- Про меня спрашивали?
- Махнули рукой.
- А я ведь рядом, за оврагом.
- Нешто? - удивился отец и поглядел на Никитича, словно спрашивая подтверждения, но Никитич помалкивал, поедая сало и горох.
- Думаете Питер удержать?
- Непременно.
- И то, - кивнул лохматой головой отец. - А то немцы брешут, мол, голыми руками возьмем.
- Ты про Геринга им скажи! - крикнул дед с кровати, прислушиваясь к разговору.
- А-а! - махнул рукой отец.
- Что такое? - заинтересовался Никитич, сверкнув карим глазом.
- На днях было у них целое столпотворение. Приезжал сын Геринга, летчик. Тоже откуда-то из-под Питера. Будберг ему целый <бьюссинг> подарков навалил.
- Грабят, значит?
- Не без этого, - согласился отец.
- Давно?
- А как вошли, до сих пор какие-то ящики упаковывают...
- В подвалах дворца находится наш морской архив. Вы знаете об этом? спросил Никитич.
- Летом что-то привозили.
- Он на месте?
- Да кто его знает.
- Узнайте.
- Тю! - удивленно воскликнул отец.
- Мы из-за архива и пришли, - надавил на слова Никитич.
- Подвалы заперты. Часовых, правда, нет.
- Понаблюдайте. Может, кто-то ходит туда...
Помолчали, достали из кисетов табак, закурили. Отец пустил колечко дыма, оглянулся на деда:
- Это враз не сделаешь.
- Мы подождем. У вас безопасно?
- Вроде никто не заглядывал.
- Вот и договорились.
Отец ничего не сказал, стал стелить на своей кровати.
- Я устроюсь на дворе, а Алексей пусть тут, - сказал Никитич.
- Так холодно ж там!
- Привык. Дайте чем накрыться.
Отец достал старый полушубок, стеганое одеяло, сердито сунул Никитичу:
- Дожили... По дворам прячемся...
Устроился Никитич на чердаке. Лешин автомат и гранаты отец завернул в тряпку, спрятал в печи и забросал дровами. Одежду тоже забрал отец, дал ту, которую носил Леша до войны.
- В случае чего, вернулся ты из окружения. Дезертировал.
- А друг твой, видать, серьезный, - проговорил дед.
- В роте первый, - похвастался Леша.
- Для чего, скажи, бумаги-то потребовались?
- Начальству виднее...
- Стало быть, важные бумаги. За так рисковать не послали бы. - Леша устроился на отцовской кровати, а отец ушел к деду.
- Так я коптилку тушу? - спросил он.
- Туши, - пробормотал Леша, он понял на войне, что самое плохое для солдата - это вечный недосып, он давно не спал в мягкой постели и уснул сразу, будто провалился в омут.
На рассвете отец запряг лошадь и уехал. На столе он оставил еду на всех. Дед уже бодрствовал, когда Леша очнулся от сна. В комнате было светлее обычного, хотя солнца не было. Леша отдернул занавеску и ойкнул:
- Зима.
Все лежало в белом. Крыши, улицу, деревья засыпал пушистый снег. Четко выделялись следы первых прохожих. <Опоздай>малость - и каюк>, подумал Леша.
Хоть и немного прошло времени, как он стал солдатом, и голодно было, а успел окрепнуть, округлиться. Старая одежда была уже тесновата. Леша побренчал рукомойником, умылся стылой водой.
- Друг, чай, заждался, - напомнил дед.