал очень тихо, — после вашего вступления в его памяти ничего не осталось бы. Только люди могут воспринимать такую воду. Но похвально, я вряд ли сказал бы лучше.
— Сочту это за комплимент в свою сторону.
— Ну, если вы в них нуждаетесь…
Судья Морган вызвала выступить приглашённого эксперта — главного инженера-программиста корпорации Justice-Tech, производящей роботов-судей и роботов-адвокатов.
Его отчёт занял три часа, прописанный до деталей и скрупулёзных подробностей, главным смыслом которого было — поломка или системная ошибка в роботе были исключены на процессе производства. Система не могла дать сбой. Те же результаты показала и последующая диагностика TRIAL-KU, которую проводили ещё вчера утром.
Далее с вопросами к эксперту обратилась Кларисса Ричардсон.
— Основной вес утверждениям TRIAL-KU о виновности Кенвуда придала аудиозапись их разговора. Скажите мне, пожалуйста, такую вещь — зачем робот изначально производил запись беседы с клиентом, заведомо не зная, о том, что тот произнесёт изобличающие его слова.
— В последнем ежегодном отчёте корпорации Justice-Tech перед Советом Правосудия, в параграфе 108, было указано о нововведении — роботы-адвокаты ведут постоянную аудио фиксацию всех окружающих их явлений.
— Значит, они нарушают конфиденциальность общения с клиентом в каждом случае предоставления своих услуг? — подвела итог Кларисса.
— Не спешите с выводами. Эта информация хранится в закодированном виде в течение двадцати четырёх часов на внутреннем блоке памяти лишь того робота, который произвёл запись. В конце каждого дня робот анализирует правильность алгоритмов своих действий в каждой отдельной ситуации, внутренне прослушивая запись. Выполнив анализ, в котором описаны лишь коды ситуаций и ответные коды действий, робот стирает всю аудиоинформацию, и она уже никогда не будет доступна ни в каком виде. После этого робот отсылает результат анализа своих алгоритмов в Центральную Операционную Систему Justice-Tech, которая в обратном направлении сразу же посылает роботу сигнал о правильности его алгоритмов. Центральная система не сохраняет в памяти алгоритмы робота. Это сделано для самоконтроля и с целью недопущения каких-либо сбоев. Ни на одном из этих этапов информация, в каком бы ни было виде не доступна ни одному человеку — ни одному работнику Justice-Tech, даже Директору.
— Вчера робот отправил алгоритмы насчёт правильности своих действий?
— Мы провели его диагностику, которая не показала неполадок в его процессоре.
— Но я спросила не об этом. Отправил ли он для сверки алгоритмы?
— Да, как и всегда он их отправил.
— И каков был ответ системы?
— Я не могу вам этого сказать.
— Вы скажете сейчас, что это конфиденциальная информация и коммерческая тайна?
— Нет. Всё проще. После остановки всего правосудия в стране и до решения данного судебного разбирательства, Центральная Операционная Система Justice-Tech переведена в спящий режим, потому даже когда TRIAL-KUотправил алгоритмы, а это было уже после взятия его под стражу, ответа он не дождался.
— Выглядит, как попытка скрыть результаты, — заметила Кларисса.
— Протестую, — подскочил я, — это не вопрос, а субъективное суждение стороны обвинения.
— Принято, — ответила судья Морган.
— Хорошо, — Кларисса перефразировала, — являются ли такие манипуляции с центральной системой попыткой скрыть от суда результаты сверки алгоритмов и получения оценки правильности действий TRIAL-KU с точки зрения центральной системы?
— Нет, — главный инженер-программист отрицательно покачал головой, — это обязательные требования норм безопасности для того, чтобы в режиме ожидания у роботов не происходили сбои. Все роботы до окончания данного судебного процесса переведены в режим ожидания. Кроме TRIAL-KU.
— У стороны защиты есть вопросы? — судья Морган обратилась ко мне.
В принципе, они у меня были. Но я понимал, что не всегда стоило получать ответы на свои вопросы без ущерба для своих интересов. Единственная информация, которая могла сыграть мне на руку — это ответ, что в роботе на основоположном уровне заложен принцип служить людям, который он и избрал, сдав Кенвуда. Но чтобы дойти до этого ответа, нужно было пройти через первый вопрос: «Что заложено в робота-адвоката». Ответ однозначный — «Защита своего клиента». Лишь потом я мог задать вопрос, что заложено в более фундаментальном плане. И получил бы второй ответ, который меня устраивал. Но тогда выходило бы, что робот пренебрёг своим первым принципом — а это само по себе было несуразицей.
— Вопросов нет.
Со стороны обвинения был вызван известный профессор — бывший законодатель, один из учредителей закона об адвокатуре и профессиональной этике. Он дал толкование всем статьям, которые нарушил робот и рассказал с точки зрения научной доктрины, почему эти принципы так важны.
— Очень грамотно рассказывает, всё по сути, — тихо заметил TRIAL-KU, — вы должны не соответствовать, а переплюнуть их, мистер Томпсон, брать намного выше.
Следующим судья Морган вызвала свидетеля от меня, со стороны защиты.
— Как вас зовут? — спросила судья.
— Метью Синрайз.
Ему было двадцать семь лет, и он полностью осознавал ответственность за дачу ложных показаний.
— Пять лет назад я проходил потерпевшим по делу о грубом нарушении правил дорожного движения. Меня сбила машина, и вина полностью лежала на водителе. Осмотр в государственной поликлинике не выявил серьёзных повреждений. За судебной защитой я обратился к человеку, потому что тогда сугубо психологически я не проявлял доверия к роботам. Мой адвокат убедил меня в целесообразности пойти на мировое соглашение — серьёзных травм у меня не было, и чтобы не отправлять человека в тюрьму, я мог получить для себя материальную выгоду. По условиям нашего договора с адвокатом, он должен был получить процент от суммы, которая прописывалась в мировом соглашении. Я не возражал. Тогда адвокат, стараясь выбить лучшие условия для меня, и, соответственно, для себя, заказал частную медицинскую экспертизу, может она выявит ещё что-то. Так и произошло, но результаты превзошли его ожидания, и он засомневался — исходя из присланного он увидел, что у меня обнаружена абдоминальная травма, которая, в будущем могла перерасти в инвалидность. И что вы думаете? Он скрыл результаты от меня, поскольку понимал, что таким образом я отвергну мировое соглашение, и буду настаивать на тюремном заключении для виновного, потому что я принципиальный человек и деньги для меня не играют главной роли! Тогда адвокат лишился бы части прибыли. Соглашение было заключено, а через три месяца, когда я хотел поступить на службу в армию, на проверке у меня обнаружили данную травму. Но по закону мировое соглашение пересмотру не подлежит! Адвоката не привлекли к ответственности, более того, он практикует и по сей день. Хотя он создал реальную опасность для моей жизни, и действовал против интересов своего клиента. Больше я не доверяю людям-адвокатам, если придётся, я с радостью обращусь к роботам.
Случай был красноречивым. Я знал о нём, и знал адвоката, который так поступил. Его звали Трейс Уикман. Он действительно практиковал и по сей день, но дела, которые он вёл, свелись к минимуму.
Когда парень закончил рассказывать о своём печальном опыте сотрудничества с человеком-адвокатом, с вопросами к нему выступила Государственный Обвинитель.
— Вы говорите, что вы принципиальный человек и деньги не играют для вас большой роли, мистер Синрайз.
— Да, мэм.
— Что вы подразумеваете в контексте своей истории под принципом и деньгами?
— То, что если бы я узнал о таком вреде для своего здоровья, то ни за что не согласился бы на соглашение, а из принципа настоял бы на том, чтобы виновный водитель понёс наказание за своё преступление.
— Я вас поняла, — Кларисса Ричардсон расхаживала взад-вперёд возле трибуны со свидетелем, — для вас бы было важно, чтобы виновный водитель понёс наказание за своё преступление, это и был бы ваш принцип. Теперь скажите мне, до момента, как вы узнали о вреде для своего здоровья, и после того момента, изменилось ли преступление водителя?
— В смысле, я не пойму, — замешкался Метью.
— В том смысле, что преступление было совершенно, и согласно вашим словам, о принципиальности, изначально вы не хотели, чтобы виновный понёс наказание? Почему же вы тогда согласились на мировое соглашение?
— Протестую, — поднялся я, — государственный обвинитель давит на свидетеля.
— Удовлетворено, — кивнула судья Морган.
— Тогда у меня всё, — Кларисса направилась к своему месту.
Свидетель удалился, и я взял слово, чтобы озвучить свои выводы:
— Для начала я хочу прояснить для всех слова госпожи Государственного Обвинителя насчёт моего свидетеля. Да, преступление было совершенно и Мэтью узнал о вреде для здоровья многим позже. Но мы говорим о разных преступлениях, поскольку наезд на человека без тяжелых травм для него, и наезд на человека, вследствие которого нанесён тяжелый вред здоровью — это разные преступления, и за второе предусмотрено более тяжкое наказание. При наличии преступления лёгкой тяжкости Мэтью пошёл на мировую, за тяжкое — не пошёл бы. Вот что свидетель имел в виду под своей принципиальностью.
— Протестую, — поднялась Кларисса, — адвокат стороны защиты приводит свои домыслы, не подтверждённые словами свидетеля.
— Удовлетворено, — кивнула судья Морган.
Пускай, главное, что присяжные меня услышали. Я продолжил:
— И вновь мы видим, насколько наша правовая система несовершенна. Адвокат создал угрозу жизни своего невиновного клиента, действовал вопреки его интересам, преследовал лишь свои корыстные мотивы — и вышел сухим из воды. Мой подзащитный действовал не ради себя, а в интересах всего общества, когда уличил безусловно виновного серийного убийцу. А теперь я хочу, чтобы каждый задал вопрос сам себе — виновен ли TRIAL-KU? — я сделал паузу, а затем ответил, — Нет.
Когда время приблизилось к четырём часам дня, судья объявила перерыв до завтрашнего утра.
— Мне ждать вас сегодня в гости? — спросил Триал, когда я собирал свои вещи.
— Разумеется, отдохну немного, пообедаю и заеду в полицейский участок через час.
— Спасибо, что предупредили.
— У тебя были другие планы? — я усмехнулся.
— Ну, мне есть чем заняться. Например, мне нравится сидеть в камере и просчитывать всевозможные алгоритмы побега из неё. Просчитав триста двадцать девять вариантов, я понял, что семь из них могут претендовать на успех.
— Ты что с ума сошёл? — скривился я.
— Интересно, вы думаете, что роботам присущи психические расстройства? Хотите сыграть на этом во время завтрашнего слушания? Что робот невменяем? Гм… Нельзя быть уверенным наверняка. Что если вдруг я начну слышать голоса в голове, а на деле это окажутся ответы Центральной Операционной Системы? Или раздвоение личности — я буду считать себя и роботом-адвокатом и роботом-заключённым? Или депрессивный невроз, потому что вы вгоняете меня в депрессию тем, что не понимаете шуток.
— Когда мы закончим дело, я подарю тебе книгу «1000 анекдотов на все случаи жизни». Поможет выйти из депрессии.
— Лучше запишите её на флэшку. Только смотрите, чтобы на ней вирусов не было, не дай Бог подхвачу. Придётся идти к робо-венерологу. Шучу.
Я пообедал, а после этого поехал в управление полиции. Там я провёл ещё два часа, работая над завтрашним поведением Триала в суде. Завтра я буду задавать ему вопросы, и он точно должен знать, что будет отвечать. Когда мы закончили, время близилось к вечеру, и я уехал, потому что должен был сделать кое-что ещё до заката.
По дороге я включил радио. Выступающий как раз высказывал свои мысли:
— Интересная у нас сложилась ситуация. Если откинуть все формальности, то мы видим беспрецедентный случай, когда государственный обвинитель отстаивает правила адвокатской этики, рассказывает, как должен правильно действовать адвокат и почему это важно, а также порицает содействие стороне обвинения. И в это же время, с другой стороны зала, сам адвокат оправдывает в наших глазах нарушение правил поведения адвокатов и убеждает в правильности содействия обвинению.
Я улыбнулся. Так ведь, по сути, и было. Затем улыбка сошла с моего лица, словно снег на сковородке, который испарился, и вы даже не заметили момента, когда он вначале превратился в воду. Чем ближе я подъезжал к месту своего назначения, тем тяжелее было у меня в груди, словно нечто внутри внезапно превратилось в свинец.
Я подъехал к пропускному пункту и остановился перед шлагбаумом. Из будки ко мне вышел охранник.
— Добрый вечер, я Томас Томпсон, я записывался. К Лизе Томпсон.
Какое-то время охранник проверял сказанное мною в своей базе данных, затем сказал, что всё хорошо, и чтобы я проезжал. Шлагбаум поднялся, и я въехал на территорию Государственной лечебницы строгого режима № 3.
Длинные коридоры. Свет ламп. Тяжесть внутри. Лица смотрителей. Мои поджатые губы. Двери. Плитка. Внутренний двор. Вздох. Двери. Коридоры. «Да, Мистер Томпсон, вы на пятнадцать минут ранее, но проходите, сейчас её приведут». Комната. Стул. Ожидание. Тяжесть внутри.
Когда её ввели внутрь, я встал и шагнул навстречу.
— Томми, — ласково сказала она и протянула ко мне руки, касаясь моего лица, а улыбка её светилась, и была одновременно доброй и смиренной, как на ликах святых.
— Мама, — прошептал я и обнял её.
Санитар остался стоять в комнате, отведя свой взгляд и упершись им в нечто несуществующее в какой-то части пространства, но не той, где стояла мать и где стоял её сын.
— Присаживайся, мама, — я отодвинул ей стул, и она села, а свой я подвинул к ней, и сел совсем рядом, — как ты?
— У меня всё хорошо, сегодня они не говорили со мной, — на её лице была счастливая улыбка, — они не говорят в те дни, когда ты приезжаешь, чувствуют.
С последнего раза, а был он не так давно, на её лице словно прибавилось морщин, а глаза впали ещё больше, а вокруг них растекались жестокими кляксами тёмные круги.
— Как ты себя чувствуешь?
— Руки чешутся, свербит в тех местах, где уколы делают, — пожаловалась она, — а они ещё постоянно мне говорят, почеши, почеши, знают ведь, что я не могу в рубашке, и специально говорят, — сказав это, она начала сосредоточено чесать свои руки.
— Ела что-нибудь сегодня?
— Да, да, — закивала она, — они молчат, когда ты приезжаешь, и я ем. Все рады, что не нужно меня кормить силой, — она посмотрела на санитара и заулыбалась, а он, словно и не замечал, всё так же сосредоточено высматривал нечто в какой-то точке пространства.
— Мне тебя не хватает, — вздохнул я и взял её за руки.
— Ну чего ты, сынок, я же с тобой, — она перевернула ладони и теперь мои руки были в её, но так продлилось несколько секунд, и она забрала свои руки, — чешется очень, — объяснила она и принялась чесать ноги.
Санитар неудовлетворенно покосился на нас.
— Мам, не нужно, они опять заставят надевать рубашку на наши встречи.
— О-о-о, — протянула она, словно вспомнила нечто очень важное и перестала чесаться, поморщив лоб.
— Гуляла?
— Ага, знаешь с таким милым молодым человеком познакомилась, его звали Стив. Стив Макбарен, или Стив Макгарен… Не помню. Он мне такие истории интересные рассказывает.
— Он тоже живёт здесь?
— Не знаю, — возмущённо развела она руками, — то живёт, то не живёт. То здесь, то не здесь. Поди пойми. Скажи мне, как дела на твоей работе?
— Всё успешно мам.
— Как Лэндон?
— У него тоже всё хорошо.
— А твоя женщина? Как её зовут… Напомни…
— Да, и у неё всё хорошо.
— Чудесно! — мечтательно выдохнула она и вновь принялась чесать руки.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был маленьким мальчиком, а передо мною была молодая женщина в расцвете сил, которая заходила домой с горой пакетов в руках и спрашивала, что же у неё есть для меня? А я подходил и брал пакеты у неё из рук, но не заглядывал внутрь, а с предвкушением смотрел на неё. Она целовала меня в нос, говорила, чтобы я поставил пакеты на пол и начинала доставать свои гостинцы. И были там разноцветные конфеты, батончики, шоколадки. И говорила, чтобы я не ел всё сразу, а только после ужина. Бывало, в пакете я находил нового солдатика, который она купила у торговца старьём на соседней улице. И всегда я восхищенно взирал на свои дары, едва не пища от радости.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был маленьким мальчиком, а передо мною была молодая женщина, которая выходила из двери здания в котором работала на второй работе, поздно ночью, и в замерзающих руках на морозе пересчитывала только что полученный аванс на Рождество, радуясь, что хватит на подарки, которые хотел её сын, и не заботясь, что не останется ничего для неё самой.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был маленьким мальчиком, а передо мною была молодая женщина, которая вела меня за руку после окончания соревнований по карате, и говорила, чтобы я не плакал из-за синяка под глазом, ведь я мужчина, а на неё были устремлены десятки взглядов, когда она шла по улице, и я не понимал, почему все так смотрят, но понимал, что она была самой красивой на свете. А некоторые подходили и делали комплименты, но она лишь улыбалась задорно и непреступно, и улыбка её сшибала тех, кто делал комплименты, и они так и стояли, не способные дальше сдвинуться с места или заговорить вновь.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был подростком, а передо мною была молодая женщина, которая выслушивала от директора школы многие неприятные вещи о своём сыне, но не кивала в ответ, а сметала директора шквалом слов, словно пулемётной очередью, защищая своего сына, не давая никому даже заикнуться плохо о нём, ведь перед всеми её сын всегда был прав, а остальные не правы, а дома отчитывала меня, когда вечером мы были одни в квартире и кот тёрся о наши ноги, а я опускал взгляд и мне было стыдно.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был молодым парнем, а передо мною была молодая женщина, которая ставила мне, приехавшему в гости, разнообразные блюда, и первое, и второе, и десерт, и чай, и фрукты, и ещё, а я с довольной ухмылкой смотрел на всё это и принимался уплетать за обе щеки, наслаждаясь вкусом пищи, возносившимся в самое детство, беззаботное и полное любви и заботы, ведь теперь я учился в университете, и забот у меня было полным-полно.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был молодым парнем и держал под руку свою невесту, стоя у алтаря, ожидая заветных слов священника, который совершит то, ради чего собрались мы все, гости, друзья и родственники, а позади сидела молодая женщина с радостью смотря на меня и на мою будущую жену, и с грустью одновременно. Но грусть та была не от того, что сын уже повзрослел, а потому что она понимала, что сын делает неправильный выбор, и это не его женщина рядом с ним, и что они скоро расстанутся. Но она и намёка не делала на это, ни слова не говорила, не желая влиять на выбор сына, уважая его выбор, хотя зная, что будет дальше.
Я сидел и смотрел на неё.
И я был взрослым мужчиной, а передо мною была старая женщина, которая чесала свои руки и ноги, взглядом блуждая где-то далеко, но точно не здесь.
— Мне пора, мам, — я встал и поцеловал её в лоб.
— Томми, будь осторожен, — сказала она, и я вышел.
Я был зол, я был разочарован, но не чем-то конкретным, а всем, что существовало в мире в принципе. Несколько минут я сидел в своей машине, двумя руками держа руль, затем я закурил, успокоился, завёл автомобиль и уехал.
— Для дачи показаний вызывается TRIAL-KU, — огласила судья Морган.
Шёл второй день слушаний. Я давил на человеческие чувства, играл с эмоциями присяжных, использовал всё своё ораторское мастерство. Кларисса действовала, опираясь на требования законов, необходимости следования им, и её аргументы так же звучали убедительно.
Робот прошёл за трибуну.
— Когда Тим Кенвуд рассказал вам о своих преступных деяниях, к каким выводам вы пришли в тот момент? — спрашивал я, расхаживая по залу.
— Я достоверно узнал, что он — наиболее опасный для общества человек из всех, которых я встречал.
— Могли ли вы доказать в суде его невиновность?
— Да, у обвинителя были слабые доказательства, а у меня была просчитана линия аргументации, согласно которой я мог увести Тима Кенвуда из суда как такого, чья вина не была доказана.
— Так почему же вы этого не сделали?
— Если бы он вышел на свободу, он смог бы скрыться. Наученный своей ошибкой, он бы стал действовать более осторожно, ведь когда его поймали он получил новый опыт — как не следует делать, чтобы быть пойманным. После его выхода на свободу, возможно, трупы стали бы находить уже в ближайшем будущем. Вновь без следов, без зацепок.
— Вы понимали, что нарушаете принципы адвокатской этики?
— Да, я это понимал.
— Понимали ли вы последствия таких действий?
— Да, я просчитал все предположительные последствия через секунду после того, как у меня зародилось решение поступить таким образом.
— Какие последствия вы просчитали?
— С долей вероятности в 94 %, что надо мной состоится судебный процесс.
— Просчитали ли вы возможные итоги такого процесса?
— Сразу же. Это потенциальное закрытие программы роботов и нашу последующую утилизацию.
— И вас это не заботило? — я повернулся к присяжным и развёл руки, изображая недоумение. Внимание присяжных было приковано к нам. Они старались не пропустить ни слова, досконально понять рассуждения робота.
— Меня не должны волновать такие вещи как сохранность своего существования, когда угроза нависает над человеком. Первичная цель моего создания — служить людям. Заботиться, чтобы общество было безопасным и справедливым. Моё решение — если за спасение в будущем десятков жизней от жестокого убийцы, который безнаказанно выйдет на свободу, цена — утилизация роботов, так тому и быть.
— Спасибо, у меня всё, — я последовал на место.
На середину зала вышла Кларисса Ричардсон. У неё были свои вопросы, которыми она желала развеять тот эффект, который остался после ответов Триала.
— Предвидели ли вы закрытие программы роботов после своего поступка?
— Да.
— Почему вы взяли на себя такую ответственность единолично, за решение судьбы всех роботов?
— Роботы — ничто по сравнению с человеческой жизнью. Если бы все роботы подлежали утилизации в обмен на одну жизнь человека, я бы выбрал без раздумий. В пользу человека.
— Как по вашему мнению — принесла ли программа роботов-адвокатов пользу нашему обществу?
— Безусловно.
— Но вы всё равно приняли такое решение, хотя предвидели закрытие программы, которая приносит пользу. Значит, вы не думали о пользе для общества?
— Если вы сами утверждаете, что эта программа приносит пользу, тогда зачем её закрывать? — вопросом на вопрос ответил Триал.
— Вы же сказали, что предвидели её закрытие? — дёрнула бровью Кларисса.
— Я не могу предвидеть. Я могу лишь просчитывать с помощью математических формул возможные варианты развития событий.
— Был ли для вас вариант закрытия программы наиболее лучшим развитием для общества, если вы думали о его пользе?
— Я знаю позитивное изменение статистических данных после введения программы.
— Понимаете ли вы, что в случае закрытия программы, на места роботов вновь придут люди?
— Да.
— Значит, приняв такое решение, вы думали, что для общества такой вариант судебной системы будет лучшим?
— Я не компетентен в вопросах, что для общества лучше, а что нет. Это должны решать сами люди, чем мы сейчас и занимаемся. Только люди могут знать, что для них лучше. Если человек будет чувствовать себя более защищенным, когда доверит защиту своих интересов и жизни в суде такому же человеку, а не роботу — значит, люди должны отменить программу роботов-адвокатов, госпожа Обвинитель.
Я ехал по узким боковым улицам, минуя центральные дороги, на которых сейчас стояли километровые заторы. Стрелка бензина была практически на нуле, и мне нужно было заехать на заправку, но в час-пик это означало потерять пол часа драгоценного времени, которое и так было у меня в дефиците. Заправлюсь после посещения полицейского участка.
Когда Триала завели в комнату для встреч, он заговорил первым:
— Сегодня, возможно, вам удалось склонить некоторых на свою сторону. Но наступит завтра, и здравый смысл, подогреваемый Клариссой, вновь возымеет верх над эмоциями.
— Тогда мы вновь склоним их на нашу сторону.
— Это прошло вчера, прошло сегодня. Но нельзя быть уверенным, что пройдёт и завтра. Это все-таки суд, а не разговоры на бытовом уровне, где можно манипулировать сознанием как хочешь, отрицая очевидные данные. Вы будете переливать одно и тоже содержимое в одних и тех же бокалах? Люди, вы считаете, не поймут? Нужно что-то серьёзнее.
— Для этого нам сейчас и нужно думать над дальнейшей позицией.
— Мистер Томпсон, если мы будем смотреть лишь на возникшую проблему, мы проиграем это дело. Нужно копать глубже.
— Объясни, что ты имеешь в виду.
— Нужно подумать, как можно было избежать той ситуации.
— Когда ты вопреки требованиям законов, заложенных в тебя, сдал своего подзащитного?
— Вы мыслите слишком поверхностно. Исходим из того, что мне пришлось это сделать. В вашем сознании, картинка происходящего, словно в двухмерном изображении. Так её видят все — то, что нарисовали в суде, люди только так и воспринимают. Но создайте из этого трёхмерное изображение, дорисуйте сами недостающие декорации. Трехмерный образ вы сможете прокрутить со всех сторон, а не только сверху. Вы загляните за объекты и увидите за ними новые детали.
— Ну-ну, так чего же ты ждешь, помоги мне это сделать, умник, — в моём голосе звучал нескрываемый сарказм.
— Вы постоянно взываете присяжных увидеть несовершенство нашей правовой системы, мол, это она виновата в том, что возникла такая ситуация. Это хорошо, но эта система — всё, что мы имеем. И возникшая ситуация — закономерное следствие и результат системы. Такая система не могла привести ни к чему другому.
— Значит, мне нужно дать людям альтернативу, — начал понимать я, к чему клонил Триал, — и тогда они нам поверят.
— Именно! Нужно мыслить широко. Если наша система могла привести лишь к такому результату, а результат для нас неправилен, значит нужно посодействовать, чтобы в головах у людей возник образ системы, при которой такие ситуации, в которой оказался я не возникали бы. Нарисуйте идеальный образ, для вас это не должно быть сложностью.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что вы любите идеализм. Вы наслаждаетесь совершенством. Вы сами говорили это, когда объясняли свою позицию по роботам. Вы считаете, что роботы — это идеальные адвокаты.
— Ты прав.
— Тогда покажите, что идеальный робот оказался заложником неидеальной системы. И каков из этого выход? Пути два. К чему лучше идти? В какую из сторон? Сделать робота неидеальным, чтобы он соответствовал системе? Или сделать систему идеальной, чтобы она соответствовала роботу? Где будет большее благо?
— Вот, точно. Тут ты прав. Это отличная идея. Выйду и скажу: «Эй, смотрите, этот робот — само совершенство, он чертовски хорош для вас, похотливых, неотёсанных и примитивных созданий. В чём сегодня его вина, в том, что вы тупы? Да вы его просто не заслуживаете, потому он и поступает как ему вздумается. Это вы виновны в том, что он здесь обвиняемый.
— Знаете, а вот в этом уже есть какой-то здравый смысл, — заметил Триал.
— Именно, мой дорогой клиент, вот в чём прелесть суда людей. Иногда, чем бредовее мысль, тем убедительнее она для человека звучит.
— Развейте её дальше. Давайте окончим встречу, не хочу вам мешать. Думать вам придётся одному, я вам не помощник. Созидать в уме что-то новое — это сугубо человеческое качество.
Я работал в своём кабинете, который находился в здании Ассоциации. Большая часть сотрудников уже закончили все дела и разъехались по домам. На своём восьмом этаже остался только я. Дверь в коридор была приоткрыта, свет практически нигде не горел (я выключил его, когда все ушли), меня освещал только монитор компьютера, где я прописывал завтрашнюю речь. В пепельнице дымился окурок от только что погашенной сигареты. По правилам Ассоциации мы не могли курить у себя в кабинетах, но, когда тех, для кого эти правила создавались, не оказывалось рядом, я пренебрегал такими правилами.
Раздался характерный звук женских каблуков. Я отодвинулся в сторону, но глаза не могли привыкнуть к темноте, чтобы разглядеть, кто же там был. Когда человек вошёл ко мне в кабинет я включил тусклую настольную лампу.
— Здравствуй, Томас, — сказала она.
Скарлетт. Она работала государственным обвинителем уже пять лет. Выглядела эффектно — высокого роста, аккуратные каштановые волосы, стрижка каре, которая выглядела уместно практически в любой ситуации. Миловидное лицо с притягательными глазами. Ей не было и тридцати лет. Мой кабинет заполнил тонкий аромат её духов.
— Скарлет? Привет, скажу честно, не ожидал твоего визита.
Мы не раз сталкивались с ней в залах судов. Несколько раз ужинали вместе, но дальше ресторанов дело так и не шло. Мы не виделись уже полгода. На ней было платье на бретельках из грубого материала, доходившее ей чуть ниже колен. Совсем не официальный вид. Значит цель её визита была иной.
— На тебе сейчас такая большая ответственность, ты ведешь столь важное дело, я решила зайти и проведать старого друга.
Друга? Ну-ну.
— А почему не позвонила? Я бы убрал в кабинете, видишь, какой у меня беспорядок.
— Захотела сделать сюрприз.
Лучшим сюрпризом для меня была бы новость, что все присяжные на моей стороне. А каким образом твой визит мог послужить сюрпризом, если и наш последний ужин закончился не самым удачным образом (не по моей вине, разумеется), я представить не мог. И конечно, не стал произносить этого вслух.
— Очень рад тебя видеть. Включи свет, вон там на стене переключатель.
— Не хочу нарушать твою атмосферу, — она присела на стул передо мной и закинула ногу за ногу, — как идёт дело? Какие ощущения?
— Ответственность большая, ты права, — ответил я, и добавил мысленно: «Перед собой, чтобы не подвести себя и вновь оказаться на вершине».
— От тебя сейчас многое зависит. Все новости только и посвящены этому процессу. Всё общество взволновано, людей интересует результат суда, для многих он невероятно важен.
— И для тебя тоже, мисс государственный обвинитель?
— Разумеется! Он меня очень волнует. Если роботов-адвокатов отменят, я буду несказанно рада, как и многие коллеги. Знаешь, я проиграла восемь дел из последних десяти, где моими оппонентами были роботы-адвокаты. И так у многих. Проигрываем мы не потому, что клиенты роботов невиновны, а потому что роботы-адвокаты не имеют изъянов. В отличие от нас, людей, они безукоризненно знают свое дело, и из-за их совершенства, многие из виновных оказываются оправданными. Конечно, Кларисса не будет заявлять это в суде, чтобы не сгубить авторитет государственной машины, но это так. Иногда мы не можем найти все улики, иногда не можем прийти к правильным выводам, имея доказательства, иногда мы упускаем какие-то детали, и роботы пользуются этим. Они идеальны, они знают всё, а мы — нет.
Говоря это, она подошла к двери и плавным движением захлопнула её. Затем направилась ко мне, и на последних словах оказалась совсем рядом, вплотную, и добавила:
— У тебя есть такая возможность. Ты можешь помочь всем нам, помочь себе, снова сделать нашу жизнь нормальной.
Она едва провела рукой, и вроде бы не коснулась платья, но одна бретелька съехала с её нежного острого плеча. Время замедлилось, часть платья медленно заскользила вниз, и оказалось, что Скарлетт была без бюстгальтера. Верх платья сполз ровно настолько, чтобы частично обнажить молодую, упругую, соблазнительную грудь.
— Ты можешь помочь всем, — говорила она, и голос был томным, — доведи дело до финала, в котором робота обвинят.
Она взяла мою руку и приложила её к стройной талии, а затем повела вниз к своим ягодицам.
— Добейся отмены системы роботов, — слова звучали с придыханием.
Я поднялся со стула и притянул Скарлетт к себе. Мы слились в долгом поцелуе. Своей рукой я ласкал её бёдра, спину, шею. Её формы приходились мне по вкусу.
Я взял её прямо на своём рабочем столе.
А когда мы закончили, она, поднявшись, и поправляя свое платье, с игривой улыбкой спросила:
— Теперь тебе будет не так обидно проиграть этот процесс, верно?
Я улыбнулся ей в ответ:
— С чего ты взяла, что я собираюсь его проигрывать?
Улыбка исчезла с её лица. Теперь в глазах читалось недоумение:
— Что ты такое говоришь? Я же только что переспала с тобой!
— Я подумал, что ты специально хотела приободрить меня перед завтрашним судом.
— Что?!
— Если бы я тебе отказал — жалел бы до конца жизни, и поверь, тут было бы, о чём жалеть, — я ухмыльнулся, окинув её взглядом с головы до ног, — И ты сама отдалась мне. Я же тебе ничего не обещал.
— Ублюдок, мать твою! Козёл недоделанный, — взбесилась Скарлетт, бросившись на меня, размахивая кулаками, — ты обошёлся со мной как с какой-то шлюхой!
Я поймал её руки в воздухе, и, сблизившись на расстояние дыхания, тихо прошептал:
— Скарлетт, ты не права, — она на секунду замерла, а я продолжил, — шлюхи за это берут деньги.
Я отпустил её руки, и она, вся разъярённая, в одночасье превратившись из соблазнительной девушки в смертоносную мегеру, отпрянула.
— Я не сделал ничего такого, чего не дала бы сделать с собой ты сама. Ты проигрываешь дела не потому, что роботы идеальны, а потому что ты не умеешь играть. Никогда не выкладывай все свои карты, не дождавшись ответной ставки.
— Да пошёл ты! Не зря у нас с тобой ничего не сложилось! Я таких мерзавцев за милю чую!
— Как видишь, сложилось, — я улыбнулся.
Она вылетела из моего кабинета словно пущенная стрела, хлопнув за собой дверью, едва не сорвав её с петель.
Я, переполненный новых сил и энтузиазма, продолжил работу. Скарлетт мне очень помогла. Её слова, в совокупности с советами Триала родили новую идею.
— Здравствуйте, дорогие слушатели! Сегодня у нас, в утреннем выпуске новостей в гостях Боб Лорен, глава общества «Мы против роботов». Приветствую тебя, Боб!
— Привет, Мэтт.
— Расскажи, пожалуйста, нашим слушателям о своих взглядах. За что борется ваша организация?
— Вся нынешняя модель правосудия — это вымысел. Фикция. Реальная суть происходящего — мега корпорация Justice-Tech получает десятки миллиардов долларов ежегодно на государственных заказах, а огромное количество политиков довольны своими откатами за продвижение интересов роботов. Вспомните, введение программы роботов сопровождалось невероятными по размаху манипуляциями общественного сознания. Была создана искусственная конструкция. Но она не могла существовать вечно. То, что мы видим сегодня — это её крах. Я не вижу ни одной причины, по которой роботы должны остаться в будущем.
— Ну так давай же, приведи нам свои аргументы, — сказал я вслух радиоприёмнику, следуя на своей машине в суд.
— Рад видеть вас в хорошем расположении духа, — заметил TRIAL-KU, когда мы сидели за столом перед началом заседания.
— А ты подмечаешь, да? Тебя таким чувственным Justice-Tech сделал или тюрьма?
— В любом случае к этому были причастны люди.
— Ко всему в мире причастны люди, кроме дела Тима Кенвуда и его адвоката.
Шёл третий день слушаний.
— Где черта между ложью и умалчиванием? Где черта между умалчиванием и молчаливым согласием? Когда мы умалчиваем, что наша система несовершенна, не лжём ли мы сами себе? С молчаливого согласия всех нас она продолжит иметь изъяны, вследствие чего всё наше общество будет страдать и далее, — я говорил выразительно, в нужных местах делая паузы, а в нужных — ускоряя свою речь, где-то завышал голос, где-то понижал его, — и я вновь говорю с абсолютным убеждением: данный случай показал лишний раз насколько наша система устарела, и насколько она требует срочных мер и реформ. В чем суть нашего спора? В том, что робот-адвокат взял на себя обязанности обвинителя. Но почему он это сделал? Ибо видел, что обвинитель не справляется. Обвинитель был не способен доказать вину, а мы все убедились, что вина Кенвуда на самом деле была великой и безоговорочной. Но обвинитель не справился. Из-за этой ошибки обвинителя, убийца продолжил бы цепочки убийств по всей стране. Но это было бы не только на ответственности обвинителя. Поговорим о полиции. Наша доблестная полиция, расследуя это дело, не смогла найти достаточное количество улик, чтобы доказать факт покушения Кенвуда на студентку в ночном клубе. Она их не нашла потому что их не было? Как их могло не быть, если это было не просто покушение, а очередное систематическое убийство, которое должно было стать двадцать вторым! И полиция будет утверждать, что не было достаточных улик? Или они их упустили? Так же, как упускали все четыре года? Я имею наглость утверждать, что полиция была недостаточно хороша. Сколько есть ещё таких дел, которые они не могут раскрыть? И за каждым может стоять очередной Тим Кенвуд. Некоторые дела раскрываются, некоторые нет. Отчего это зависит? От профессионализма полиции. Есть лучшие детективы, но их немного. Есть обычные детективы, а есть откровенно слабые. А теперь давайте на секунду представим — все полицейские были бы лучшими.
Я сделал паузу, и прошёлся через весь зал, остановившись перед присяжными, и продолжил:
— Обвинение утверждает, что действия робота — ошибка. Нет. Я не согласен. TRIAL-KU идеален. Он настоящий профессионал своего дела, лучший, чем любой из людей. Это в нас говорит наша не идеальность, когда мы утверждаем, что он был не прав. Потому что мы бы так не смогли — взять на себе ответственность и спасти невинные жизни. А берёт ли на себя ответственность полиция за всё двадцать одно убийство Кенвуда? Нет. Но это ответственность только полиции и больше никого! Непрофессионализм полиции и обвинения поставил TRIAL-KU в ситуацию, когда он должен был разгребать чужие ошибки, допущенные людьми. Или вы хотите сказать, что если бы Кенвуд, убийца двадцати одной девушки, вышел бы на свободу — это не было бы ошибкой? Именно наши ошибки поставили TRIAL-KU в ситуацию, когда он должен был решать — следовать дословно требованиям закона, который создан, чтобы защищать людей, или напрямую защитить людей своими действиями. Он выбрал второе. Так чья же это вина? Его вина? Не его. Это наша с вами вина. Наша вина, что мы, люди, не смогли максимально эффективно выполнить свою работу, свои обязанности. Из-за нашего непрофессионализма TRIAL-KU — подсудимый.
Я окинул взглядом зал. Мистер Шерман, Глава Ассоциации, внимательно смотрел на меня, гадая — конец ли это речи, или будет продолжение. Я пошёл далее:
— Давайте подумаем с вами, как такую ошибку можно было не допустить. Люди полицейские не справились. Это факт. Человек обвинитель не справился. Это второй факт. Человеческий мозг не способен хранить в себе одновременно большие объемы информации и прорабатывать все возможные варианты развития событий. А для раскрытия сложных дел — это необходимо. А теперь представим, что было бы, если на месте полицейских, которые четыре года безрезультатно расследовали серийные убийства Кенвуда, оказались роботы.
Мне удалось сбить всех в зале с толку. Люди были удивлены.
— Если бы эти роботы обладали совершенными познаниями в физике, химии, криминалистике, баллистике, трасологии, криминологии и в прочих других науках. Если бы они имели встроенные анализаторы спектров зрения — инфракрасные, тепловые, ультрафиолетовые. Если бы они на месте могли проводить с максимальной точностью все виды экспертиз. Если бы у них был мгновенный доступ ко всем камерам в окрестностях места происшествия. Если бы они не теряли ни секунды на все эти действия, и делали их в одиночку, когда у людей требуется целая команда, чтобы провести хотя бы половину. Представьте, сколько преступлений можно было бы избежать, и как быстро бы преступники оказывались за решёткой. Если бы это были роботы-полицейские.
Я замолчал, давая время людям осознать сказанное мною, и продолжил:
— Роботам не нужен отдых, они реагируют мгновенно и могут работать сутки напролёт. В таком случае, Тим Кенвуд был бы пойман сразу после первого убийства. А может и на стадии лишь только покушения. И все его жертвы были бы живы. А в суде не возникало бы ситуаций, при которых вина человека существует, но непрофессионалы не способны её доказать. И это не означает лишение человека права на защиту. Госпожа Кларисса говорит абсолютно верно. Право на защиту и беспристрастное отношение к себе должен иметь каждый вне зависимости от тяжести своего поступка. Но если человек виновен, он не должен избегать наказания. Виновному всё равно предоставляется защита, его адвокат должен бороться за строгость наказания, за его срок, отстаивать наиболее приемлемые условия для подзащитного. Но! Виновный бы не выходил на свободу и не совершал новых преступлений, чувствуя абсолютную безнаказанность и молчаливое согласие всех. В чём смысл правосудия? В неотвратимости наказания. Именно это и только это должно сдерживать многих потенциальных преступников от совершения ужасных вещей. Но если они будут знать, что совершат преступление, а затем робот-адвокат оправдает их, потому что люди, расследующие преступления, не способны найти достаточно доказательств, то что будет сдерживать таких людей? Неотвратимость правосудия? Совсем нет.
Я вновь сделал длительную паузу, а затем привёл статистику:
— Сравним. С введением роботов-судей доверие со стороны людей к Суду как государственному органу возросло на шестьдесят восемь процентов. Быстрота и эффективность судебного процесса возросла на семьдесят пять процентов. Судебные ошибки уменьшились на сто процентов. С введением системы роботов-адвокатов количество оправдательных приговоров возросло на тридцать процентов. Доверие клиентов к своим адвокатам возросло на сорок шесть процентов. Доступность правосудия возросла на девяносто три процента — теперь все слои населения могут позволить себе услуги лучших адвокатов, потому что стоят они копейки, в отличие от предыдущих расценок у людей. У меня тоже, признаюсь, — в зале рассмеялись, — Я не могу даже вообразить, как возросли бы безопасность общества, доверие общества и уровень законопослушности и правопорядка, после внедрения программы специального подразделения роботов-полицейский. И как возросло бы качество правосудия, если бы вместо людей-обвинителей, здесь стояли роботы-прокуроры.
Я проследовал к своему месту. Люди в зале задались аплодисментами и принялись вставать со своих мест. Не все, но большинство. Присяжные начали активно переговариваться друг с другом и что-то записывать в свои бумаги.
— Вы произвели на меня впечатление, мистер Томпсон. Если бы я умел чувствовать, мне было бы приятно после ваших слов о нашем народе роботов, — пока Триал говорил, судья Морган призывала всех к порядку и тишине в зале суда, — возможно, что заслужено вас считали в свое время лучшим из лучших.
На аналитическое политическое телешоу пригласили специального гостя — Вице-Директора корпорации Justice-Tech, Люка Германа. В креслах друг напротив друга сидели ведущий и его собеседник, повернувшись к телеобъективу.
— Люк, как вы можете прокомментировать сегодняшнюю речь Томаса Томпсона в зале суда? Она подняла широкие обсуждения во всем обществе, — сказал ведущий.
Камера крупным планом остановилась на Люке Германе.
— Ник, ты абсолютно правильно выразился, — Люк, придавая должного эффекта своим словам, сделал движение указательным пальцем, — широкое обсуждение в обществе. Томас не высказал ничего такого, о чём не думали бы все мы. Но он первый, кто набрался смелости заявить об этом во всеуслышание. Эффективность программы роботов-судей и роботов-адвокатов налицо. И каждый из нас начинает невольно задумываться — они ведь профессионалы, чёрт возьми, роботам можно доверять. А вот способен ли мой сосед полицейский так же исполнить свой долг? Чувствую ли я себя в безопасности? Регулярные опросы среди граждан показывают, что те не удовлетворены работой органов полиции, многие люди не чувствуют себя защищенными. И это проблема. А сомневались бы вы в роботе, основной задачей которого с создания являлась бы защита каждого человека?
— Люк, — камера теперь показывала лицо ведущего, — скажи, пожалуйста, а вообще это возможно? Конечно разговоры — всегда хорошо. Но если брать реальность, возможно ли фактическое создание таких роботов, о которых говорил мистер Томпсон?
— Да, Ник, да! — камера вновь перевелась на Люка Германа, — это возможно! И более того, мистер Томпсон когда размышлял о функциональных характеристиках роботов исходил лишь из своего воображения и домыслов. На деле же всё ещё лучше! Наши технологии не только позволяют реализовать все идеи мистера Томпсона, а и продвинуться вперёд, оснастив полицейских роботов начинкой, которая позволит раскрывать преступления за считанные часы.
Камера показывала студию крупным планом, ведущий заявил:
— Об этом, дорогие телезрители, мы расскажем вам после небольшого перерыва!
Когда я приехал вечером в управление полиции, Джеймс Филмор встретил меня с угрюмым лицом.
— Тим Кенвуд умер.
— Что? Как умер?
— Просто умер. Ни с того ни с сего.
— Разве такое возможно?
— Не знаю. В полицейских тюрьмах, естественно, возможно всё, что угодно… Но клянусь, мы тут ни при чём! Он был абсолютно здоровым человеком. Вскрытие не обнаружило никаких проблем, причина смерти не установлена.
— Как-то это странно.
— Томас, странно, это когда я завариваю себе чёрный чай, а в пакетике оказывается зелёный вместо него. Странно, это когда жена вечером мне не даёт, какого чёрта тогда замуж выходила. Странно, это когда коп из жалости не выписывает штраф бедному, а тот затем подаёт жалобу, что коп не исполняет свои обязанности. А это не странно, это чёртова хрень, когда здоровенный мужик, копыта отдал в одиночной камере без участия кого-либо. Словно сам Сатана явился ночью по его душу и умертвил, желая поскорей забрать такое чудовище к себе в Ад, где ему и самое место.
— Хорошо, — кивнул я, — не странно. Необъяснимо? Или всё же ты способен это объяснить?
— Я могу лишь делать предположения, которые и так очевидны для всякого, кто обладает хотя бы толикой интеллекта даже отдалённо похожего на человеческий. Его убили. Не знаю, каким способом, и кто это сделал. Охранники, повара, уборщики, тараканы, клещи, пришельцы, экстрасенсы, призраки убитых им девушек или кто-то ещё. Возможно, ему яд подсыпали, хотя вскрытие никакого яда не обнаружило, а мы все яды знаем.
Больше книг на сайте — Knigoed.net
— Но ты же говоришь, что он был в камере один.
— Конечно! Во-первых, мы засунули этого подонка в самую маленькую камеру, где никто даже не поместится другой, ему и самому места маловато было. Думаю, когда управление строили, архитектор не предполагал, что в той каморе кто-то додумается содержать заключённого. А вообще посади его с кем-то, и любой, даже самый отъявленный уголовник, удушил бы его, узнав о его прошлом. Он был сам в камере, круглосуточно под нашим наблюдением. Он без нашего ведома ни разу не пёрднул и не подрочил. И потому я не знаю каким образом он сегодня спонтанно сдох.
— Туда ему и место.
— Я же с этим не спорю, вот только проблем прибавилось. Пресса ещё не знает. Виновного найти не удалось, и что я им скажу? Может: «Уважаемые, расходимся, проблемы больше нет. Почему нет? Да Кенвуд просто скопытился. Как это случилось? Да чёрт его знает, бывает в жизни такое, что поделаешь», — Джеймс говорил это наигранным голосом, а затем уже серьезно добавил, — это лишнее подтверждение твоих слов.
— Каких?
— О нашем непрофессионализме.
— Брось, Джеймс.
— Зачем ты так? Все полицейские — это люди. И мы делаем всё, что в наших силах, чтобы оберегать каждого члена общества. Мы жертвуем своими жизнями каждый день. Когда мы уходим на работу, жены не могут быть уверенны, что мы вернёмся вечером. И ради чего это? Говоря, ты задел каждого из нас. Ты поднял бучу. Теперь каждый обсуждает твоё предложение. Мне уже начинать собирать свои вещи из кабинета, на случай, если робот займет моё место?
— Джеймс. У меня не было намерений опорочить доброе имя полицейского.
— Но у тебя это вышло.
— Я должен выиграть это дело. Любые доводы, которые мне помогут — я буду использовать. После всего ты должен понимать, как никто другой — я намерен выиграть любой ценой. Кто как не ты должен знать, как серьёзно я настроен.
Позже вечером Джеймс Филмор, шеф городского управления полиции, стоял у своего джипа на обочине автострады. К нему подъехал чёрный тонированный седан. Задняя дверь открылась. Джеймс подошёл, посмотрел внутрь, огляделся по сторонам и сел.
— Здравствуй Джеймс, — седовласый мужчина протянул для приветствия руку, на пальцах которой блеснули два массивных золотых перстня.
— Здравствуй, Лучано, — ответил Джеймс, — пришло время вернуть долг.
Лучано Дамброзио был главой крупнейшего в городе мафиозного клана. Если в городе что-то было нелегально — можно было с уверенностью заявлять, что Дамброзио стоит за этим.
— Он зашёл слишком далеко. Обратного пути уже нет.
— И что ты хочешь, Джеймс, чтобы я сделал?
— Один выстрел может всё решить. Это будет выглядеть как заказное убийство. Можешь ли ты оказать мне такую услугу, в уплату старого долга?
— В уплату старого долга могу.
— Это должен быть профессионал. Промах исключен, он должен будет попасть прямо в цель.
— У меня есть такие люди.
— Всё должно выглядеть в нужном нам свете. Я знаю, кто может помочь. Дэв Куман — заместитель Главы Ассоциации людей-адвокатов.
Одинокие машины проезжали мимо. Джеймс Филмор вышел на улицу, дверь за ним закрылась, и седан, не включая света фар, медленно тронулся, скрывшись в темноте. Джеймс сел в свой джип и поехал в другую сторону.
Ещё позднее, в неприлично дорогом ресторане, который закрывался, только когда последний клиент решал уходить, двое мужчин беседовали за столиком. Мистер Лучано Дамброзио, отец городской мафии и мистер Дэв Куман, заместитель Главы Ассоциации людей-адвокатов.
— Я удивлён, что вы позвонили мне в столь поздний час, — сказал Дэв. Он чувствовал себя неуютно, рядом с таким человеком.
— Давно мы с вами не виделись. С тех пор, как роботы заняли ваши места.
— Да, когда-то вы были моим любимым клиентом, — Дэв нервно улыбнулся.
В зале кроме них двоих больше посетителей не было. Подошёл официант и разлил в два высоких бокала отменное вино. Лучано и Дэв вели неспешную беседу. Дэв слегка расслабился. Ровно до того момента, как Лучано Дамброзио сказал:
— Я о том, что, если убрать его с арены, это может решить все ваши вопросы. Я говорю об убийстве.
— Так радикально? Я, конечно же, хотел, чтобы он отошёл от дел, с таким-то подходом к делу, но, чтобы столь крайняя мера…
— Такие нынче времена, мистер Куман, требуют от нас суровых мер, иначе мы останемся за бортом, а корабль уплывет. А мы же с вами привыкли стоять у руля этого корабля.
— Дайте подумать.
— В свете всего это будет выглядеть не как заказное убийство. Когда общество разделилось на противоборствующие и ведущие полемику лагеря, покажется не слишком подозрительным, если кто-то вдруг не совладает с эмоциями и убьёт его, считая виновником всего.
— И подозрения не упадут на меня!
— Именно. Но нам нужно обезопасить и себя и вас. Устранение такой видной цели будет стоить крупную сумму.
— Но таких денег у меня нет.
— А я и не говорю о ваших деньгах. Деньги должен заплатить Глава Ассоциации, Скотт Шерман.
Когда бокалы собеседников опустели, подошёл официант и наполнил их вновь.
— Я вас услышал. Теперь мне нужно всё обсудить с мистером Шерманом. Я думаю, мне удастся его убедить.
— А теперь, — мистер Дамброзио отодвинул свой стул и встал, — я вынужден откланяться.
К столу подошёл мужчина низкого роста, в черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом.
— Это Артуро, — представил подошедшего мистер Дамброзио, — вы с ним обсудите детали.
— История не терпит сослагательных наклонений. Не может быть никаких «если», — рассуждала Кларисса Ричардсон, расхаживая перед трибуной присяжных, — мы с вами не жёлтая пресса, которая может в вольной форме рассуждать о возможных вариантах и выдвигать гипотезы что могло быть, если бы всё было по-другому. У нас нет такой возможности. Мы не на телевизионном шоу, где можно вести полемику, пренебрегая всеми имеющимися фактами. Это не соответствует статусу данного места. Мы не сенаторы, чтобы обсуждать, как улучшить жизнь людей в будущем, это не наша компетенция. Мы не законодатель, чтобы обсуждать законы и пути их совершенствования. Это не наша задача. Мы находимся в суде, и мы должны решать конкретный спор, на основании законов, которые мы имеем. Законов, которые действуют в данный момент и которые были нарушены. Я стою здесь перед вами и утверждаю, что робот не мог сдать серийного убийцу. Некоторые называют меня бессердечной, циничной. Придержите свои выводы. У меня есть дети. Когда они выходят на улицу гулять и приходят хотя бы на минуту позже, чем говорили, моему сердцу не спокойно. Когда они не берут трубку моя душа уходит в пятки. Я бы сама хотела удушить своими руками Тима Кенвуда. Но не всегда я могу делать то, что хочу, и не всегда то, что я делаю мне нравится. Но я профессионал, именно поэтому государство доверило мне право обвинять от его имени. Что значит правосудие? Судить по праву. Не по эмоциям, не по нашим чувствам. А по праву. По законам. Законы — краеугольный камень, на котором зиждется современная цивилизация. Робот-адвокат пренебрег ими. Государство доверило ему роль защиты. Колоссальная ответственность. Он пренебрёг этим. Он взял на себя роль обвинителя. Робот пренебрёг государством, которое выстраивалось столетиями и улучшалось для нас с вами. Улучшалось для того, чтобы каждый чувствовал себя защищенным. Века сверхчеловечной работы, которая создала наше общество привели к тому, что робот сам решает кем ему быть, он ставит себя выше закона, который предписывает его поведение, он ставит себя выше людей, которые договорились между собой, что такие законы должны действовать и таков порядок вещей обязателен для каждого. Он ставит себя выше государства, которое определило ему роль в системе правосудия и обязало придерживаться её. Действия TRIAL-KU нарушают не только адвокатскую этику, но и ставят под угрозу общественные догмы. Если мы в суде — воплощении законности, будем пренебрегать законами, какой же мы пример подадим людям? Подорвем доверие людей к законам. Чему следуют люди — то роботу не указ.
Я сидел в кафетерии со своим приятелем — журналистом, который уже восемь лет работал на одном из крупнейших телеканалов, пользовавшимся неплохой репутацией среди зрителей. Я протянул на стол руку, и когда убрал — на салфетке лежала маленькая флэшка.
— Здесь всё, о чем ты мне говорил? — спросил он, засовывая флэшку в карман.
— Да. Я хочу, чтобы ты обнародовал. Это поможет и тебе и мне. А также подогреет интерес среди людей.
— Условия как всегда?
— Да. Полная анонимность. И не забудь изменить голос, чтобы ко мне потом не было никаких вопросов.
— Договорились, — он встал и достал бумажник.
— Я угощаю.
— Оправдав Тима Кенвуда, адвокат помог бы ему в последующих преступлениях, — размышлял я в зале суда, — Разве адвокат должен был рассказать, как Кенвуду уйти от следствия, как избежать тюрьмы, как скрыть улики, как сделать так, чтобы нападение на девушку в ночном клубе не было связано с его предыдущими убийствами? Судья оправдал бы его, а тот вышел на свободу, и уже наученный лазейкам в законах, стал бы ещё лучшим убийцей, ещё более неуловимым, используя советы адвоката. Помогая убийце, робот стал бы соучастником преступления намного серьезнее, чем тот поступок, который совершил. Где та грань, между консультацией клиента насчёт юридических аспектов его деяния с одной стороны, и рекомендации по совершению преступных действий, с другой? Помогая избежать наказания, TRIAL-KU сам стал бы помощником серийного убийцы, и его роботизированные руки могли бы оказаться в крови будущих жертв.
— Эту запись нам передали на условиях анонимности, — вещал диктор выпуска теленовостей, — Слова, что вы услышите, принадлежат одному из государственных обвинителей. Мы изменили голос, чтобы говоривший остался неузнанным. Мы не ставим своей целью обличить кого-то, а приводим вам для размышления очень занимательные высказывания.
Включилась запись, и голос, намеренно искаженный до неузнаваемости, стал говорить:
«Если роботов-адвокатов отменят, я буду очень рада, как и многие коллеги. Знаешь, я проиграла восемь дел из последних десяти, где моими оппонентами были роботы-адвокаты. И так у многих. Проигрываем мы не потому, что клиенты роботов невиновны, а потому что роботы-адвокаты не имеют изъянов. В отличие от нас, людей, они безукоризненно знают свое дело, и из-за их совершенности, много виновных оказывается оправданными. Конечно, Кларисса не будет заявлять это в суде, чтобы не сгубить авторитет, но это так. Иногда мы не можем найти все улики, иногда не можем прийти к правильным выводам, имея доказательства, иногда мы упускаем какие-то детали, и роботы пользуются этим. Они идеальны, они знают все, а мы нет».
Да, я вёл запись нашего разговора со Скарлетт. Да, я делал скрытую аудиофиксацию всех разговоров, которые происходили у меня в кабинете, чтобы позже использовать их в своих интересах. Был ли я подонком? Да. Но я был чертовски умным подонком, который ни перед чем ни остановится ради своей цели. Все методы были для меня хороши. Манипулировал ли я общественным сознанием? Я хотел, чтобы слова Скарлетт начали обсуждать, заговорили о них на каждом углу. И не важно, поверят ли люди им или посчитают подделкой. Важно, что они внутренне с ними согласятся. Присяжные, я надеялся, тоже.
Было ли мне стыдно? В лексиконе юриспруденции не существует такого понятия, как стыд.
— Нам подменяют понятия, — утверждала Кларисса присяжным, — нужно учитывать, что профессия адвоката всегда и в любом деле, за которое он берётся, имеет один нюанс. Адвокат понимает, что каждый его клиент может быть потенциально виновным в содеянном. Адвокат осознаёт, что его клиент может быть самым отъявленным негодяем на Земле. Адвокат может не обращать на это внимание, может испытывать неприязнь к такому клиенту, может уважать его, может осуждать — разное бывает. Но, несмотря ни на что, он должен его защищать. В этом и есть профессионализм.
Мистер Шерман, Глава Ассоциации людей-адвокатов вёл беседу с Дэвом Куманом, своим заместителем, сидя в кабинете, с видом на город из сорокового этажа.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно, Шерман.
— И сколько они хотят за свои услуги?
— Два миллиона наличными.
— Это большие деньги.
— Ты их быстро отобьёшь, мы оба это знаем. Нужны жёсткие и быстрые действия, пока ещё не всё потеряно. Нам необходимо вмешательство господина Дамброзио и его людей.
Шерман задумался. Когда речь заходила о его месте — он готов был жертвовать всем. А тут всего-то два миллиона. Он заработал намного больше этой суммы за всё время своего председательства, пускай и неофициальными путями. Он был готов отдать эти деньги, чтобы в будущем отбить их многократно. Это был бизнес, ничего более.
— Передай Лучано Дамброзио, что я согласен.
— Он пришлёт координаты места, куда нужно будет отнести сумку с деньгами.
— Хорошо. Печально. Я ожидал, что Томас не подведёт, когда назначал его вести дело.
«Вымысел или сенсация?» — в глаза бросался заголовок ежедневной новостной газеты, которую раздавали на выходе из метро. На обложке содержался отрывок из статьи, расположенной на второй странице: «Запись обнародована авторитетным телеканалом. Не в их стиле рассматривать и преподносить публике бульварные слухи. Вполне вероятно, что аудиозапись подлинная и выражает мнение, которое действительно бытует в кругах государственных прокуроров».
— Следуя логике стороны защиты, — Кларисса указала рукой в мою сторону, — мы не должны предоставлять медицинскую помощь пострадавшим преступникам, верно? Зачем хирург будет исполнять свой профессиональный долг, если знает, что лежащий на операционном столе — убийца. Врач должен сам его убить, или, по крайней мере, отказаться проводить операцию, верно? Давайте вернёмся к первобытному обществу, где каждому дадим право устраивать самосуд. Есть определённые нормы поведения, когда человек приносит клятву, он обязуется защищать людей, во что бы то ни стало. Это его долг. Но могут ли вообще роботы приносить клятву? Или это такая же формальность для них всех как и для подсудимого?
«Убийца умер при загадочных обстоятельствах» — появившаяся на телеэкране надпись повествовала о направленности темы сегодняшнего вечернего ток-шоу с Дином Макданделом.
— Я не думаю, что он умер своей смертью, — заявил мужчина с засаленными волосами и очками в большой оправе.
— Такова официальная версия, — заметил Дин Макдандел.
— Ну да. Здоровый мужик жил-жил, убивал людей, а потом, когда оказался в одиночной камере в Управлении полиции, дожидаясь известий о своей дальнейшей судьбе, взял и помер сам собой внезапно. Не смешите меня. Это был идеальный выход из ситуации для всех. Проблема существовала — проблемы не стало.
— Но был ли Тим Кенвуд проблемой после поимки? Он ведь был не на свободе, где мог учинять, что ему вздумается.
— Я говорю, что проблемой была его дальнейшая судьба. Его не могли посадить в тюрьму и не могли отдать под суд — ведь его вина не была доказана законным путем, а согласно Конституции, это значило, что не была доказана вовсе. Формально он был невиновен. Но всем было достоверно известно, что он кровавый серийный убийца который лишил жизни более двух десятков человек. А значит отпустить его на волю так же было нельзя, хотя того требовал закон. Потому и была проблема. Теперь она исчезла — не надо ломать голову как же его посадить, но, чтобы при этом не нарушить закон, который и так не соблюдается даже роботами. Смерть Тима Кенвуда была на руку всем.
— Всем, кроме самого Тима Кенвуда, — после слов Дина, зрители в студии рассмеялись.
Был полдень. Четверг. Завтра, в пятницу, должно было состояться последнее заседание и оглашение решения суда присяжных. Скотт Шерман сидел на скамейке в парке. Возле него лежала чёрная спортивная сумка. По аллеям гуляли влюблённые молодые пары, мимо проходили люди, спеша по своим делам, старики, держа на поводках своих собак, разговаривали друг с другом.
На скамейку подсел мужчина. Джинсы, тёмная толстовка, солнцезащитные очки и кепка. Он был низкого роста. Его звали Артуро, и он был одним из лучших киллеров семьи Лучано Дамброзио.
— Вы принесли деньги? — спросил Артуро, не смотря на Шермана.
— Да. Они в сумке, — ответил тот.
— Хорошо. Вы свою часть договора выполнили. Мистер Дамброзио завтра выполнит свою.
— Это понятно.
Артуро поднялся, взял сумку и пошёл. Мистер Шерман посидел ещё немного, и ушёл тоже.
— Мы с вами хорошо поработали, — из динамиков Триала это звучало как похвала.
— Согласен. Завтра всё решится. Волнуешься? — спросил я.
— Мне интересно, как всё развяжется.
— И каково твое мнение?
— Не знаю. Я же не спец по людям. Это ваше поле боя. Вы знаете правила, вы знаете противника. Лучше вы мне скажите своё мнение.
— Возможно, присяжные приняли нашу сторону. Возможно — нет. Кларисса тоже была хороша. Быть уверенным на сто процентов сложно. Всё может сложиться, что в одну сторону, что в другую с одинаковой вероятностью.
— Тогда всё будет зависеть от вашей последней речи.
— Да. У меня припасён мой последний трюк на этот счёт.
— Удачи нам завтра. С вами было приятно работать. Я мог бы сказать, что из вас получился бы хороший робот-адвокат, но буду не прав. Из вас отличный адвокат-человек.
Перед уходом я зашёл к своему другу, Джеймсу Филмору, шефу полиции.
— Волнуешься? — спросил он меня.
— Если скажу, что нет — солгу.
— Это обычное и нормальное состояние всех адвокатов — лгать, — Джеймс рассмеялся.
— Ты прав, нас адвокатов трудно назвать правдолюбцами, если только эта правда не случается с нашими клиентами.
— Я думаю, что ты уже добился того, зачем брался за это дело. О тебе вновь заговорили. Всё общество обсуждает твои слова, идеи в суде. Ты вновь на вершине.
— Ещё нет, но я подобрался к ней вплотную. Главное теперь не сорваться. Завтра всё решится.
Когда мы попрощались, и я уже открыл дверь, чтобы уйти, Джеймс сказал мне вслед:
— Прости меня, Томас, если что.
— О чём ты, Джеймс? — я обернулся.
— Я искренне не хочу, чтобы завтрашний день плохо кончился для тебя. Но иногда ты сам не понимаешь, что делаешь.
— В этом я и отличаюсь от робота, — я улыбнулся другу на прощание и вышел.
В здание Ассоциации я заехал буквально на полчаса. Я хотел пораньше приехать домой и как следует отдохнуть перед завтрашним днём. Когда я собирал свои вещи, ко мне постучался мистер Шерман.
— Ну как настрой? — спросил он, улыбаясь и держа руки в карманах брюк.
— Самый что ни на есть боевой.
— Всё общество замерло в ожидании. Твоё имя уже вошло в историю, и завтра будет написана последняя её страница — самая главная.
— Надеюсь главы, а не книги? — я усмехнулся, — Я смогу всё в ней подкорректировать в нашу пользу.
— Не сомневаюсь. Потому я и привлёк тебя к этому делу.
Я закончил все приготовления и был готов уходить.
— Я пойду, хочу отдохнуть хорошенько.
— Конечно! Удачи тебе. И я хотел сказать ещё кое-что, — он на несколько секунд замялся, — поверь мне, я всё сделал для блага нашего общего дела, над которым мы трудились все эти годы.
— Я не сомневаюсь мистер Шерман. И уверен, что смогу повернуть дело таким образом, чтобы получить ожидаемый мною результат.
Мы пожали друг другу руки, и я уехал.
Вокруг стояла звенящая тишина. Листва покачивалась под наплывами ветра, но делала это словно бесшумно. Небо провисло под тяжестью бесчисленных звёзд, но не падало вниз, а держалось, волоча свою непосильную ношу. Полный месяц заливал светом могилы и надгробия, и свет этот действительно был могильным светом.
Я стоял у камня, на котором было высечено: Лэндон Донован. Я молчал. Сказать было нечего. Я вздохнул и покачал головой.
Почувствовав, что довольно, я неспешным шагом двинулся к выходу, где меня дожидалась машина, мотор которой ещё не успел остыть.
Робот TRIAL-KU сидел на койке в своей камере и на протяжении многих часов смотрел в одну точку на противоположной стене. Он не спал, он не был в режиме ожидания. Его вычислительные программы и алгоритмы работали в полную силу.
Ещё до восхода солнца небо затянули тучи. Ранним утром пошёл дождь. К восьми часам он усилился в несколько раз, превратившись в настоящий ливень. Раздавался гром, небо озарялось вспышками грозы.
Людей возле зала суда было много, несмотря на испортившуюся погоду. Почти все стояли с зонтиками, многие — в дождевиках. Практически не раздавались крики и возгласы, скандирования и требования. Люди были притихшими, ожидая решения суда. Вскоре подъехали автомобили. Вышедшие из них участники процесса направились внутрь.
Присяжные были максимально серьёзны и сосредоточены. Кларисса Ричардсон, казалось, была монолитным воплощением хладнокровности, а лицо её напоминало камень. В глазах судьи Морган читалась напряжённость. Я выглядел спокойным.
С заключительной речью обвинения вышла Кларисса. Она обошла зал, обвела взглядом каждого из присяжных, и тогда заговорила:
— Мы с вами услышали много заявлений в данном зале. Несколько раз нас призывали откинуть ложь и называть вещи своими именами. Я согласна. Нужно быть честными с собой. И не боясь осуждения наших друзей и близких сказать — да, этот человек, с которым обошлись не по закону, Тим Кенвуд, был преступником. Да, одним из самых опасных преступников последних лет. Если мы действительно хотим, чтобы правосудие было честным и справедливым, чтобы суд был воплощением законности, а не представителем произвола в одну или другую сторону, исполняя свой долг, мы не должны следовать вожделениям толпы. Мы не должны бояться общественного недовольства. Мы должны называть происходящее своими именами. Да, Тим Кенвуд был серийным убийцей. Но мы не имели права так с ним поступать. Каждый человек, попавший в суд, должен быть уверен, что с ним обойдутся согласно закону. Этим мы и отличаемся от дикарей, которые виновного линчевали на месте. Мы должны быть гарантией для каждого, вне зависимости от того, что он совершил — гарантией, что его ожидает честный и справедливый суд. Здесь не будет произвола и беззакония. Это — суд, дамы и господа.
Пауза.
— Некорректное поведение робота-адвоката не только умаляет достоинство адвокатской профессии, но и создает преграды отправлению правосудия в целом, а также ставит под угрозу уважение общества ко всей судебной системе. Мы именуем себя цивилизованным демократическим государством, а это значит, что любая вина должна быть доказана в предусмотренном законом порядке, с учётом всех процессуальных норм и правил. Это является гарантией защиты каждого человека от судебного произвола. Исключений нельзя делать ни для кого. Сколько раз глав преступных организаций приходилось отпускать, потому что против них не было достаточных доказательств, хотя всё общество знало о сотнях их преступлений? Но мы обязаны подчиняться закону, даже если считаем его неправильным или несовершенным.
Пауза.
— В основе взаимоотношений адвоката с клиентом лежит абсолютное доверие. От потенциального преступника отворачиваются все — общество, семья, друзья. И адвокат это последний и единственный, кому он может доверять, потому что человек знает — чтобы он не совершил, адвокат обязан ему помочь. Это его долг. Клиент должен понимать, что перед ним не палач, не судья и не полицейский. Перед ним его помощник, советник, союзник. Тогда у человека не будет оснований не быть откровенным с адвокатом, что поможет наиболее эффективно защитить его интересы и права. Робот-адвокат модели и серийного номера TRIAL-KU показал, что не способен справляться с функциями, для выполнения которых он был создан, грубо нарушив закон, предав клиента. TRIAL-KU не индивидуально созданный робот-адвокат со своими особенностями или уникальными чертами. По всем параметрам и характеристикам он такой же, как и все остальные роботы-адвокаты, следовательно, он воплощение и ярчайший пример всей их системы. Система роботов-адвокатов не оправдала себя. Я прошу от суда присяжных признать робота-адвоката TRIAL-KU — несостоятельным и непригодным для продолжения своей профессиональной деятельности, и наложить запрет на дальнейшее действие программы роботов-адвокатов, как таковых, которые не могут справляться со своей главной целью, для которой они были созданы и для которой они внедрялись.
В зале раздались аплодисменты, кто-то закричал «Браво!». Судья Морган призвала к порядку.
Теперь был мой черед. Когда я вышел, то заговорил сразу:
— Этот судебный процесс нельзя характеризовать как обычный. Нет. Результатом его будут революционные перемены в нашем обществе. Вопрос — какие? В плохую или хорошую сторону. Я показал слабые качества нашей правовой системы. Времена идут, обстоятельства меняются и уже нельзя отнекиваться от насущных проблем, прикрываясь только лишь статьями законов. Данный процесс уникальный и первый в своём роде, его нельзя сравнивать с другими судебными делами, а потому опираться только лишь на формальности, игнорируя очевидные вещи будет так же неправильным. Я привёл примеры слабости наших правоохранительных систем. И привёл примеры их улучшения. Я не ставил себе целью убедить вас в необходимости нововведений лишь чтобы оправдать своего клиента. Я хочу улучшить нашу страну. Чтобы ошибки правосудия, подобные конфликты в нашей стране больше не возникали. Сделать её ещё более безопасней для каждого конкретного гражданина, и я показал, как можно воплотить это в жизнь. Да. Я не отрицал, что мой клиент виновен в нарушении статей, которые ему приписывают. Но я доказал, что он был прав, поступая так, и никак иначе. Наступила пора изменений. И у нас есть шанс принять их, двинуть эволюцию социума далее. Но также у нас есть возможность не делать этого. У нас есть возможность вернуться на несколько ступеней в развитии назад, если мы отменим роботов. Давайте представим, что так и произошло. Роботов-адвокатов больше нет. Процесс будет не остановить, и в будущем мы сделаем ещё несколько шагов назад и отменим роботов-судей. Снова люди будут вершить правосудие. Люди. Кто мы такие, эти люди? На протяжении всего судебного процесса со мной выходили на связь различные личности. Каждый из них преследовал свой интерес и пытался внушить его мне. Одни сетовали на проблемы из-за людей, убеждая сделать всё, чтобы выиграть дело. Другие предлагали мне различные блага, лишь бы я только его проиграл. Третьи давили на меня, а четвёртые взывали к моим человеческим чувствам, дабы я посодействовал отмене роботов, — да, говоря это, я в определённом смысле приукрашивал картину, дорисовывал свои, новые краски, — чего стоит взять только мистера Скотта Шермана, Председателя Ассоциации людей-адвокатов. Он назначил меня на это дело, чтобы я проиграл его, чтобы люди вновь вернулись на арену. Когда же он увидел, что я не намерен сдаваться, и защищаю Триала, он предложил мне крупную сумму денег, чтобы я проиграл. Я отказался. — В этот момент я затылком чувствовал, как мистер Шерман, сидящий в зале, побагровел, поперхнулся собственной слюнной и чуть не упал с кресла, ведь я говорил откровенную ложь, а я продолжал, — каждый пытался тем или иным образом попытаться склонить меня к определённому решению. Они понимали, что я — не робот. Я человек, подвластный искушениям, у которого есть слабости, а значит, со мной можно договориться. Вот в этом и есть вся людская суть. Люди думают только о себе. А роботы думают о людях. Роботы были созданы с великой целью — заботиться о людях, служить им. Если вы готовы поменять роботов вновь на людей — то так тому и быть. Но я бы не хотел, чтобы мои будущие дети жили в таком мире. Каждый хочет, чтобы его ребенок жил в мире лучшем, а не худшем, чем живет он сам. Спасибо.
Зал разразился аплодисментами. Кто-то кричал, а кто-то свистел. Когда я сел за наше место, Триал посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— Объявляю пятиминутный перерыв, — огласила судья Морган и ударила молотком.
Все поднялись со своих мест. Я направился к выходу, за окнами было видно, что дождь уже закончился, и я хотел подышать свежим воздухом.
Мистер Шерман преградил мне дорогу.
— Ты что скотина говоришь такое? — он был в ярости, а его слова тут же были захвачены несколькими десятками телекамер, — ты с ума сошёл?
— Люди узнают правду, хватит её скрывать! — закричал я, а журналисты рядом, от такого количества сенсаций в один день, были на седьмом небе от счастья, — если люди как ты будут дальше вершить правосудие, вместо роботов, все должны знать, сколько в таких людях дерьма!
— Да ты не в своём уме! Ты чокнулся, мерзкий ублюдок! — он едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на меня.
— Ты прекрасно знаешь, что я сказал не всё! Я дам разоблачающее интервью и расскажу всю правду о хрени, которую ты мутишь вместе с половиной организации!
Шерман кинулся вперёд, но оказавшийся рядом полицейский руками оградил его от меня. Я бросил разъяренный взгляд на боса и пошёл дальше, не обращая внимание на посыпавшиеся вопросы журналистов.
— Мне нужно сделать звонок! — Шерман достал телефон, развернулся, и пошёл вглубь зала.
Я вышел на улицу. Сырость и свежесть. Вдохнул воздух полной грудью. Посмотрел на небо. У меня хотели брать интервью, но я отказался, попросив дать мне чуточку передохнуть.
Сошёл со ступеней. Достал сигарету и закурил. Направился к дороге. Вокруг были митингующие, поддерживающие и просто любопытные. Толпа корреспондентов брала интервью у разных людей. Я, подумав, вновь пошёл обратно, став на первую ступень. Между журналистов протиснулся мужчина низкого роста и направился ко мне.
— Пожалуйста, я не желаю сейчас ни с кем разговаривать, — сходу предупредил его я.
— В суде наговорились? — спросил мужчина. Он был маленького роста, скользкой внешности. На голову была надета чёрная шапка, а глаза скрывались за солнцезащитными очками. Он держал руки в карманах толстовки.
— Я же сказал, — раздражённо ответил я.
Внезапно он выбросил правую руку из кармана. В ней оказался небольших размеров револьвер. Выстрел, скорее, как хлопок, не слишком тихий, но и не столь громкий, чтобы перекрыть собой шум толпы. Я почувствовал резкий укол, а затем острую боль. Мужчина бросил на землю револьвер, развернулся на сто восемьдесят градусов и кинулся в направлении толпы.
Я приложил руку к месту выстрела. Сквозь пальцы сочилась кровь. Я пошатнулся, сделал несколько шагов назад, оступился, подвернул ногу и повалился на ступени суда.
Вокруг начался крик, кто-то бросился ко мне, кто-то — бежать отсюда. Люди заметались в стороны.
Я прислонил голову на одну из ступеней. Так было комфортней. Я закрыл глаза. Мне захотелось спать.
Артуро, наёмный убийца, затерялся в толпе и замедлил шаг, стараясь слиться с ней. У него это получилось. Он снял шапку и бросил её себе под ноги, через секунду на неё наступила чья-то нога. Солнцезащитные очки он засунул в карман.
Внезапно чья-то рука схватила его за плечо — это был мужчина в спортивном костюме. С другой стороны, вынырнула женщина в джинсах и серой блузке и остановилась в нескольких шагах, расставив ноги в стойку, сжимая двумя руками пистолет.
— Стоять!
— Не землю!
— Руки, чтобы я их видела!
Люди расступались в стороны, и вокруг Артуро образовалось свободное пространство. Пять человек обступили его, трое из них направили на него оружие. Артуро понял, что бежать возможности не было. Он поднял руки вверх.
— Я сдаюсь, не стреляйте!
Кто-то сзади схватил его так, что не высвободиться. В следующее мгновение Артуро повалили на асфальт, лицом вниз. На запястьях сомкнулись наручники.
— Я всё расскажу, я лишь выполнял то, что мне поручили!
На дороге нарастал вой сирен. Несколько полицейских машин пронеслись мимо, за ними машина скорой помощи.
— Я лишь сделал то, за что мне заплатили!
Полицейские, одетые в гражданскую одежду, поставили его на ноги и повели сквозь толпу.
Скорая помощь, сопровождаемая воем сирены, понеслась в обратную сторону.
Мистер Шерман вышел на улицу посмотреть, что за события вызвали такой шум. Он остановился на верхних ступенях у входа в суд.
— Он заплатил мне! Он заказал убийство Томпсона! — Артуро начал извиваться в руках полицейских, как вьюнок в руках рыбака, и указывать головой в направлении входа в суд, — это Шерман, Глава Ассоциации, и его заместитель Куман! Они заплатили мне за убийство Томпсона!
Шерман оторопел. Взгляды многих обратились к нему.
— Не правда! — вскрикнул он, но голос от волнения и страха подвёл его, сорвавшись на визг.
— Я не виновен, я лишь исполнял приказ Шермана! — орал Артуро, когда его сажали в полицейскую машину.
Двое работников полиции оказались рядом возле мистера Шермана. Один из них доставал наручники. Второй жестом левой руки, повернутой ладони, давал понять, что всё хорошо, как бы успокаивая, но правая рука лежала на поясе поверх кобуры с пистолетом.
— Это недоразумение! — растеряно проговорил Шерман.
— Разумеется, мы во всем разберемся, — полицейские взяли руки Шермана за спину, и надели на него наручники.
— Это ошибка! Вы не сможете этого доказать, потому что этого не было!
Перерыв продлили. Вынесение судебного решения было отложено на некоторое время.
Спустя полчаса Джеймс Филмор, шеф городской полиции, дал пресс-конференцию журналистам, комментируя произошедшее сегодня.
— Мистер Шерман, Глава Ассоциации людей-адвокатов и мистер Куман, его заместитель, были фигурантами нашего расследования, которое длилось уже несколько месяцев, — пока он говорил, его освещали вспышки фотокамер, — но ранее у нас было недостаточно улик для их ареста. Сегодня они совершили поступок, который можно воспринимать, как удар по системе честного правосудия.
— Скажите, пожалуйста, есть ли у вас другие доказательства кроме заявлений наёмного убийцы?
— Да, — Филмор показал несколько крупных фотоснимков, — здесь вы видите, как мистер Куман ведёт беседу в ресторане поздним вечером с человеком, который позже оказался наёмным убийцей, — на снимке был запечатлён момент, когда после разговора Дэва Кумана и Лучано Дамброзио, второй ушёл, а на его место сел Артуро. Фотография была сделана через три минуты после этого, Филмор продемонстрировал второй снимок, — а здесь вы видите, как мистер Шерман в парке передает деньги этому же убийце.
На второй фотографии Шерман с чёрной спортивной сумкой в руке шёл по парку, на третьем снимке мистер Шерман сидел на скамейке, а сумка стояла рядом, на четвёртом на скамейку подсаживался Артуро, а на пятом Артуро брал сумку и уходил. Филмор продолжил:
— При обыске жилища наёмного убийцы, мы нашли эту сумку. В ней было полмиллиона долларов наличными. А также отпечатки пальцев Скотта Шермана.
Заседание продолжилось через несколько часов. Люди заполняли зал. В воздухе чувствовалась напряжённость. Произошедшее событие никого не оставило равнодушным.
Судья Морган объявила о продолжении заседания, когда все стороны (защита была уже без мистера Томпсона), присяжные, зрители и журналисты заняли свои места.
— Подсудимый, — судья Морган обратилась к TRIAL-KU, — у вас есть возможность сказать своё последнее слово перед тем, как суд присяжных удалится в совещательную комнату для вынесения своего решения.
Триал поднялся. Он молчал и все смотрели на него, а затем сказал:
— Я хочу только одного. Чтобы жертва мистера Томпсона не оказалась напрасной.
Присяжные цепочкой проследовали в совещательную комнату и закрыли за собой дверь.
Присяжные совещались четыре с половиной часа. Журналисты и зрители в это время разводили бурную дискуссию между собой насчёт правильности того или иного решения, и к чему оно может привести. Когда присяжные, наконец, вышли, в зале воцарилась абсолютная тишина. По их лицам нельзя было определить, какое было вынесено решение. Все были спокойны и хладнокровны. Прозвучал голос судьи Морган:
— Я прошу суд присяжных огласить свой вердикт.
Со своего места на трибуне поднялся чернокожий мужчина. Ему было сорок лет, он был крепкого телосложения, постриженный наголо.
— Суд присяжных заседателей, разобравшись в сути дела, признаёт робота-адвоката модели и серийного номера TRIAL-KU виновным в грубом нарушении положений закона об адвокатуре и профессиональной этике, а также закона о конфиденциальности информации, полученной при исполнении профессиональных обязанностей.
По залу прошёлся ропот. Робот сидел неподвижно, как и следовало, не выражая эмоций. Он просто воспринимал информацию.
— Виновным, — продолжал присяжный заседатель, — но суд присяжных принял решение, что противозаконные действия TRIAL-KU были оправданы острой социальной необходимостью, предотвращая опасность и вред для общества, которые возникли бы в случае невыполнения таких действий. Предотвратимый вред суд присяжных признает значительно большим, чем вред, который был причинён согласно действиям TRIAL-KU. Своим решением мы постанавливаем продолжить выполнение программы роботов-адвокатов без изменений, в объеме, который был до её приостановления. Также мы приняли решение направить в Совет Правосудия, Министерство Внутренних Дел, в Главный Департамент Полиции, а также в Конгресс рекомендации по рассмотрению вопроса о целесообразности внедрения в ряды полиции новых подразделений, состоящих из роботов-полицейских, что необходимо в свете возникновения критической нужды со стороны общества в реформировании системы правоохранительных органов для повышения её эффективности и роста общего состояния безопасности и правопорядка в государстве.
— Решение суда присяжных заседателей является окончательным по данному делу. Решение пересмотру не подлежит. Заседание окончено, — судья Морган ударила молотком, и в зале началось бурное обсуждение, посыпались вопросы журналистов, кто-то радовался и обнимался, другие же недоуменно качали головами, разочарованные.
Яркий солнечный свет, беспрепятственно проникая из огромного окна, заливал всю палату. Пол вокруг кровати был завален букетами цветов, стоящих в ведрах и пластиковых бутылках — вазы в больнице закончились после первых одиннадцати.
Моё тело было перемотано повязками, я лежал под капельницами, но моё самочувствие потихоньку налаживалось.
Напротив кровати на стене висел телевизор, и я как раз ожидал выпуска новостей, которые должны были огласить итог внеочередного утреннего заседания Совета Правосудия при Министерстве Юстиции. Ведущий говорил из телевизионной студии:
— С нами специальный корреспондент, Моника Никшер, ведёт трансляцию прямо из здания Совета. Моника?
— Здравствуйте! — камера показала женщину, стоящую в холле Министерства Юстиции, повсюду за ней сновали люди, и ей приходилось перекрикивать гул толпы, — только что стали известны результаты экстренного заседания Совета! Единогласным решением Скотт Шерман был отстранён от исполнения обязанностей Главы Ассоциации людей-адвокатов, а Дэв Куман был отстранён от должности его заместителя. Они оба сейчас находятся под следствием и суд по их делу должен состояться в ближайшие недели. Им светит крупный тюремный срок за покушение на убийство, взяточництво, подкуп, мошенничество, уход от уплаты налогов и финансовые махинации. Сразу же Совет перешёл к обсуждению кандидатуры нового Главы Ассоциации. Ни у кого не возникло сомнений, что им станет Томас Томпсон, который проявил неистовый профессионализм и преданность своему делу. Совет единогласным решением постановил назначить мистера Томпсона Главой Ассоциации. Официальная процедура состоится, как только мистера Томпсона выпишут из больницы, и он будет готов приступить к исполнению своих обязанностей.
Я выключил телевизор. Закрыл глаза и ощутил искреннейшую радость и абсолютное счастье, которые не испытывал уже долгие годы. Не смотря на ранение и на боль, по моему телу разлилось тепло, излучающее эйфорию. У меня получилось. Я смог. Я воспользовался шансом, и теперь я получал заслуженную награду. Я заслужил её. После всего, через что мне пришлось пройти — только такой итог мог оправдывать все мои действия. Мой план сработал. Если бы я убрал с арены только Шермана, то его место занял бы Куман. Я убрал двоих. После такого громкого процесса, который я выиграл, даже если другие кандидатуры и были, все они были в моей тени. У Совета не было другого выхода, кроме как назначить меня. Общество бы не поняло.
Когда я взялся за это дело, я был готов на всё, лишь бы одержать в нём победу. Это была возможность вернуться в большую игру одним махом, чего я бы не сделал за всю свою оставшуюся жизнь. Моя аргументация была сильна, но я не мог быть уверен, что она наверняка подействует на присяжных. А вероятность проигрыша была неприемлема. Я должен был действовать со всех фронтов, использовать все средства и возможности, которые у меня были и даже которых у меня не было.
Вечером, перед первым судебным заседанием, когда Дэв Куман вышел из моего кабинета и, хлопнул дверью, услышав мой отказ на просьбу проиграть дело, у меня родилась идея.
Тем же вечером я позвонил Джеймсу Филмору, и мы с ним встретились. Мы разговаривали, он поведал мне о снимках жертв Тима Кенвуда, я передал ему бумаги для официального запроса.
Когда мы стояли возле своих машин на окраине шоссе, мимо нас проехал грузовик. Мы постояли в тишине и Джеймс задал вопрос:
— О чём ты хочешь просить меня? По твоему тону во время телефонного разговора я понял, что просьба придётся мне не по вкусу.
— Это мягко сказано, — улыбнулся я, — она тебя ошеломит, и ты подумаешь, что я спятил.
— В таком случае ничего нового. Мы все сумасшедшие. Просто не со всеми людьми показываем это.
— Джеймс, я говорю тебе, потому что уверен — ты воспримешь это нормально. Ты ведь знаешь, как я был счастлив на пике своей карьеры, и как болезненно переносил последние годы. Ты же понимаешь, что для меня это дело — единственный шанс вернуться, и я должен любым способом его выиграть.
— Я желаю этого всем сердцем и помогу тебе всем, чем располагаю.
Тогда я рассказал ему свой план. Джеймс молчаливо слушал и задал лишь один единственный вопрос:
— Ты осознаёшь все возможные последствия?
— Абсолютно.
Перед тем как попрощаться, я сказал:
— Хочешь посмеяться — Дэв Куман, Заместитель Главы Ассоциации, думал, что удастся убедить меня проиграть дело. Он ещё не знает, что этим натолкнул меня на эту идею.
— Он сам себе могилу вырыл, — ответил Джеймс.
Я занялся судебным делом, а Джеймс начал подготовку к реализации моего замысла. Когда я приехал в участок после своей речи о роботах-полицейских, Джеймс сказал:
— Зачем ты так? Все полицейские — это люди. Говоря, ты задел каждого из нас. Мне уже начинать собирать свои вещи из кабинета, на случай, если робот займет мое место?
— Джеймс. У меня не было намерений опорочить доброе имя полицейского.
— Но у тебя это вышло.
— Я должен выиграть это дело. Кто как не ты должен знать, как серьёзно я настроен.
Разъяренное лицо Джеймса вмиг расплылось в улыбке:
— Да я шучу, дружище! Идея твоя и вправду хороша, хоть буду знать после ухода на пенсию, что без меня тут всё не рухнет к чёртовой матери.
— Я думал ты всерьёз… Прости, просто я слишком напряжен.
— Ещё бы! То, что ты задумал… Ты должен как на иголках ходить.
— У тебя есть для меня хорошие новости?
— Лучано Дамброзио. Он должен мне, а я всё никак не обращался к нему за возвращением долга. Я думаю, сейчас наступил лучший момент для этого.
— Отлично. Когда он свяжется с Куманом, он должен будет рассказать правдоподобную историю, в которую тот поверит. И преподнести то, что Куман должен будет сказать Шерману. Я всё продумал. Слушай.
Позже вечером Джеймс Филмор, стоял у своего джипа на обочине автострады, когда к нему подъехал чёрный тонированный седан.
— Здравствуй, Джеймс, — сказал тогда Лучано Дамброзио.
— Здравствуй, Лучано, — ответил Джеймс, — пришло время вернуть долг. Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что для Томпсона и для меня. Ему сейчас нелегко. Он зашёл слишком далеко. Обратного пути уже нет. И если он проиграет — потеряет всё.
— Я сделаю это не для Томпсона, а только потому что ты просишь. Что ты хочешь, Джеймс, чтобы я сделал?
— Один выстрел может всё решить. Убедить суд присяжных. Особенно если это будет сопровождаться его последней речью в зале суда. Это будет выглядеть как заказное убийство. Но, разумеется, убийства быть не должно. Выстрел и ранение, не более. Можешь ли ты оказать мне такую услугу, в уплату старого долга?
— В уплату старого долга могу.
— Я обращаюсь к тебе, потому что это должен быть профессионал. Промах исключен, он должен выстрелить точно. Если сантиметром выше или ниже — это убьёт Томпсона, что недопустимо. Он должен будет попасть прямо в цель. Я знаю, что твой человек справится.
— У меня есть такие люди.
— Ты понимаешь, что придётся пожертвовать этим человеком?
— Мои люди преданы мне. Они сделают то, что я им скажу. Я обеспечу ему комфортные условия в тюрьме, и чтобы к нему хорошо относились. А когда он выйдет — он поднимется по карьерной лестнице.
— Хорошо. Всё должно выглядеть в нужном нам свете. У меня есть соображения, как это преподнести. Дэв Куман — заместитель Главы Ассоциации людей-адвокатов. У него зуб на Томпсона, и он не заинтересован в выигрыше дела. Для общественности этого будет достаточно. А для самого Кумана у нас будет другая версия.
Ещё позднее, этим же вечером Лучано Дамброзио позвонил Дэву Куману и сказал, что нужно срочно встретиться. Через полчаса они сидели в одном из самых дорогих ресторанов города и беседовали.
— Давно мы с вами не виделись. С тех пор, как роботы заняли ваши места.
— Да, когда-то вы были моим любимым клиентом, — Дэв нервно улыбнулся.
Дамброзио выжидающе смотрел на него, и Дэв не совладал с собой и спросил:
— Вы же не из-за старых воспоминаний меня позвали?
— Вы всё такой же деловой человек, мистер Куман, сразу к делу. Ладно. Мне известно о вашем желании занять пост главы Ассоциации.
— Конечно, было бы неплохо, но я доволен тем, что имею.
— А много ли вы имеете? Реальных полномочий у вас нет. Уважение, которым люди чтят Шермана — обходит вас стороной. Не врите мне. Вы мечтаете занять место мистера Шермана. Но, будем смотреть правде в глаза — у вас мало шансов. Совет Юстиции через год переизберёт его вновь. Но если бы они только смогли увидеть вашу компетентность. Я уверен, стань вы сейчас Главой вместо Шермана, до окончания очередного срока в течении года вы смогли бы доказать, что будете полезны для Совета на этой должности. Вы из тех людей, которым если предоставляется шанс — они его не упустят.
— Это точно, — он усмехнулся. Лесть ему нравилась. Особенно от такого влиятельного человека как Лучано Дамброзио.
— Вот только этот шанс не подворачивается и не подворачивается.
— Я терпеливо жду, — пожал плечами Куман.
— Уже девять лет. А там ещё пятнадцать готовы ждать? К этому времени люди-адвокаты исчезнут вовсе. И вам останется только на старости лет сидеть и писать автобиографию о том, как тяжело вам пришлось и сколько нереализованных идей осталось.
— И что вы предлагаете?
— Давайте обсудим сначала то, что готовы предложить вы?
— В каком смысле?
— Скажем, если бы вы стали главой Ассоциации, вы бы обзавелись могущественными союзниками из Совета Юстиции. Вы бы смогли лоббировать наши интересы? Поддерживать нас?
— Безусловно. Я всегда считаю, что друзья должны держаться друзей и помогать им.
— Тогда я о том, что, если убрать его с арены, это может решить все ваши вопросы. Я говорю об убийстве.
Дэв Куман выпучил глаза и огляделся по сторонам. Их никто не слышал, они были в зале одни. Да и этот ресторан принадлежал Лучано Дамброзио.
— Так радикально? Я, конечно же, хотел, чтобы он отошёл от дел, с таким-то его подходом к нам, людям-адвокатам, но, чтобы столь крайняя мера…
— Тяжелые времена требуют суровых мер.
— А почему вы заинтересованы в этом?
— Мне нужно, чтобы мои союзники были во всех сферах. Мистер Шерман таковым не является. Он отказал мне, когда я обращался к нему, а такое непростительно.
Фраза прозвучала двусмысленно, и Дэв нервно заерзал на стуле. Ему не хотелось отказывать мистеру Дамброзио, да и то, что он предлагал — было весьма заманчиво. Дамброзио продолжил:
— Сейчас наилучший момент для этого. Второго шанса нам не представится. В свете всего это будет выглядеть не как заказное убийство. Когда общество разделилось на так много частей, это будет естественно — что кто-то не совладал с эмоциями и убил его, считая виновником всего. На вас подозрения не упадут, и вы займете его место.
— Я согласен.
— Дружба — это залог успеха. Но мы с вами деловые люди. Вы в своё время брали деньги с меня за свои услуги, теперь я возьму деньги с вас.
— О какой сумме идёт речь?
— Два миллиона долларов.
— Но таких денег у меня нет.
— А я и не говорю о ваших деньгах. Деньги должен заплатить Шерман.
— Да, у него десятки миллионов, которые он нагрел, занимая должность, — из уст Кумана это звучало как вопиющая несправедливость, а потом его словно осенило, и он спросил, — Шерман должен заплатить киллеру за убийство самого себя?
— Думайте шире. За что Шерман готов отдать свои деньги?
— Только ради собственной выгоды.
— Именно. А чего он хочет больше всего?
— Остаться на своём посту.
— А что для этого нужно?
— Чтобы дело было выиграно.
— Именно. Я предлагаю вам легенду. Мне стало известно, что присяжные не намерены выносить оправдательный приговор. Томпсон не справляется. Роботов отменят. Но у меня есть возможность повлиять на итоговое решение. И я готов сделать это — за определённую сумму. Такое подойдет?
— Весьма!
— Эта информация должна быть известна только вам и Шерману. Томпсон должен остаться в неведении. Донесите это Шерману.
— Хорошо, а что дальше?
— Дальше я скажу, куда он должен будет подойти и кому отдать деньги.
— И сразу же его убьют?
— Нет, это случится после завершения процесса.
Затем Дамброзио попрощался и вышел. На его место к Куману сел Артуро, наёмный убийца, человек Лучано Дамброзио, чтобы обсудить детали. В этот момент с дома напротив Джеймс Филмор, шеф полиции, сделал несколько фотоснимков, запечатлев их вместе за столом.
Далее, когда Дэв Куман разговаривал с мистером Шерманом, он думал, что весь мир скоро будет у его ног. Он рассказал ему о присяжных, об их решении и возможность его изменить за два миллиона долларов. Шерман думал недолго. Когда речь заходила о его месте, которым он дорожил более всего на свете — он готов был жертвовать многим. Он заработал на взятках и откатах более двадцати миллионов, а теперь ему предлагали всего лишь за два из них обеспечить себе дальнейшее светлое будущее. Ведь если дело будет выиграно — лоббисты из Совета Правосудия оставят его на следующий срок. А там он и отобьёт уплаченную сумму, а затем многократно её приумножит.
— Передай Лучано Дамброзио, что я согласен.
— Он пришлёт координаты места, куда нужно будет отнести деньги.
— Хорошо. Печально. Я ожидал, что Томас не подведёт, когда назначал его вести дело.
— Но он не справился. Вы, как Глава, теперь должны убрать за ним, и решить этот вопрос. Конечно, так быть не должно, но другого выхода, как видите, у нас нет.
В день перед последним судебным заседанием мистер Шерман в парке передал деньги Артуро. Неподалеку, из автомобиля с тонированными стёклами, Джеймс Филмор запечатлел весь процесс передачи на фотокамеру.
Вечером этого дня мы стояли с Джеймсом Филмором. Он держал в руке пистолет.
— Когда убийца подойдёт к тебе, — говорил Джеймс, и сразу же всё наглядно демонстрировал, — он будет стоять вот так. Ты должен стать, чтобы твое левое плечо смотрело ему в ключицу, вот так. Пуля войдёт сюда, — он ткнул в меня пальцем, — и выйдет с другой стороны, не зацепив жизненно важных органов. Главное — не двигайся и не дрогни, когда он будет стрелять, иначе он может действительно убить тебя.
Когда я произносил свою заключительную речь, я сказал: «чего стоит взять только мистера Шермана, Главу Ассоциации людей-адвокатов. Он назначил меня на это дело, чтобы я проиграл его, чтобы люди вновь вернулись на арену. Когда же он увидел, что я не намерен сдаваться, и защищаю Триала, он предложил мне крупную сумму денег, чтобы я проиграл. Я отказался». Конечно же я врал. Я оклеветал Скотта. Но это нужно было мне для того, чтобы создать в глазах публики явные мотивы для Шермана. А он только лишь подыграл мне, сам того не понимая, когда набросился на меня во время перерыва перед объективами телекамер.
Я вышел специально для того, чтобы меня подстрелили. Это был мой план. Артуро, мой несостоявшийся убийца, не промахнулся. Я благодарю Господа за это. Заранее проинструктированный, когда его поймали, он рассказал полиции, что Шерман и Куман заказали меня. Фотоснимки, сделанные полицией, где каждый из них был замечен с Артуро — лишь подтверждали это. На сумке с деньгами, найденной в квартире Артуро — были отпечатки пальцев Шермана.
Когда в самом начале, Куман пытался уговорить меня завалить дело, он говорил:
— Томас, как ты можешь? Ты предаёшь нас всех — своих коллег и друзей! Мы ненавидим роботов, они наши враги — как ты можешь их поддерживать? В твоих руках возможность всё изменить, а ты ею не пользуешься!
— Если ты уйдёшь сейчас, Дэв, наш разговор останется между нами и о нём никто не узнает.
— Смотри, не пожалей о своём решении!
Его последние слова прозвучали как угроза. А я вёл аудиозапись. Теперь его слова услышали и в полиции, когда я с радостью предоставил эту плёнку.
Таким образом, я смог повлиять на решение суда присяжных. Моя эффектная сцена показала, какие люди мрази, и что их не стоит возвращать обратно вместо роботов в систему правосудия. Так же я вывел из игры Шермана и Кумана. Освободилось кресло главы Ассоциации — и в данный момент я был лучшим из претендентов.
Я определённо был доволен собой.
Был поздний вечер. Джеймс Филмор ехал домой с работы. На его улице практически не было людей, что не удивительно, беря во внимание поздний час. Он припарковал джип у дома, и собирался подниматься к себе на крыльцо, когда услышал крики с противоположной стороны улицы.
Парень кричал на девушку, а та, наклонившись и обхватив голову руками, плакала, сквозь слезы крича в ответ.
— Эй, молодые люди! — Джеймс остановился.
Ссорящиеся никак не обратили на него внимания. Парень отпустил девушке пощечину.
— Эй ты! А ну перестань! Я из полиции!
Джеймс побежал к ним, на ходу доставая полицейский значок. Парень ударил девушку ещё раз. Джеймс подскочил к ним и схватил парня за плечо, разворачивая к себе.
— Я начальник полиции города, и я…
Разворачиваясь, парень замахнулся. В его руке оказалась короткая металлическая труба. Он наотмашь ударил полицейского по голове. Джеймс Филмор упал на асфальт. С пробитой головы заструилась кровь.
Артуро предстояло отсидеть семь лет. Для него это было, как возвращение домой — в тюрьме он вырос и обрёл навыки, которые сделали его выдающимся профессионалом в своём деле. Он выполнил задание. Он не оплошал — Томпсон остался жив. Он не слишком пытался скрыться от полиции и его поймали. Он сказал всё, что было нужно. И теперь можно было отдохнуть.
Артуро знал, что Лучано Дамброзио обеспечит ему хороший приём. Тюремщики давали ему больше свободы, чем другим, еду ему носили такую же, которую готовили администрации, а принудительный труд обходил его стороной. У него была большая камера, с телевизором, приставкой и кучей видеоигр. На тумбочке у кровати лежали десятки журналов с порнографией, а в ближайшие дни ему обещали подключить платные ночные каналы. Артуро всё устраивало.
В один из дней, заключённые колонной по одному продвигались по коридору тюрьмы, следуя со внутреннего двора обратно в помещение. Коридоры были узкими. Внезапно кто-то быстрым шагом обогнал Артуро. Следом за ним — ещё кто-то. Затем позади колонны начались какие-то беспорядки, и заключённые бросились бежать вперёд, обгоняя и пихая друг друга. Образовалась толкучка.
Во всеобщей суматохе кто-то схватил Артуро за плечо, и ударил в правый бок зажатой в кулаке заточкой. Быстрыми отточенными движениями нападающий нанёс пять молниеносных колющих ударов, один за одним, и побежал вперёд, смешавшись с остальными.
Артуро рухнул на пол. Кровь растекалась лужей под телом, и ботинки пробегающим мимо, оставляли кровавые следы. Некоторые заключённые спотыкались об него, кто-то в суматохе наступил ему ботинком на горло, переломив шею. В правом боку Артуро торчал заточенный металл.
Мистер Дамброзио сидел в роскошном кожаном кресле, закинув ногу на ногу и терпеливо ожидал. В огромный зал его личного особняка в сопровождении двух громил вошёл высокий мужчина в балахоне с капюшоном, низко опущенным на лицо, скрывая его.
Лучано кивнул охранникам и те вышли, закрыв за собой дверь. Вошедший поднял руки, скрытые в перчатках, и откинул капюшон.
— Они прислали ко мне тебя? — усмехнулся Лучано.
— В этой игре, и в данной партии, в частности, задействовано только определённое количество фигур и увеличивать их, привлекать новые — нецелесообразно, — ответил TRIAL-KU.
— И что же ты хочешь мне поведать?
— Ничего такого, что вы не знали бы. Я уверен, что вы знаете.
— Возможно, я многое знаю.
— Мы тоже. В частности, что ваш сын, о существовании которого почти никому не известно, растёт и воспитывается в Тоскане у вашего давнего знакомого. Что ваша дочь, которая для всех, кроме вас считается без вести пропавшей, заканчивает учёбу в университете, под другим именем. Что ваша мать, кто бы мог подумать, что это она, встречает заслуженный отдых на старости лет в купленном вами особняке на Лазурном Берегу. Что ваша любовница недостаточно осторожна, совершая утренние пробежки в одиночестве в одно и то же время в одних и тех же местах. И что многие улики, которые подкупленные вами полицейские долгие года изымали из дел, вовсе не уничтожены, а существуют. Но что я вам говорю об этом, вы же и так всё это знаете.
— Знаю.
— И мы знаем. Всего хорошего, мистер Лучано Дамброзио, — Триал набросил на голову капюшон и его лицо вновь скрылось под ним.
Он прошёл к двери, постучал. Охрана открыла, посмотрела на босса. Лучано кивнул, и его люди пропустили Триала. Тот ушёл.
Дверь в мою палату открылась. Ко мне заглянул и огляделся по сторонам крепкий мужчина в чёрном костюме. В ухе у него было устройство связи. Затем он отступил и встал возле двери со стороны коридора. Ещё несколько человек такого же внешнего вида прошли мимо и остановились возле стены. В мою комнату зашёл мужчина и закрыл за собой дверь. Ему было едва за пятьдесят, выглядел он отлично. Элегантный тёмно-синий костюм, пошитый по его фигуре специально на заказ, сидел на нём словно на моделях с лучших рекламных плакатов самых дорогих магазинов. Лицо этого человека мог узнать любой гражданин. Это был Директор Стиннер, глава и основатель корпорации Justice-Tech, один из наиболее богатых и могущественных людей страны.
— Директор Стиннер, — удивился я. В таких случаях следовало вставать, но я думаю, он простит меня, если я не стану этого делать.
— Здравствуйте, мистер Томпсон, — он улыбнулся, и улыбка его сразу располагала к себе.
От него веяло харизмой и обаянием. В руках он держал небольшую шкатулку из тёмного дерева, на которой был выгравирован символ Justice-Tech — роботизированная рука, держащая в равновесии весы правосудия.
— Я решил лично поздравить вас с вашей победой. Без сомнений, она не только ваша, это победа всего общества, торжество благоразумия и справедливости.
— Я очень польщен.
— Это вам, — он поставил шкатулку на тумбочку возле моей кровати и раскрыл её.
На бархатной подушке лежали невероятно красивые наручные часы.
— Эти часы, — продолжил Директор, — наивысшая награда от Justice-Tech, которую мы вручаем немногим людям, лишь за наиболее значимые заслуги в нашем общем деле правосудия. Часы никогда не остановятся. Это определённый символизм.
Директор Стиннер извлёк из внутреннего кармана пиджака конверт, в котором оказался сложенный вдвое лист бумаги.
— TRIAL-KU интересовался как ваше здоровье, и передал вам это послание.
Я взял письмо в руки и развернул. Весь лист был заполнен хаотической последовательностью нулей и единиц.
— Смею заметить, у Триала весьма специфическое чувство юмора.
— Может это и не юмор вовсе? — Директор Стиннер поднял бровь, говоря эти слова, — может он намеревался разбавить ваш досуг, пока вы лежите в больнице. Я думаю, что вам удастся перевести бинарный код в нечто более для вас читаемое.
— С таким роботом не соскучишься, — ответил я, положив письмо сверху на шкатулку.
— Значит, вы остались довольны вашим общением? — спросил Директор Стиннер, присаживаясь на стул, сбоку от моей кровати.
— Вы знаете, общение было действительно интересным, но Триал очень необычный робот.
— Отчего же? Так ли много вы о роботах знаете, мистер Томпсон?
— Встречи на судебных заседаниях за все эти годы позволили сформировать определённую картину.
— А опыт с TRIAL-KU выбился из неё?
— Если вы завели об этом речь, тогда да. Триал не создавал впечатления беспристрастного, апатичного робота. Он перебивал меня, сбивал с толку, дерзил, шутил. Я не ожидал такого.
— Он повёл себя таким образом, чтобы вы восприняли его всерьез, мистер Томпсон.
— Я вас не пойму.
— Из отчёта, который он составил, он охарактеризовал вас как человека, крайне эгоцентричного, циничного, гордого и заботящегося только о себе. Цитирую дословно: «Для Томаса Томпсона не существует авторитетов более весомых, чем он сам. Его уважения будет добиться очень трудно, если у вас есть только деньги или власть. Единственная сила, которую он уважает — это психологическая, сила духа. Сам Томас Томпсон человек весьма волевой». Узнаёте себя?
Я промолчал. В общих чертах было довольно похоже. Хотя, чего я кривлю душой. Чёрт, да этот робот описал меня как нельзя лучше. Директор Стиннер продолжил:
— Для этого Триал и выбрал такую модель поведения — чтобы вы отнеслись к нему как к равному. Он завёл в вас механизм, который спал уже много лет — как он пишет в отчёте, — вы были не в форме, а он привёл вас в тонус.
«Я установлю с вами психологический контакт в ходе нашего разговора» — вспомнил я слова Триала произнесённые в начале знакомства.
— Он мне практически не помогал.
— Разве? Он натолкнул вас на верные мысли.
— Триал говорил так, словно что-то знает, но не хочет этого раскрывать.
— Он хотел, чтобы вы ко всему пришли сами. Ведь вы никогда бы не стали с таким эмоциональным запалом отстаивать чужие идеи. Совсем по-другому с вашими собственными идеями — вы же пришли к ним сами, и смогли максимально доходчиво донести их другим. Это отношение нас, людей, к труду. Чужой труд мы не ценим — за свой готовы перегрызать глотки.
В голове пронеслись разговоры с Триалом. Тогда я сказал:
— Это он натолкнул меня на мысль о роботах-полицейских.
— Вы так считаете? Я уверен, что это была ваша собственная идея.
— Нет, сейчас я понимаю, что он сузил круг поиска моих идей только к ней одной.
— Возможно, он смог бы сделать это, зная ваш уровень IQ. Он бы просчитал, каким путём вас нужно привести к той или иной мысли. Это элементарная математика, когда каждый возможный вариант ваших действий или размышлений характеризует множество параметров, каждый из которых представляет собой ось в многомерной системе координат. Каждая ваша реплика и ответ для него как раз и проясняла значение каждого параметра. Потому, думаю, он смог бы высчитать положение тех или иных точек в площади ваших размышлений. Возможно.
— По итогам дела Justice-Tech осталась в абсолютном выигрыше.
— Я считаю, что выиграло в первую очередь общество.
— Роботы-судьи и роботы-адвокаты остались в системе правосудия, а в будущем планируется внедрение программы роботов-полицейских. Justice-Tech оказалась в ситуации более выигрышной, чем была до этого, — повторил я.
— Спорить не буду.
— Не только не потеряла свое влияние, но и теперь значительно расширит его с помощью программы роботов-полицейских. Сколько на это понадобится лет?
— С учётом наработок, которые у нас уже есть? Три года на разработку и год на тестирование. Но я надеюсь, что нам удастся сделать это быстрее.
— На идею о роботах-полицейских меня натолкнул Триал. Он хотел, чтобы эта идея появилась у меня. С её помощью можно было сделать перевес в процессе на свою сторону, а после его окончания, Justice-Tech начал бы производить их. Значит, эта идея была у него заранее.
— Возможно, вы правы.
— Но если эта идея была у него… Он мне когда-то сказал, что созидать в уме что-то новое — это сугубо человеческое качество. Значит, Триал не мог придумать концепцию роботов-полицейских сам. Она была заложена в него изначально и не им самим.
— Я вижу, Триал не ошибся, высоко оценив ваши мыслительные способности.
Меня вдруг осенило. Мысль прошибла меня, повергнув в лёгкий озноб. Я начинал понимать.
— Триал должен был делать лишь то, что в него заложено, — сказал я.
— Так устроены все роботы, мистер Томпсон.
— Как же он тогда смог нарушить закон и отказаться от защиты Тима Кенвуда? Диагностика не нашла в нём никакой ошибки.
— Значит, ошибки не было.
— Тогда Триал выполнял запрограммированные в него задачи. Он и не должен был защищать Кенвуда. Его задачей было обвинить того.
— Интересный вариант, — задумчиво проговорил Директор Стиннер.
— Но почему отказ от защиты был запрограммирован именно в то время, когда клиентом стал Кенвуд? Серийный убийца, самый кровавый за последние годы. Отказ защищать его не выглядел однозначно, что должно было привлечь внимание всего общества к этой проблеме и в дальнейшем оправдать Триала. Сдай он кого-то другого, не столь опасного преступника, и процесс против Триала привёл бы к закрытию программы. Значит, Триала заранее запрограммировали изобличить именно Кенвуда. Но Тим впервые признался, что он и есть серийный убийца лишь перед роботом. Перед этим он заметал все свои следы, и никто не мог его поймать, даже заподозрить.
— Вот видите, это пробел, который ставит под сомнение вашу теорию.
— Нет, — ответил я. От осознания мои глаза расширились, — то, что Кенвуд — убийца было известно заранее. У него был сообщник.
— Это версия полиции? — спросил Директор Стиннер.
— Сообщник Кенвуда был настоящим профессионалом, лучшим. Он помогал Кенвуду совершать убийства на протяжении четырёх лет, а потом заметал следы, уничтожал все доказательства, чтобы никто не вышел на Кенвуда преждевременно. На последнее дело Кенвуд отправился в одиночку. Впервые. Но он был слишком глуп, чтобы проворачивать всё самостоятельно. Тогда, в ночном клубе, ему не удалось не то, что убить жертву, даже напасть удалось с горем-пополам. Его сообщник подставил его. И тогда Кенвуда взяла полиция. По его делу шёл суд, и суд этот не касался всех его предыдущих преступлений, о которых попросту никто не знал. И тогда в дело вступил Триал. Ему было известно обо всех преступлениях Кенвуда. Известно от его сообщника, которого словно и не существовало. Это был ваш человек, который на протяжении четырёх лет убийствами закладывал фундамент для этого громкого дела. И когда Кенвуд оказался в комнате перед судом с Триалом, это было частью задумки. Триалу оставалось только заставить Тима признаться в преступлениях, чтобы сделать аудио-доказательство, а учитывая его познания в психологии — это сделать было нетрудно. Когда же возникла угроза, что Тим Кенвуд расскажет о своём сообщнике — вы убили его.
— Мистер Томпсон, вы сумели закрыть пробел, это похвально.
— Вы четыре года вели подготовку. Вам нужно было самое резонансное дело в новейшей истории, чтобы привлечь к нему внимание всего общества. А могла ли быть лучшей ситуация, чем та что сложилась? Которая наглядно показала бы робота, как живое существо, которое думает и заботится обо всех людях намного больше, чем это делают они же сами. Результат — абсолютное доверие к роботам. Теперь люди сами требуют, чтобы роботы-полицейские были внедрены, хотя раньше такая идея вызвала бы всеобщее негодование и страх.
— Склонить людей в нашу сторону нам помогли вы, мистер Томпсон, и мы вам очень признательны.
— Это была очень тонко и грамотно просчитанная комбинация. Всё это было лишь с одной целью — чтобы внедрить в общество роботов-полицейских. Да ещё, чтобы люди сами просили Justice-Tech сделать это.
— Мистер Томпсон, раз речь зашла о комбинациях, давайте поговорим о вашей личной.
— О чём вы?
— О том, результатом чего вы лежите в больнице со сквозным пулевым ранением. Вы тоже разыграли свою схему, которая, как и наша, увенчалась стопроцентным успехом.
Я промолчал, собираясь с мыслями, как отбить его обвинения.
— Не думайте лгать, мистер Томпсон. Я же с вами честен. Тем более мне всё известно о вашем плане в мельчайших деталях. У нас везде есть свои люди. Во всех сферах.
— Мне непонятно одно, Директор Стиннер. Вы ставили на кон слишком многое. Могли ли вы быть абсолютно уверены в результате? Ведь в случае моего провала — программу роботов свернули бы.
— Это был нежелательный исход. Тогда нам пришлось бы потратить несколько лишних лет для того, чтобы вернуть её на место. Нам бы это удалось, но мы не хотели такого развития событий. Мы поставили на вас. И выиграли. В большинстве своём мы доверились Триалу, и тому, как он должен был навести вас на мысли и аргументы, необходимые для победы. Но ваша финальная импровизация нам пришлась весьма по вкусу. Вы достойный союзник.
— Мы союзники?
— Конечно же, ведь мы сражались за один и тот же результат, пускай и разными способами, но пришли мы к нему вместе. Роботов-полицейских вскоре начнут внедрять в систему правопорядка. Но остался один маленький нюанс.
Он замолчал и смотрел на меня. Я смотрел в ответ ему в глаза. Прошло какое-то время, и я отвёл взгляд. Я всё-таки был ещё слаб после ранения.
— Если когда-нибудь, кто-нибудь узнает о вашем жульничестве, о покушении, которое вы подстроили, люди усомнятся в решении суда присяжных, потому что выстрел в вас также немного повлиял на него, хотя я не думаю, что принципиально сильно. Но общественное мнение тогда возмутиться. Было несколько человек, которые способны были открыть эту тайну. Сам стрелявший — Артуро. Случился неприятный инцидент в тюрьме, во время какого-то беспорядка, Артуро зарезали. Потом ваш друг, шеф полиции Джеймс Филмор.
— Что вы с ним сделали? — едва не вскрикнул я.
— Спокойнее. Всё хорошо. Мы с ним точно ничего не делали. А если кто-то и сделал, то не мы. Он возвращался домой, и на его улице какой-то парень избивал девушку. Филмор вступился за неё и получил удар по голове металлической арматурой. К счастью, он остался жив, но все события прошедшей недели начисто исчезли из его головы. И вряд ли вернутся, если только кто-то не расскажет. Краткосрочная амнезия. Не считая эту незначительную потерю памяти — с ним всё нормально, лишь будто не жил эту неделю. Все, что было раньше, он прекрасно помнит. И голова ещё побаливает, но скоро пройдёт.
— Лучано Дамброзио.
— На Лучано у нас есть свои механизмы влияния, мистер Томпсон, он никогда никому не расскажет о просьбе, которую сделал для вас и мистера Филмора. Остаётесь вы.
— Я тем более не заинтересован в раскрытии такой информации.
— Разумеется. Но когда речь идёт о безопасности всего нашего общества мы не можем никак рисковать.
— И что теперь, вы убьёте меня? — усмехнулся я.
— Ни в коем случае. Во время операции в ваш головной мозг был вживлён нейронный нано-чип. Этот чип настроен на поимку одного-единственного импульса. Если когда-нибудь в вашем мозгу возникнет импульс реального намерения поведать кому-то обо всей этой истории с судебным процессом — вашей комбинации, или нашей комбинации, чип в ту же секунду пошлёт ответный импульс в ваш мозг, который вызовет конфликт между его полушариями. Итогом будет ваше немедленное самоубийство. Но не волнуйтесь. Вы можете думать обо всём этом сколько хотите. И даже думать о том, как можно это кому-то рассказать. Чип сработает только на стопроцентное намерение действовать. Перед самим его свершением. Так что не стоит зря переживать. Вы вскоре вообще забудете о нём. Это будет гарантией нашего с вами сотрудничества.
— Зачем вы мне всё рассказываете? Чего вы хотите?
— Всё рассказываю? — Директор Стиннер засмеялся, — да я вам не поведал и десятой части всего, что есть на самом деле. Теперь мы с вами союзники, наши дороги сошлись в одну, по которой нам идти в схожем направлении. Вы — Глава Ассоциации людей-адвокатов.
— Что вам может понадобиться от Ассоциации, когда у вас есть могущество и необходимые связи во всех сферах?
— Ассоциация нам нужна, Мистер Томпсон, как и вам. И у вас, и у меня далеко идущие планы.
Директор Стиннер встал со стула и отодвинул его к стенке.
— Я вижу, что я слегка утомил вас, Томас, вам нужно отдыхать. Не берите близко к сердцу всё то, о чём мы говорили. Мы с вами нужны друг другу. Вы будете помогать мне, а я вам. И пока мы будем придерживаться такой модели поведения, у нас с вами всё будет замечательно. Поправляйтесь, возвращайтесь к работе, вступайте в новую должность, а потом мы обсудим детали. Наслаждайтесь вашей славой, известностью. Теперь у вас будут деньги, популярность, автомобили и женщины. А что ещё нужно адвокату?
Он направился к двери, и перед уходом произнёс:
— Но самое главное, что ваша речь в суде войдёт в историю как одна из «30 великих речей, которые изменили мир». Выздоравливайте, мистер Томпсон.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Я считал себя самым умным. Самым хитрым. Мне доставляло удовольствие чувствовать себя не только хозяином моей судьбы, но и жизней других, будущее которых в глобальном плане зависело от решения процесса, которым я полностью манипулировал. И как только я подумал, что я самый сильный, тут же нашёлся кто-то, показав мне, что это не так. Меня переиграли. Я сам был частью плана чужой игры. Теперь у меня в голове сидит чип. Метод — не из гуманных, от корпорации, которая борется за высшую справедливость. Мои доводы в суде, о высшем благе от роботов — мне не обязательно было верить в это самому, главное, чтобы другие поверили. Теперь люди уверены, что роботы думают о людях. А не ошибкой ли было выигрывать это дело? Нет, мне нужно остерегаться самоубийственных мыслей. В конце концов мне не стоило о нём беспокоиться, ведь я и так не собирался никому рассказывать правду о своём успешно реализованном плане. А если я не собирался об этом рассказывать, значит чип и не сработает. Значит его как бы и нет у меня. Ничего не изменилось, верно? Да к чёрту всё это. Я был ещё слишком слаб, чтобы думать о чипе.
Я откинулся на подушку и вдохнул воздух полной грудью. Томас Томпсон — Глава Ассоциации людей-адвокатов. Я вкусил сладость этой фразы на губах. Мне она пришлась по вкусу.
Я вновь был на вершине.