Наталья кричала, захлёбываясь собственным криком и не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Её сознание туго и жёстко скрутила жестокая воля странного существа, стоявшего перед ней. Где был Вадим — она так и не поняла.
Когда она наконец-таки выбралась из тёмной глубины забытья, в которое её закинула Волна, любовника в комнате не было. Вместо него прямо перед ней, застыв неподвижным изваянием, поблёскивая в тусклом зеленоватом свете какими-то чешуйками и наростами, высилась странная мощная фигура, следившая за ней чуть светящимися глазами. А потом существо шагнуло вперёд, попав в полосу довольно яркого света, падающего через выбитое стекло. И тогда Наталья закричала, рвя связки от того ужаса, что мгновенно закутал её в кокон чёрного и беспросветного страха…
Свет выхватил из темноты мощные грудные пластины мышц, перекатывавшихся под тёмно-желтоватой кожей, покрытой кожистыми выступами и чешуйками повсюду, где были сгибы и складки. Тёмная голова с какими-то выступами на самой макушке качнулась вперёд, показав кричавшей девушке себя во всей «красе».
Вытянутое вперёд рыло, заканчивающееся хоботом, образованным четырьмя мясистыми «лепестками», которые находились в постоянном движении. В самом центре постоянно мелькал, то прячась, то появляясь, чёрный язык-жало, свёрнутый в узкую трубочку. Далеко выступающие вперёд надбровные дуги, висящие мясистыми наростами над большими и глубокими чёрными буркалами глаз.
Голый череп, переходящий в костяной гребень с точащими во все стороны редкими и острыми иглами. Резко вырубленные скулы, ограничивающие верхнюю часть морды со свисающими кожистыми брылами. Точащие в стороны вытянутые, с острыми кончиками, хрящеватые уши.
Существо сделало ещё один шаг вперёд, зашипев и резко развернув лепестки, образующие хобот. Блеснули мелкие острые зубы, усеивающие их внутреннюю поверхность, мелькнул тёмный язык, покрытый вязкой и тянущейся слюной.
Казалось — куда уж сильнее можно было бы кричать, но…
Наталья поперхнулась криком, уставившись на одну единственную деталь, которую смогла заметить только сейчас. Нательный крест, который был таким же, как и у её мужа. Крест, который болтался сейчас на тоненькой золотой цепочке на шее этого монстра. Крест-близнец того, что всегда висел на шее Егеря. Их было два, абсолютно одинаковых, купленных давным-давно на крещение Егерю и, Вадиму, своему любовнику, приходящемуся Егерю двоюродным младшим братом.
Она поняла то, во что поверить было практически невозможно, если бы не тот факт, что прямо перед ней стоял этот монстр.
Тварь шагнула к ней, издав резкий и показавшийся Наталье издевательским хохоток. Она сжалась в комок, захлёбываясь слезами, готовясь к тому страшному концу, который её ждал.
Существо, бывшее не так давно Вадимом, шагнуло к ней, ещё больше развернув лепестки с зубами и зашипев…
За разбитым стеклом грохнуло и блеснуло…
Макушка твари разлетелась ошмётками, заляпав стену напротив и девушку своим липким, тёмным содержимым. Существо покачнулось, взревев, попыталось сделать ещё один шаг и упало, успев разодрать кусок постельного белья острыми когтями на вытянутой вперёд руке.
Наталья всхлипнула, стараясь забиться как можно дальше в угол кровати, со страхом глядя на чуть видневшееся над её краем плечо твари.
За окном появился тёмный силуэт с поднятой и смотрящей стволом в дом «Сайгой». Чуть позже с еле слышным щёлчком зажёгся фонарь, закреплённый на цевье:
— Наташа, ты жива? — Глуховатый голос её мужа заставил женщину сжаться на кровати. — Наташа?
— Да… да!!! — Она громко закричала, поняв, что кошмар кончился. Может быть и не совсем, но пока его точно не будет. Как бы она не относилась к Егерю, как к мужу, но то, что с ним не стоило бояться попусту, Наталья знала прекрасно. За ним она всегда чувствовала себя как за каменной стеной, не опасаясь никого и ничего.
Егерь вцепился в раму окна через разбитое окно, напрягся и дёрнул. Рама подалась, с треском выдирая шпингалет. Мужчина оглянулся вокруг, осматриваясь, и одним махом перемахнул через подоконник, оказавшись внутри собственного дома. В который раз, наблюдая за его движениями, Наталья поразилась их экономичности и плавности. Егерь в подобные минуты даже пугал её своим отточенным автоматизмом, который нисколько не растерялся с того момента, как он ушёл со службы.
Он прошёл вперёд, стараясь не хрустеть осколками стекла, посветил фонарём на лежащую на полу тушу монстра, в которого превратился Вадим. Присвистнул, только этим и выдав свои чувства. Присел на корточки, внимательно разглядывая то, что осталось от головы. Провёл пальцами по гипертрофированным, застывшим мышцам, покрытым чешуйчатой тёмной кожей. Задержался, нащупав крест, дёрнул, срывая его с цепочки, и поднёс к глазам.
— Вадим, Вадим… — Егерь чуть слышно прошептал имя брата, встал, покосившись на жену. — Одевайся, и быстро. Уезжаем, пока не поздно.
— Да, да, конечно. — Наталья быстро метнулась в комнату, в которой стоял шкаф-купе. И уже оттуда крикнула Егерю. — Одеваться удобнее?
— Да. — Егерь прошёл мимо неё, направляясь в третью, самую дальнюю комнату. — Деньги не забудь, и документы. Все вещи не бери, только те, что могут пригодиться. Свитер там, куртку…
Он подошёл к старому, ещё бабушкиному сундуку, который перешёл к нему по наследству, массивному, выкрашенному в светло-зеленоватый цвет. Открыл старый, но надёжный замок. Достал большой и вместительный рюкзак, который постоянно держал наготове, разгрузочный армейский жилет, который привёз с армии и старенькую «эрдэшку». Легонько провёл рукой по стопке старых, выпущенных ещё «Мелодией», пластинок с детскими сказками, которые каким-то чудом сохранились с того времени, когда они с Вадимом торчали в этом доме каждое лето. Вспомнил, как мечтал о том, что будет включать их сыну, эти хорошие и добрые сказки. Даже отыскал на рынке «заюзанную», но всё ещё работающую магнитолу «Сириус». Ребёнка так и не дождался, а теперь и сами мечты, похоже, уходили в небытие. Егерь сморгнул, почувствовав, что глаза предательски намокли. Сгрёб в сторону открытки, которые когда-то коллекционировала его мама, подумав про себя, что удачно подвернулась путёвка в санаторий, где она сейчас находилась. Под открытками находился сейф. В котором Егерь хранил свой «арсенал».
Он был невелик, и дополнял «Сайгу» всего двумя «стволами»: ижевской вертикальной двустволкой и карабином СКС. И то и другое было надёжным, вдобавок на карабине была установлена немецкая оптика. Там же лежали патроны и оставшиеся магазины к «Сайге». Егерь ухмыльнулся, посмеявшись над собственным вооружением, и залез ещё глубже в сундук. Там, аккуратно завёрнутые в чёрный полиэтиленовый пакет и спрятанные (ну, типа, ещё раз ухмыльнулся про себя) в коробку из-под обуви, лежали «макар», обоймы и патроны к нему.
— Ну, вот видно и пригодился подарок… — Он покачал головой, подивившись собственным спокойствию и интуитивному чувству обречённости. Это же надо, как чётко в голове всплыло то решение, о котором не думалось ещё полчаса назад. Да, с того момента многое изменилось, и то, что лежало в соседской комнате, оставшись от того, что было его братом, чётко это доказывало. Но что толку думать про это, когда нужно действовать?
С собственным последним доводом Егерь был полностью согласен. Делать ноги нужно было как можно быстрее, так как тварь, которой он прострелил голову, никак не укладывалась в рамки какой-то локальной экологической катастрофы. Чем бы ни занималась в его отсутствие Наталья, но, тем не менее, за неё он чувствовал ответственность. А значит — делать ноги нужно было ещё быстрее и, по возможности, аккуратно.
Он развернулся в сторону выхода из дома, попутно сняв со старого шифоньера два спальных мешка. Наталья уже оделась и упаковала свою спортивную сумку, с которой обычно ходила в бассейн. Джинсы, кроссовки, удобная толстовка с капюшоном, констатировал про себя Егерь, оставшись довольным внешним осмотром.
— Ну, всё, двигаем. Документы не забыла?
— Нет. А…Вадим?
— Какой Вадим, Наташ?
— Как какой?.. Но…
Егерь повернулся к ней, приглядевшись в тусклом зеленоватом свете из окон к её лицу:
— Наташенька, то, что лежит в спальне — не мой брат. Я не знаю, что это, но стрелял точно не в Вадима. Стрелял я в непонятную тварь, которая чуть не убила тебя. Понимаешь?
Женщина всхлипнула, кивнув головой:
— Да, конечно, конечно…
Двигатель «Нивы», довольно рыкнув, завёлся сразу. Егерь выкрутил руль, выезжая на укатанный грунт между домами, направившись в сторону дороги, ведущей к мосту, через который можно было попасть в Ключи, рядом с которыми находилась база лесничества.
*****
Семёныч шарил по карманам в поисках зажигалки. Но она никак не находилась, и прапорщик злился, кроя всё вокруг матюгами. За спиной, в клетке, выли и ревели задержанные на «пятаке» нарушители, что было немудрено.
Семёныч, который пришёл в себя позже остальных, и у которого сразу начала раскалываться голова, не стал терпеть их вопли. Ругаясь и шипя от боли сквозь зубы, дёргая неудобный ремешок на кобуре, достал табельный ПМ, и не глядя, выстрелил в их сторону несколько раз. Потом ему пришлось сделать ещё два выстрела и контрольный «звонок» в голову сержанту, который решил вмешаться.
Третий член экипажа не сказал ни слова. Твёрдый и жёсткий руль «уазика» при резком торможении во время Волны сломал ему шею.
Прапорщик наконец-то нашёл зажигалку и щёлкнул, прикуривая. Едкий сигаретный дым заполнил тесную кабину, но Семёнычу было на это глубоко наплевать. Ему он не мешал, нисколько. Глубоко затянувшись, он откинулся на сиденье, пытаясь вспомнить то, что случилось. Получалось не очень, но это было хотя бы что-то…
Небо на севере слегка окрасилось в зеленоватый свет…
Вспышка, ярко-изумрудная, мгновенно выхватившая из тени всё вокруг…
Что-то непонятное, мелкое, отблёскивающее, пришедшее за вспышкой…
И темнота…
Да уж, дела…
Семёныч хмыкнул, понимая, что всё, бывшее реальным ещё час назад, теперь является ничем другим кроме альбома со старыми фотографиями. Почему он пристрелил трёх человек? Он не понимал причины, но это его волновало куда как меньше того, что творилось вокруг.
А творилось что-то весьма непонятное. Пока прапор курил, мимо «уазика» пробежал какой-то мужик, за которым гнались несколько дворовых шавок. И всего бы ничего, да только у обычных дворняг глаза не светятся жёлтым светом, как противотуманки.
Где-то вдалеке ощутимо грохнуло. Через какое-то время звук повторился, только куда как ближе. И спустя десяток секунд ему стало видно, что один из домов по Первомайской горит. Причём горит весь, от первого до последнего этажа. В голове появилась мысль о том, что это бабахнул газ, и тут же пропала.
Семёныч спокойно и неторопливо докурил сигарету, забычковав её о простреленный затылок одного из бывших напарников. Открыл дверь и подошёл к водительскому месту. Выбросив тело на асфальт сел на сиденье и попытался завести машину. В движке что-то заурчало, треснуло и всё. Автомобиль умер. Но прапорщик не расстроился, оставаясь всё таким же невозмутимо спокойным.
Он спокойно достал из поясной кобуры водителя пистолет и запасную обойму. Засунул ствол за пояс, обойму убрал в задний карман. Ещё раз обошёл машину, добравшись до второго напарника, у которого забрал «ксюху» и подсумок с тремя запасными магазинами. Пощёлкал переключателями патрульного «Кенвуда», который наконец-таки ожил, выдавая в эфир мат и неадекватные вопли дежурного ГУВД.
Прапорщик покачал головой, внимательно выслушав весь бред, который засорял волны. Минусом того, что он услышал, было то, что всё было непонятно. Плюсом — тот факт, что заступавший в дежурство майор Пасечник, судя по всему, всё-таки свалил домой, оставив вместо себя «желторотика» Ранеева, недавно только окончившего школу МВД. А это было только на руку Семёнычу, который уже абсолютно точно понял — что он хочет делать в ближайшее время.
Наконец-то пришло то время, по которому он так скучал, служа в ППС. И он опять сможет в ближайшее время окунуться в пьянящее чувство собственного превосходства, которое ему обеспечит право сильного. Так уже было, давно, в тех местах, где много гор и суровых и гордых бородатых мужчин. Там Семёныч чувствовал себя в своей тарелке, проводя «зачистки» после прохождения армейских частей, стоя на блокпостах и делая всё, что взбредёт в голову. Безнаказанно и упоённо.
Потом, после этих приятных мыслей, Семёныч развернулся и пошёл в сторону «дворца правосудия», абсолютно реалистично глядя на тот факт, что до «оружейки» надо бы добраться как можно быстрее. Шаг у прапорщика был бодрый и пружинистый, как у любого довольного жизнью человека, который шёл заниматься любимым делом. И, в принципе, так оно и было. У существа, которое ещё совсем недавно было сотрудником патрульно-постовой службы, впереди было много времени для удовлетворения своих любимых пристрастий.
Форменный серый китель давно треснул на спине, в районе лопаток и вниз по шву. Но Семёнычу было наплевать на это. Как и на то, что из дыр наружу торчали шипы позвоночного столба, поблёскивающие в слабом свете нескольких ещё работающих фонарей.
*****
— А-а-а-а-а…
Монотонный звук стучал в уши, ломился внутрь головы, бил, казалось, прямо в мозг настойчивыми ударами молоточка.
Лёха помотал головой, с трудом разлепив глаза. Сморщился, схватившись за затылок. Пальцы ухватились за что-то непонятное, мокрое, торчащее во все стороны какими-то странными выступами. Пальцы ещё чуть-чутьпробежали по затылку, наткнулись в мягкую, вязкую и горячую массу. Он отдёрнул их, с каким-то невнятным, загнанным куда-то вглубь сознания страхом. Поднёс к глазам, пытаясь рассмотреть поближе то, что клейкой массой держало пальцы вместе, не давая развести их в стороны.
Свет…только сейчас Лёшка понял, что его почти нет. Лампы дневного света, закреплённые под потолком, сейчас провисали вниз тёмными прямоугольниками, держащимися на провисших кабелях.
Что-то горело, отбрасывая рыжие сполохи на светлые стены бокса. В левой была большая, рваная дыра, пробитая столбом теплоцентрали, которая шла впритирку к гаражу. Туда вытягивало дым от горевших масла в пластиковых канистрах, ёмкости с солярой и запасных камер. Именно они горели, давая пусть и небольшую, но хоть какую-то освещённость. Понятно, что дыра не спасала полностью. Лёху затрясло от кашля, когда он вздохнул глубже, сразу наполнив лёгкие едким дымом от палёной резины.
Пальцы, да, пальцы…в чём они? Паренёк, откашлявшись, поднёс руку ещё ближе, заворожено рассматривая тёмную, густую массу, которая лениво сползала вниз. Странно, но ему совсем не было больно, хотя голова-то точно разбита.
— Ерунда какая-то… — Лёшка помотал ей ещё раз, пытаясь понять, есть ли боль. — Ничего не понимаю…
Боли не было… совсем не было.
— А-а-а-а-а-а-а… — продолжало доноситься откуда-то…снизу?!!
Он попытался наклонить голову вниз, с трудом, чувствуя, как позвоночник трещит от напряжения. А может и не позвоночник…трещало-то слишком явственно. Лёшка напрягся и с силой рванулся вперёд. Краснота в глазах погустела, надавила и что-то, внутри его головы, раздувшись до размера маленького глобуса, лопнуло…
В себя он пришёл от звуков собственного, глубокого и грудного кашля, и от звуков снизу, перешедших в тихое и тоскливое поскуливание. Лёха покосился в сторону звуков, в этот раз у него, как ни странно, получилось. Причина скулежа сразу стала понятна.
Где-то в метре под ним, чуть подальше, лежал Мирон. На ногах здоровяка, полностью размозжив ему ноги от колен и до ступней, лежал двигатель, бывший необходимым пособием в гараже. Обычно он висел на двух цепях, закреплённых на потолке, но сейчас, по какой-то причине, которую Лёха не помнил, оказался внизу, попав прямо на Мирона.
Под недавним мучителем широко растеклась тёмная лужа, тускло поблёскивающая в свете начинающих затухать горюче-смазочных. Сам Мирон, почти не двигался, лишь слегка крутя головой из стороны в сторону, жадно и шумно дыша и издавая тот самый скулёж, в который он перешёл с крика.
Лёшка осклабился. Да, он вполне понимал, что человек, постоянно насмехающийся и издевающийся над ним, по сути не был никем, кроме как тупым здоровым «пэтэушником», который делал всё это из-за собственной недалёкости. Но от этогоЛёшке лучше не становилось. И сейчас он был доволен, пусть и немного, в силу сложившейся ситуации, но был доволен. Ведь сейчас Мирон был просто беспомощен и жалок.
«А если…» — мелькнула в его голове мысль, которая неожиданно привела Лёху в себя. Абсолютно чётко он осознал, что только что думал о том, как поудобнее можно было бы расколотить мироновскую тыкву на несколько частей. Понял и внутренне поёжился от того, насколько чётко представился ему сам механизм его последующих действий. Но…
Мысль не уходила, зацепившись за какой-то внутренний крючок, и даже продолжала развиваться.
Лёшка, сглотнул, напрягая давно пересохшее горло. По натуре своей он был абсолютно добрым парнем, как говорится — мухи не смог бы обидеть. В деревне у деда до сих пор не мог срубить голову курице, из-за чего над ним беззлобно подшучивали родственники-пейзане. Никогда не ввязывался в драки сам, а если кто-то решал наподдать ему, то чаще всего Лёха потом долго ходил с разбитым лицом и синяками на самых больных частях тела. Но сейчас…
Непонятное пока чувство заставило его превозмочь самого себя, пытаясь сдвинуться с места по направлению к Мирону. В районе поясницы ещё раз ощутимо хрустнуло. Он шагнул, с трудом поднимая безумно тяжёлые, кажущиеся чужими ноги.
— А-а-а-а-а!!! — Крик, поднявшийся от пола, прокатился по боксу, отражаясь от стен. Безумный, рвущий связки вопль, который издал Мирон, повернувший голову в его сторону. — Не надо!!! Не н-а-а-а-д-о-о!!!
Что-то звякнуло с левой стороны, ударившись об пол. Лёшка покосился туда, пользуясь тем, что всё-таки выбрался на более освещённый участок внутри гаража. И замер, еле успев поставить тяжёлую, налившуюся свинцом ногу вниз.
Двигатель, лежавший на ногах Мирона, крепился на двух цепях. Длинных, с толстыми звеньями, заходящих на блоки, по которым агрегат можно было опускать и поднимать. Обрывки одной — болтались под потолком. А вот вторая…
Вторая, задевшая загнутым крюком о бетон, залитая тёмной, и так знакомо жутко пахнувшей жидкостью, уходила концом прямо в левую Лёшкину руку. Последнее из видимых звеньев наполовину высовывалось из широко разорванной кожи предплечья. Остальное уходило куда-то вглубь, вздуваясь уродливым, шишковатым наростом. Лёха непонимающе смотрел на неё с минуту. Чуть напряг мышцы и вздрогнул, когда она втянулась внутрь. Потом, поняв, что это не всё, повернул голову вниз и вбок. Чувствуя, как холодный пот ручейками прокатился по спине и лицу, посмотрел на грудь.
Металлические части от того самого двигателя, в котором так долго ковырялся Мирон. Лёха, наклонив вниз голову смотрел на то, как из его тела выпирают вперёд непонятно как оказавшиеся в нём куски механизмов. Они торчали, выходя из разошедшихся в сторону рёбер грудной клетки и живота. Заляпанные его кровью, чуть поблёскивающие в рыжих отсветах пламени. Неестественные, чуждые и непонятные. И он чётко услышал, как там, непонятно каким образом работая, что-то проворачивалось…
И ещё он стал выше, заметно выше. Теперь Лёшка понял, почему так странно казалось ему то, что он так хорошо видел Мирона.
Но как?!! Каким образом могло такое случиться?!! Белый до сияния страх, вот и всё, что чувствовал сейчас парень, ещё час назад зашедший в злополучный бокс. Страх ослепил, затолкал внутрь всё остальное, охватил острыми шипами колючей проволоки. В висках стучало громко и отчётливо: ЧТО СО МНОЙ?!! А потом, разом погасив всё, в очередной раз пришло спасительное забытьё, закутавшее расколотый рассудок тёмным одеялом беспамятства…
Осипший от крика, взрываемый изнутри рвущимися минами боли Мирон откинул голову на бетон пола. Сил не осталось. Он давно не чувствовал ног, лишь иногда сотрясаемый накатывающимися волнами от перекорёженных костей и суставов, разможжённых двигателем. Мирон, скрёб пол сломанными ногтями, тщетно пытаясь сдвинуться с места. Когда тёмная громада замерла, не дойдя до него пары шагов, он тихо и обречённо, как подыхающий двортерьер, завыл, чувствуя, как слёзы катятся по щекам.
Но через какое-то время, когда то, что раньше было лохом-неформалом, опять зашевелилось, лязгая и скрипя, он снова попытался сдвинуться. И лишь когда над ним нависла тёмная тень, и Мирон увидел, как шевельнулась заляпанная кровью цепь… лишь тогда он опять, безнадёжно, устало и тоскливо закричал в последний раз.
*****
Валеру неудержимо рвало. Скручивало в жесточайших спазмах и выворачивало наизнанку. Трясло в ознобе при всём притом, что внутри у него полыхал огонь, разгоняемый кровью по сосудам. Накатывало так, что он не понимал того, почему до сих пор не подох, выблевав собственные внутренности.
Минут через десять его наконец-то отпустило. Тренер сел на колени, уперев в них ладони и оглядываясь по сторонам. Слабость не отпустила, но откатилась куда-то внутрь, дав возможность вздохнуть нормально. Валера отдышался, понимая, что неожиданная напасть охватила его на том самом пустыре за спортшколой, куда они с Серёгой успели добежать пока…а что пока?
В голове мелькнул, восстанавливая события, кусок документального фильма в зеленоватых тонах, чётко отпечатавшийся на подкорке:
Вот они с напарником выбегают из-за угла, ориентируясь по крикам и хлёстким звукам ударов. Видят там, впереди у подстанции, сцепившиеся фигуры. Сергей что-то кричит, устремляясь вперёд…
Ярко-ярко небо полыхает чётко видимыми перекрещивающимися изумрудными полосами. Они соединяются, образуя странный геометрический узор, потом закручиваются в спирали…
А потом откуда-то с севера, мешая их между собой, накатывает плотное густое марево, заслонившее еле виднеющиеся звёзды. Резкий, невыносимый свист. Ещё несколько вспышек и громкий удар где-то там, вдалеке и прямо вокруг. Вой ветра, превратившегося в ураган. И что-то проносится сквозь всё, что есть вокруг. Через него. Через Серёгу. Через тела мальчишек, так и не прекративших драки. Мерцающая мириадами бриллиантовых блёсток волна. Такая же, как те, что он видел во время отпуска на штормовом море. Охватывающая всё, до чего смогла дотянуться, накрывающая с головой. И темнота…
И вот сейчас он, наконец, пришёл в себя, пытаясь понять — а что это было? И где напарник? Где пацаны?
Кто-то всхлипнул за подстанцией. И ещё раз. Что-то заворчало, глухо и недовольно. Угрожающе.
Валера аккуратно, стараясь не провоцировать собственный организм, подполз к углу и осторожно выглянул. Спустя некоторое время, когда его успевшие привыкнуть к почти кромешной тьме глаза разглядели то, что там творилось, Валера порадовался тому, что не стал звать Сергея.
Напарник сидел на земле, одобрительно рявкая на мальчишек. Еле пробивающийся сквозь начинающие расходиться тучи зеленоватый свет отражался в его глазах, зажигая в них огоньки. Может быть, они светились и сами.
Серый, показавшийся Валере каким-то странным и изломанным, опустил руку куда-то вниз. Что-то влажно хрустнуло, подаваясь, и второй тренер поднёс ко рту ладонь с непонятной тёмной массой.
Пять или шесть мальчишек крутились вокруг него, передвигаясь дёргаными движениями в полуприсяде. Вот один нагнулся к темнеющему лежащему силуэту, чуть развернул его и опустил голову, дёргая ей из стороны в сторону. Когда он оторвался от предмета своей настойчивости, облака почти полностью разошлись. Валеру, только что выблевавшему всё, что было внутри, чуть было снова не скрутило в судороге. Он понял, что же такое дёргал зубами четырнадцатилетний Виталик, до недавнего времени бывший почти отличником в учёбе и примерным учеником в спорте…
Валера бежал вперёд, стараясь укрываться в тени, если видел впереди какое-либо движение. Он торопился попасть домой, чтобы прихватить то, что всегда лежало наготове в стареньком шкафу в спальне. Тренер очень надеялся на то, что сможет без проблем добраться до своего двухэтажного дома на Ленина. Хотя это уже представлялось ему сложным.
Этой ночью Город зажил новой жизнью, сейчас старательно вырывающейся наружу. И она, эта жизнь, заявляла о себе всё громче и громче, странными криками, воем, стонами и воплями боли, непонятными силуэтами, мелькающими в тусклом зеленоватом свете, абсолютно чуждыми и незнакомыми запахами…
*****
Надя пришла в себя тогда, когда рядом скрипнули тормоза автомобиля. Чуть позже рядом раздались шаги, неуверенно приближающиеся к ней.
Она лежала на боку, чувствуя занемевшей правой рукой неровности асфальта. Застонав от резкой, разом прокатившейся по всему телу боли, попыталась приподняться. Не получилось. Тело, казавшееся ватным, не дало сделать этого простейшего движения.
Рядом кто-то сел прямо на бордюр. Кто? И что с ней, почему она лежит?!
— Надя, Надя… — Ломающийся, сиплый голос Мансура. — Ты как? Н-а-а-д-я-а…
Девушка смогла повернуть в его сторону голову. Мансур сидел, как-то странно заваливаясь на бок, опираясь на руку. Бледный, с темнеющими кругами глаз, растрёпанный…
«В чём у него рубашка?»… Надя, сама не понимая для чего, напрягла глаза, пытаясь понять. Белая рубашка спереди была густо заляпана чём-то тёмным, остро и неприятно пахнущим. И ещё, более внимательно присмотревшись, она заметила, что левая сторона лица у её Иглесиаса в крови, уже запёкшейся и кажущейся почти чёрной в свете единственного фонаря, светившего метрах в семи от них.
— Надюшка… — Он наклонился к ней. — Живая, живая…
— Что с тобой? — Собственный голос, который прорвался через скрипящее внутри, сухое и колючее горло, она практически не узнала. — Откуда кровь?
— Я к тебе ехал… — Мансур наклонился, обхватил её руками и аккуратно посадил, придерживая за плечи. — Как раз на Соколова выехал, когда всё началось.
— Что началось? — Надя понемногу приходила в себя, чувствуя как её неожиданно начало трясти. — Ничего не помню… В себя пришла когда ты подъехал.
— Не знаю что началось. — Парень чуть качнулся в сторону. — Накатило что-то с севера, со стороны Осиновки. Как будто вспышка сначала, а потом плотный такой типа туман волной. Еле по тормозам успел, перед тем, вырубиться. Головой вот приложился. Облевался весь…жесть короче. Подъехал, смотрю, ты лежишь. И Катька вон…
Катька?..
Надя посмотрела в ту сторону, куда ткнул рукой Мансур. То, что издалека могло показаться кучей тряпья, которую не донесли до мусорки, на поверку оказалось её подругой, лежавшей на асфальте как-то странно, неестественно, изломанно. Она целую вечность (минуту?!!), смотрела на неё, осознавая факт того, что:
Живой человек не может лежать так, как будто суставы у него гнутся в любую сторону.
А раз так — то Катьки больше нет. То, что валяется на асфальте, это не она. Это просто мёртвое тело.
Она выдохнула, зажав рот ладонью и, глядя на подругу, всхлипнула. Её уже нет…
Но почему?!! Что случилось-то? И если с ними произошло что-то непонятное, то, что может быть с папой, мамой и Серёжкой?!! Надя резко вскинулась:
— Домой…мне нужно домой…
— А? Да, конечно… — Мансур ещё трясущимися руками помог ей подняться. — Сейчас…
Девушка поднялась, охнув и схватившись рукой за поясницу, в которой что-то отчётливо выстрелило. Голова кружилась, и ей никак не удавалось сосредоточиться на том, что было вокруг. Надя чуть постояла, собираясь с силами, и потом оглянулась вокруг.
Чёрные провалы окон пятиэтажек её двора и почему-то горящие лампы фонарей. Чуть в стороне журчала вода, и Надя краем глаза заметила её блеск на асфальте у дома напротив. В голове мелькнула мысль о том, что где-то прорвало трубу, и тут же пропала. До девушки наконец-то дошло, что во дворе царила тишина. Тяжёлая, кажущаяся ощутимой, тишина. Коробки автомобилей, продолговатые силуэты у нескольких подъездов, которые лежали также как Катька. И небо, которое было странного, зеленоватого цвета, и на нём не было звёзд. Оно было полностью затянуто плотными тяжёлыми клубами туч. Судорожно вздохнув, она повернулась к Мансуру:
— Помоги дойти до подъезда, пожалуйста.
— Конечно. — Мансур осторожно обхватил её рукой, подставляя плечо. — Идти можешь спокойно?
— Да. Пошли.
Они прошли пять или шесть шагов, когда пятый этаж её двухподъездного дома внезапно набух ярко-оранжевыми шарами взрывов. Гулко грохнуло, зазвенело и застучало. А потом весь дом, все его пять этажей превратились в клокочущее доменное нутро, в котором забушевало пламя. Надя закричала, прижав кулаки к лицу, видя, как из окон их «двушки» выхлёстывают длинные языки жёлтого пламени. Как болтается единственный оставшийся целым стеклопакет на кухне. Как вылетает тяжёлая подъездная дверь, когда раздался последний из взрывов, зацепивший первый этаж и подвал. Как из окна первого этажа вываливается фигура одинокого пенсионера Ковалёва, охваченная огнём. Он падает на аккуратную клумбу, высаженную им самим, дёргается несколько раз и успокаивается, раскинув руки в разные стороны. И как начинает грохотать в соседнем доме, длинном, на семь подъездов.
— Бежим, Надя, бежим… — Крик Мансура еле-еле пробился сквозь плотную подушку, которая плотно забила ей уши. — Н-а-а-а-д-я-а…!
Он схватил её за руку, силком потащив к машине. Подбежал, сорвал с себя куртку, сбивая что-то, тлевшее на крыше. Рывком заставил её, оглушённую и потерянную, сесть на пассажирское сидение. Сам тут же обежал её, хлопнул дверью, садясь и торопливо ища ключи по карманам. Надя посмотрела на него, собираясь спросить о том, что же он собирается сделать, когда краем глаза уловила какое-то движение. Она чуть повернулась в его сторону, присмотрелась…
— Мансур…Мансур!!! Смотри!
— Куда?!
— Катька, Мансур, она же встаёт…
— Ни хрена себе, да что ж это такое?!!
Катька вставала…
Видимая в чётком свете почему-то горевших фонарей, лежащая в нескольких метрах от машины Мансура, мёртвая не меньше чем двадцать минут, она вставала. Надя видела, как скребли по асфальту широко растопыренные пальцы, ломая маникюр, который всегда был идеальным. Ломаными и неправильными движениями, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно и целеустремлённо до жути, Катя пыталась встать…
Изогнувшись под невиданным углом, прокрутившись в тазобедренных суставах, её ноги твёрдо встали ступнями на серый, заплёванный асфальт. Выгнулась изломанная шея, подняв тяжёлую голову, ещё несколько минут назад уткнувшуюся волосами в тёмную лужу, натекшую откуда-то из-под наверняка проломленного виска. Свет фар, которые включил Мансур, отразился в аспидно-чёрных глазах того существа, в которое превратилась бывшая Надина подруга. Девушка взвизгнула, видя, как Катя, одним сильным толчком, начавшимся в ладонях, встала, чуть покачиваясь. И двинулась в сторону слепящего света, немного наклоняясь в сторону, медленно, но всё также целеустремлённо.
Двигатель рыкнул, выгнув из выхлопной трубы клуб сизого дыма. Мансур дёрнул ручку коробки передач, давая задний ход. Машина дёрнулась, подаваясь всем телом назад.
Выскочив на тёмную прямую улицы имени архитектора Соколова, автомобиль рванул в сторону дома, в котором жил Мансур, удаляясь из горящего котла двора, в котором уже появились новые обитатели.
Существо, недавно бывшее молодой девушкой чуть постояло, привыкая к новому состоянию, посмотрело в сторону быстро удалившихся задних габаритов машины…
Ему было чем заняться в ближайшее время. Оно подняло голову вверх, туда, где в небе всё ещё бывшем зелёного цвета клубились тучи, и издало первый охотничий крик в новом периоде жизни бывшего городка нефтяников и газовиков.
*****
Рита…где Рита?!!…
Почему так болит голова? Почему темно? Почему?..
……………………………………………..что за хрень?!!
Александр Анатольевич вцепился пальцами в старую, местами облупившуюся крышку стола, поднимаясь. Голова старательно трещала, разрываемая острыми выстрелами боли во время того, как он поднимался…
Странный, зеленоватый и мягкий свет, падал в комнату через почему-то разбитое наполовину стекло. Он оглянулся, пытаясь понять: что всё-таки произошло?
В себя врач пришёл на полу, у стола, за который вернулся после того, как они с Ритой… Вон лежит перевёрнутый судок из-под еды и вилка, которая чудом разминулась с его левым глазом. Разбитая стекляшка со спиртом, наполнившая комнату чётким и устоявшимся запахом, который до сих пор не выветрился. Покрывало с дивана, комком лежащее на полу. И приоткрытая дверь в «предбанник» морга.
Александр Анатольевич двинулся в сторону двери и тут же охнул, мешком осев по стене. Ноги слушались плохо, отдаваясь какой-то странной слабостью и уже затихающей болью в суставах. На лбу выступил пот, крупными и холодными каплями, так чётко ощущаемые паталогоанатомом. Он скрипнул зубами, собираясь с силами для того, чтобы встать, когда из-за приоткрытой двери до него донёсся какой-то странный звук, больше всего напоминающий…а что напоминающий?
Врач сидел, пытаясь отогнать от себя глупую и одновременно страшную мысль. Александр Анатольевич был врачом-танатологом уже почти десять лет. Цинизм, присущий его профессии он спокойно совмещал с прекрасными материалистическими взглядами на смерть. А также то, что непременно с ней связано, включая суеверия и страшные бабушкины сказки.
Но звук, который он услышал, напомнил ему только одно…
Также чавкал громадный алабай, принадлежащий его дядьке, живущему в отдельном коттедже. Батыр, матёрый взрослый пёс, был куда как не дурак пожрать. И когда его мощные челюсти равномерно дробили кости-мосолыги вперемежку с кашей, то он издавал именно такие звуки. Жадно и громко чавкал, пропихивая через мощное горло куски мяса, на которые дядька никогда не скупился для своего любимца. И услышать такой звук в морге?!!
Он чуть приподнялся, чувствуя как пот потёк по спине, холодный, липкий. Вся уверенность в том, что невозможно то, о чём подумалось — испарилась, когда звук стал громче. И ещё…звук был не одиночным. Чтобы его не издавало, но оно было не одно.
Тихо-тихо, аккуратно, стараясь не скрипнуть рассохшимися досками, Александр Анатольевич подполз к приоткрытой двери. Чуть помедлил, отгоняя страх, который всё сильнее накатывал на него, растекаясь холодком адреналина с низа живота. И выглянул…
Большая комната, которую работники морга называли предбанником, была залита светом, падавшим через два высоких окна. С той стороны работал фонарь, пусть и плохо, но зато почти не моргая. Свет бросал чёткую тень от прямоугольника, находившегося прямо посередине и обложенного кафелем. Обычно на него ставили то, на чём, или в чём, лежали клиенты Анатолия Александровича. Сегодня он пустовал, зато рядом…
Раскинув в стороны длинные, кажущиеся в слабом свете мертвенно-бледными, ноги, на гладких плитках лежала Рита. То, что это была она, врач понял сразу. По босым большим ступням с длинными пальцами с тёмным лаком, по короткому, сбившемуся белому халатику. И больше ничего не было видно.
Потому что прямо на её животе сидел тот самый бомж, который занимал третий стол в «разделочной». Сидел, нисколько не смущаясь фактором собственной смерти от естественных причин и разрезом от горла и до паха, который Александр так и не зашил, а только выскреб всю требуху. И отдирал куски мяса от большой Ритиной груди с маленькими коричневыми сосками, которую ещё так недавно мял в ладонях врач. Отдирал, запихивал в рот и жадно чавкал, проталкивая её внутрь себя. Рядом с ним сидел один из двух парней. Этот ковырялся в нижней части живота уже по настоящему мёртвой медсестры, доставая тёмные ошмётки, с которых сочно шлёпали тяжёлые капли, разбивающиеся об пол.
Патологоанатом замер, крупно задрожав и слыша, как стучат друг о друга зубы. Руки тряслись…
Скрипнула дверь прозекторской. Ловко и мягко появился третий из недавних «клиентов» морга. Вышел аккуратно, не шлёпая босыми ступнями по кафельным плиткам, присел. Чутко повёл головой по сторонам, гоня перед собой обжигающе ледяную волну животного ужаса, накатывающуюся на врача. Свет отразился в мёртвых, кажущихся зеркальными глазах не-мёртвого. Глазах, уставившихся в сторону полуприкрытой двери, за которой прятался Александр Анатольевич.
Врач, пятясь задом, отодвинулся подальше в комнату, видя, как существо чуть наклонило голову вперёд, судя по всему заметив его. Правая рука судорожно зашарила, пытаясь нащупать…что? Зачем?!! Да хотя бы что-нибудь, что могло бы дать ощущение реальности происходящего!!! Пальцы наткнулись на металлическую ножку перевёрнутой табуретки именно тогда, когда последняя вышедшая тварь с места, не поднимаясь с четверенек, рванула в его сторону.
Патологоанатом успел вскочить и всем своим немалым весом навалиться на дверь. И еле-еле успел вогнать ножку табуретки в старую выгнутую (спасибо те, завхоз Петрович, не успевший её заменить) скобу дверной ручки. На дверь обрушился мощный удар от бросившейся всем телом на дверное полотно твари. Косяк скрипнул, но выдержал.
— А-а-а!!! — Прыжок Александра Анатольевича в сторону окна совпал с моментом следующего удара. Звон бьющегося стекла, треск рам и двери. Удар ходячих мертвяков был двойным, чего патологоанатом не видел и не знал, падая на асфальт под окном и сдирая кожу с лица.
Вскочив на ноги, он кинулся в сторону ворот больничного городка, не оглядываясь по сторонам, стараясь убежать как можно дальше. И не видел и не слышал того:
Что небо над его головой уже теряло глубокий зелёный цвет, который раскладывался на множество пресекающихся полос, в промежутках между которыми врывались куда более яркие, чем обычно, красноватые сполохи от газовых факелов.
А в окнах большого больничного корпуса, да и во всех остальных, свет ламп танцевал в странном и ритмичном танце. И ещё там танцевали множество силуэтов, странных, искажённых, и оттуда, из закрытых корпусов, раздавалась ни на что не похожая какофония звуков. Сотканная из нот воплей от ужаса и боли.
Как в окно следом за ним выпрыгнуло две фигуры, которые метнулись, было за ним, но потом обративших внимание на две столкнувшихся машины «скорой помощи», возле которых прямо на асфальте лежала кричащая женщина с громадным беременным животом.
И что когда они приблизились к ней, нетерпеливо порыкивая и оскаливая ставшие очень большими и острыми зубы, то… Первый из оживших мертвецов был схвачен ею рукой прямо за горло, вторая рука с мгновенно вытянувшимися пальцами охватила голову. Пальцы напряглись, хрустнуло, и зомби покатился в сторону, а чуть позже на него шлёпнулась оторванная голова, с болтающимися обрывками шейных хрящей. А во второго, выйдя из неожиданно появившейся глубокой щели на животе женщины, вырвались несколько длинных узловатых щупалец, скрутивших мертвеца и потащивщих его к беременной. Которая после этого, встав, залезла в «газель», затащив за собой зомби…
Александр Анатольевич нёсся вперёд, не осознавая того, что бежит он куда как быстрее, чем любой олимпийский чемпион. И ноги его гнутся в суставах как-то необыкновенно пластично. А кровь, капающая из глубоких порезов — светится слегка серебристым светом в темноте…
*****
Кир сидел в вагончике, плотно захлопнув дверь, застегнув цепочку и воткнув швабру в ручку. Его трясло в мелком ознобе страха, пронзающего с ног до головы.
За замызганным стеклом одного из окошек выли, ревели и рычали. Там метались тени животных, вырвавшихся из клеток, разбегающихся и одновременно рвущих друг друга. Вот взревела Машка, медведица-пестунья, чей басовитый рык Кир спокойно узнавал даже издалека. Зоотехник вжался в старые доски стены вагончика, что-то шепча трясущимися губами и вспоминая то, что только что происходило там, возле загонов…
В себя Кир пришёл быстро, практически не почувствовав ничего странного и необычного. А вот Саныч…
Старший техник метался по периметру земли между клетками с немыслимой скоростью, чем-то звякая и поскрипывая. В воздухе стоял бешеный крик и ор животных, висел острый запах адреналина, и Киру стало страшно. А когда он понял — что делает Сан Саныч, то единственное, что он успел сделать, это было бегство в сторону своего вагончика.
А Саныч просто отпирал клетки, выпуская на волю обезумевшее зверьё. Звери не выходили сразу, как будто специально давая ему шанс выпустить всех. Неизвестно, что перемкнуло в голове старого зоотехника, но делал он своё дело так, что смог отсрочить собственный конец. Сначала он открыл клетки копытных и прочих, оставив хищников напоследок, чем и смог добиться отсрочки минут в десять. Но, в конце концов, Саныч добрался и до них, тем самым подписав себе приговор.
И как ни странно, покончил с ним его любимый белый как снег Буран, громадный полярный медведь. Вылетев из клетки светлым громадным ядром, он сбил Саныча с ног, и, не дав ему подняться, одним ударом мощной, украшенной когтями лапы — раздробил череп, попутно сняв с зоотехника скальп.
Всё это Кир видел в окошко, в чью раму он вцепился побелевшими в суставах пальцами. Зубы отбивали чечётку, но он всё равно продолжал стоять на коленках, чуть выставив над подоконником голову и наблюдая за тем, как вырываются на свободу те, кого так долго держали в клетках на потеху толпе.
Как волки выскальзывают в узкий проход стремительными серыми тенями, чутко поводя по сторонам носами, уже почуявшими запах крови.
Как неторопливо, круша всё на своём пути, огрызаясь друг на друга, выбегают громады медведей.
Как распластавшись в прыжке, взвившись на будку с кассой одним махом, вытягивается на её крыше низкая и страшная тигриная тень.
Как растворяются в ночных тенях подвижные фигуры пантер, сливаясь с мраком и издавая древний как мир охотничий призыв.
Всё это Кир наблюдал, вжавшись всем телом в дощатую стенку старого вагончика, который стал для него чем-то типа крепости, которая должна была сохранить ему жизнь. Именно так ему казалось до того самого момента, пока он не услышал, как по крыше торопливо пробежали чьи-то лапы. И ещё, и ещё…
Он ползком добрался до старой армейской кровати, прикрученной саморезами к полу, и забился под неё. Кир лежал еле дыша, чувствуя, как от страха он настолько не контролирует себя, что в промежности неожиданно стало очень тепло и мокро. Зоотехник лежал, шепча про себя слова когда-то давно слышанной молитвы, неожиданно всплывшей в памяти, когда, резко зазвенев, вылетело стекло одного из окон. Что-то, вернее кто-то, мягко приземлился на пол, заставив вагончик слегка качнуться. И чуть позже на пол спрыгнуло ещё несколько тел.
Кир прожил ещё остаток закончившейся жизни совсем недолго, забившись под сетку кровати и крепко-крепко зажмурив глаза. И лишь когда зашуршав и резко пахнув острым звериным запахом кто-то остановился рядом с ним, лишь тогда он открыл глаза.
Последнее, что он увидел в своей прервавшейся так резко жизни, были довольно глядящие на него умные и слегка грустные глаза старого орангутана, немедленно оскалившего пасть и протянувшего к нему странно деформированную лапу с удлинёнными чёрными когтями…