Но Венька имел достаточный опыт общения с начальником, все уяснил и так же коротко изложил суть:
— Торопился на корабль, поскользнулся. Упал. Повредил голеностоп.
— Свободен, — заключил командир.
Охая и кряхтя, артиллерист спустился в каюту, немного отдышался и вызвал старшего матроса Зародова для беседы. Однако вместо арсенальщика в каюте появился старшина команды, мичман Загубисало.
— Вениамин Петрович, Зародова на корабле немае.
— Мне сейчас не до шуток, Николай Спиридонович!
— Яки шутки! Помощник повиз обоих на гауптвахту.
— Зачем же меня тогда высвистали?
— Про то мне не ведомо.
— Может быть, и к лучшему, пока нет виновника торжества, разберемся, что к чему. Подчиненных от дел отрывать не буду, пойду в народ, пообщаюсь с людьми на боевых постах в непринужденной обстановке.
— Решение правильное, — одобрил мичман, — нога не помеха?
— Спасибо доктору — костылем вооружил, чтобы перемещаться по кораблю было сподручнее.
— Дозвольте уточнить: яка моя задача? — спросил Загубисало.
— Искать письмо! Наверняка оно где-то спрятано.
Крутов обошел все помещения и боевые посты, побеседовал с товарищами Зародова. Банальный случай: девчонка провожает милого в армию и клянется ждать, но больше года не выдерживает и выскакивает замуж. Об этом нетрудно было догадаться и без общения с подчиненными. Вот главного — что произошло в последние дни, какие намерения были у арсенальщика — выяснить так и не удалось. Усталый, измученный болью, Крутов добрел до каюты. «Не стоит расстраиваться, рядовой случай, выпил матрос, теперь вместо отпуска отдохнет на гауптвахте, ума наберется. Не его, а мать жалеть надо, которая сына ждет», — успокаивал себя старший лейтенант. И сам же с собой не соглашался: «Есть матросы, которые служат через пень-колоду. Степан не из таких. Выходит, я плохой начальник, если недоглядел».
Телефонный звонок прервал его размышления. Дежурный по кораблю сообщил, что вернулся помощник с провинившимися матросами, посадить их на гауптвахту не удалось. Крутов вызвал рассыльного и приказал немедленно доставить к нему арсенальщика. Чтобы не терять времени даром, Вениамин решил посмотреть тетрадь, в которую записывал адреса и телефоны родителей подчиненных. Номер телефона действительно был, правда, не домашний, а рабочий. В дверь постучали.
— Заходи, Зародов, — пригласил Крутов.
Однако перед его глазами вновь предстал Загубисало.
— Це я, — сообщил мичман.
— Вижу, — отозвался Вениамин, — но мне нужен не старшина команды, а арсенальщик.
— Его нема.
— Как нема. Пять минут назад он прибыл на корабль.
— Так точно, прибыл. В кубрике вытряхнул из рундука одежу, достал письмо, порвал, бросил и счез. Счас уся команда его ищет, — закончив доклад, Загубисало протянул командиру боевой части обрывки письма.
Видимо, Зародов торопился, нервничал — письмо было разорвано на четыре части скорее не для того, чтобы уничтожить, а от обиды. Крутов аккуратно сложил обрывки, разгладил.
— Как вы считаете, Николай Спиридонович, имеем мы право заглядывать в личную жизнь подчиненного? — спросил он старшину команды.
— Командиру дозволено знать усе, — уверенно ответил мичман.
Письмо было написано по-детски неровным, неуверенным почерком, крупными буквами, то разбегающимися, то тесно прижимающимися друг к другу. Содержание его уместилось на четвертинке тетрадного листа в клеточку:
«Степан, я узнала от тети Даши, что во второй половине января ты приедешь в отпуск. Я выхожу замуж. Свадьба на следующую субботу после Рождества. Моя к тебе просьба: сделай так, чтобы тебя в деревне в это время не было, не то все испортишь. Я тебя знаю. Наверное, больше не увидимся. Да и незачем нам встречаться. Мы будем жить в городе. Это то, о чем я мечтала. Ты ведь хотел молочную ферму завести, детей иметь полдюжины. Вот и пришлось бы мне до старости буренкам хвосты заносить, по дому крутиться, да ребятне сопли утирать. А в любовь я не верю. Каждый поступает так, как ему удобно. На остальных наплевать. Мне повезло, я свой счастливый билет вытянула. Еще раз прошу, не мешай. Прощай. Вера».
«Что же получается? — рассуждал старший лейтенант. — Зародов специально напился, чтобы ему „зарубили“ отпуск? Вот дурак, выбрал самый неудачный вариант. Конечно, девица обошлась с ним жестоко. Неизвестно, как бы я поступил после получения подобного послания, не исключено, запил бы горькую. Если только в этом состояла его задача, то он ее выполнил, и командирам-начальникам можно вздохнуть свободно, однако не исключено, что Степан продолжит свой протест против несправедливости, и тогда нас ждут неприятности посерьезнее. Надо немедленно разыскать Зародова».
Вениамин позвонил дежурному по кораблю:
— Это Крутов, дай по трансляции: «Личному составу боевой части два большой сбор. Место построения правый шкафут». Николай Спиридонович, — обратился он к мичману, — прикажите проверить все помещения и примите в поиске личное участие. Я к вам присоединюсь позже.
Отправив старшину команды, Вениамин доковылял до корабельного связиста:
— Паша, выручай. Надо срочно переговорить с матерью моего матроса. Вот номер ее рабочего телефона.
— Через два часа тебя устроит?
— Паша, у тебя же музыкальный слух. Я сказал: срочно.
— Какая необходимость? Никто не стреляет, и, насколько мне известно, все живы-здоровы.
— Пока.
— Ты меня убедил, жди вызова у себя в каюте.
Паша не подвел — не успел Вениамин устроиться в кресле, как раздался длинный, непрерывный звонок. В телефонной трубке сквозь шумы и потрескивания прозвучал взволнованный женский голос:
— Да, это Дарья Анисимовна Зародова. С кем я говорю?
— Это командир вашего сына, старший лейтенант Крутов.
— Ой, товарищ Крутов! Что там со Степкой случилось? Я всю ночь не спала, промаялась.
— Да ничего серьезного.
— Как же ничего! Вчера получила телеграмму: «Мама, прости и прощай», а сегодня вы звоните.
— Уверяю вас, нет причин для расстройства. Я всех родителей обзваниваю, проверяю связь. Сейчас лично его разыщу и заставлю вам позвонить.
— Вот спасибо, на обед не пойду, буду ждать.
«Так и есть! Что-то серьезное задумал Степан. Он слов на ветер не бросает. Неужели действительно до стрельбы дело дойдет?»
И, словно в подтверждение сделанного предположения, на верхней палубе, в районе бака раздался одиночный выстрел. Сопки отозвались эхом.
Вениамин, забыв о больной ноге, рванулся наверх. На трапе его догнал сигнал боевой тревоги.