У меня было впечатление, что я помогаю ей обрести твердую почву. Она улыбнулась:
- Ну конечно... И это было не очень давно.
- Три года назад.
- Три года... Мне казалось, меньше.
Мы стояли не двигаясь посреди тротуара, лицом к лицу. Я придумывал, чем бы задержать ее. А то скажет что-нибудь из вежливости и пойдет себе дальше своей дорогой. Но молчание прервала она:
- Вы остаетесь в Париже на июль? Отдыхать не собираетесь?
- Нет.
- Больше не ездите автостопом? - В глазах ее мелькнула ирония. - Если бы вы попробовали делать это здесь, едва ли встретили бы много машин... Она показывала на улицу перед нами. - Пустыня...
Чувствовалось, что я был первым человеком, с кем она разговаривала за много-много дней. И спустя двадцать лет мне кажется, что она была в том состоянии, в каком я пребываю сейчас, сегодня вечером на бульваре Сульт.
- Вы не могли бы составить мне компанию в переходе через эту пустыню? Она улыбалась и шла гораздо увереннее, чем только что.
- Как поживает ваш муж? - Не успел я договорить, как тут же понял неловкость ситуации.
- Он в отъезде. - Она ответила сухо. Ясно: этот сюжет затрагивать не стоит. - Я уехала с юга... Вот уже несколько месяцев живу в этом квартале. - Она подняла лицо, и я прочел в ее серых глазах беспокойство. А потом доброжелательный интерес и любопытство к моей собственной персоне. - А вы? Вы хорошо знаете этот квартал?
- Не особенно.
- Тогда мы в одинаковом положении.
- Вы живете здесь рядом?
- Да. В большом доме, где помещаются конторы, на последнем этаже... У меня красивый вид, но в этой квартире слишком много тишины...
Я промолчал. Темнело.
- Я задерживаю вас... - сказала она. - У вас, наверное, дела?
- Нет.
- Я бы с удовольствием пригласила вас к себе поужинать, но у меня ничего нет. - Она была в нерешительности. Хмурила брови. - Можно бы попробовать найти какое-нибудь кафе или ресторан, которые еще не закрылись.
И она посмотрела вперед, на пустынную улицу, на ряды деревьев до горизонта; как только зашло солнце, листва их потемнела.
Много лет спустя Кавано снял в этом квартале крохотную квартирку и в ней живет по сей день. А сегодня вечером, может, он там вместе с Аннет. В двух маленьких комнатах, заваленных масками из Африки и Океании, должно быть, жарко, и Аннет вышла ненадолго подышать свежим воздухом. Идет по улице Дюкен и, не исключено, думает обо мне и испытывает соблазн прийти ко мне, на заставу Доре, туда, где во время бомбардировок жили Ингрид и Риго.
Вот так мы и бродим по одним и тем же местам в разные моменты нашей жизни и через много лет все же наконец встречаемся друг с другом.
На улице Лоуэндаля метрах в ста от того дома, где потом будет жить Кавано, один ресторан был еще открыт. С тех пор я часто проходил мимо и, хотя с помощью Кавано хорошо узнал квартал, тем не менее всякий раз испытывал то же чувство, что и тогда с Ингрид, будто я не в Париже, а в каком-то другом городе, но что это за город, мне не узнать никогда.
- Здесь будет прекрасно...
Властным жестом, удивившим меня, она показала на один из столиков. Я вспомнил ее неуверенную походку, когда увидел ее одну на улице, со спины.
Гостиничный ресторан. Посреди коридора, где сидит администратор, группа японцев словно окаменела со своими чемоданами. Зал ресторана оформлен ультрасовременно: черные лаковые стены, стеклянные столы, кожаные банкетки, подсвеченный потолок. Мы сидели лицом друг к другу. За спиной Ингрид в большом аквариуме сновали фосфоресцирующие рыбки.
Она изучала меню.
- Вас надо кормить... Вам в вашем возрасте надо набираться сил.
- И вам тоже, - сказал я.
- Нет... Я не хочу есть. - Она заказала для меня закуску и горячее, а для себя - зеленый салат. - Выпьете чего-нибудь?
- Нет.
- Ничего спиртного? А я, пожалуй, выпью, ладно?
Она с тревогой смотрела на меня, будто я собирался запретить ей это.
- Пожалуйста, - ответил я.
- Тогда... одно пиво... - Она кивнула метрдотелю. Можно было подумать, что она вдруг решилась сделать что-то постыдное или запретное. - Так я обхожусь без виски или другого спиртного... Просто выпиваю немного пива...
Она силилась улыбнуться. Я почувствовал, что она стесняется меня.
- Не знаю, что вы об этом думаете, - сказала она, - но я всегда считала, что этот напиток не для женщин...
На этот раз взгляд ее выражал нечто большее, чем тревогу, - отчаяние. И я был настолько удивлен, что не находил слов, чтобы ее ободрить. Наконец я сказал:
- Мне кажется, вы ошибаетесь... Я знаю многих женщин, которые пьют пиво...
- Да неужели? Многих знаете?
Ее ироническая улыбка и лукавый взгляд успокоили меня: когда я увидел ее на улице, я все сомневался, та ли это женщина, которую я знал на Лазурном берегу. Нет, она и в самом деле не изменилась за эти три года.
- Расскажите мне, что хорошего вы делаете в жизни? - сказала она.
Ей подали салат и пиво. Она сделала несколько глотков, но до салата не дотронулась.
Я представил себе, как она сидит одна в своей квартире перед такой же тарелкой и таким же стаканом пива, оглушенная тишиной, которой я еще не знал в ту пору и которая так хорошо знакома мне сегодня.
Не очень-то я много рассказал ей о своих делах. Вскользь упомянул о призвании к дальним странствиям и предстоящем отъезде в Бразилию. Она тоже, как она доверительно сказала мне, когда-то провела несколько дней в Рио-де-Жанейро. В то время ей было столько же лет, сколько мне. И жила она в Америке.
Я задавал ей вопросы и до сих пор не понимаю, почему она отвечала так подробно.
Я отлично понимал, что в ней вовсе нет самолюбования, да и говорить о себе она не любила. Но, видимо, угадав, что меня это очень интересует, "не хотела" - как она повторила несколько раз, - "чтобы у меня пропал вечер".
Возможно и другое: бывает, что в один прекрасный вечер кто-нибудь вдруг посмотрит на вас внимательно и у вас возникнет потребность передать ему, нет, не свой опыт, но какие-то разрозненные детали, связанные невидимой нитью, которая каждый миг грозит порваться и которую называют течением жизни.