Костя конфузливо достал гребешок с обломанными зубьями.
- Ничего, давайте.
Она распустила волосы и стала причесываться. "Что-то есть все-таки в длинных волосах, - подумал Костя. - Стриженая женщина всегда одинакова, а с косами - распустит их и другая..."
У Надюши были светлые, тонкие, негустые волосы и широкий, чистенький пробор посередине. Прямой пробор - классический, годный только для ясных, правильных лиц. Когда она причесалась, гладко, туго натянув волосы по обе стороны пробора, лицо стало еще больше похоже на белое яичко. А она, оказывается, хорошенькая! Как это он раньше не видел? Впрочем, он и на настоящих-то хорошеньких не смотрел.
Звонок - гости.
Первым, на свою беду, пришел лаборант Володя. Бедный первый гость всегда ему плохо. Володя стоял, мял руки и не знал, куда себя девать.
Вторым появился самый почетный гость - Сергей Петрович. Ну, скажите на милость, что с ними двумя делать? Сажать за стол? Рано.
К счастью, вернулась с кухни Надюша. Она-то знала, что делать с гостями и как их занять. Она сразу усадила директора в кресло, попросила Володю откупорить бутылки, чем тот охотно занялся, а сама села рядом с Сергеем Петровичем и заговорила - спокойно, открыто, доброжелательно, словно век была с ним знакома, а ведь никогда, поди, с ним и не разговаривала... Через три минуты она уже знала имена директорских внуков, знала, что жена его - на даче, дача хорошая, только переплатили, а любимую его таксу зовут Жулька.
Звонки, звонки... Гости собирались.
"Как это она всегда знает, что нужно? - думал Костя. - Кому что сказать, куда посадить, что спросить? Я этого не знаю. Мне не хватает настоящего ума. Ум - это знать, что к чему".
Он здоровался, здоровался, а гости все шли.
Вот и Иван Михайлович. Он переоделся в черную пару - даже не в пару, а тройку с жилетом. От него пахло нафталином и парикмахерской. В обеих руках он нес большой букет пионов и преподнес его Надюше:
- В вашу честь.
Она даже руками всплеснула:
- Спасибо! Красота какая!
Где-то раздобыла вазу (Костя и не знал, что у него есть ваза) и поставила цветы в центр стола.
- За стол, пожалуйста, - сказала Надюша.
Вечер складывался удачно: все как-то сразу сели, не чинились, не церемонились, сели, заговорили.
В те первые послевоенные, годы люди еще не успели привыкнуть к хорошей еде. Накрытый стол с розовой колбасой, желтым сыром, светлым сливочным маслом сам по себе был картинкой.
- Натюрморт, - сказал, садясь за стол, Николай Прокофь-евич.
Все были веселы, Надюша - прелесть, Костя был счастлив.
Директор института встал.
- Товарищи, - сказал он, постучав ножом по бутылке. - Налейте бокалы! Разрешите мне поднять тост за того, которому мы все обязаны нашими достижениями. За величайшего полководца всех времен и народов, корифея науки, любимого и дорогого учителя и вождя - товарища Сталина! Ура, товарищи!
"Ура" прозвучало довольно нестройно. Все густо зашевелились, встали, потянулись друг к другу рюмками.
...Каждый чокнется с каждым. Сколько это будет раз? Число сочетаний из "n" по два. Чему равно "n"? Здесь, кажется, двадцать пять человек. Двадцать пять на двадцать четыре, поделить на два - триста. Триста чоканий. Каждый с каждым. Пропустить нельзя.
Когда Косте было неловко, он всегда начинал считать.
Отчокались. С облегчением сели, выпили, зажевали, заговорили.
Скоро стало совсем шумно. Люди быстро пьянели - не столько от вина, сколько от хорошей еды.
- Нет, вы подумайте, друзья, - сказал Николай Прокофьевич, - если бы нам показали такой стол четыре года назад!
"Какие все милые, - думал Костя, - какие веселые". Поднялся Юра.
- За нашего товарища. За моего друга. За нового кандидата наук Константина Левина. И пусть ему всегда будет так хорошо, как сегодня.
Костя встал. Другие тоже встали, потянулись к нему рюмками. Кто прямо через стол, кто с обходом. Фу-ты черт, глупый обычай, а трогает до слез. Юра взял его за отворот пиджака и поцеловал:
- Кажется, первый раз в жизни.
Подошел Володя. Вино в розовой рюмке вздрагивало.
- Константин Исаакович! Вы даже не знаете, что вы для меня сделали!
- Глупости, Володя! Что я такого для тебя сделал?
- Вы смотрели на меня как на человека.
Николай Прокофьевич тоже подошел - нарядный, но нестриженый. Крахмальная манишка - горбом на груди.
- Странный обычай - чокаться, не правда ли? Откуда он возник? Никогда не встречал в литературе.
- Не знаю, Николай Прокофьевич. Не все ли равно? Чокнемся!
- Ну, ученого из вас не выйдет. Ученому не может быть все равно.
- Что поделаешь? Видно, не быть мне ученым. Останусь так. Чокнемся, Николай Прокофьевич! Можно вам налить?
- Да уж налейте.
Костя взялся за бутылку. Николай Прокофьевич взвизгнул:
- Ах, что вы делаете?
- А что? - спросил Костя.
- Вы наливаете через руку. Как это можно?
- А почему нельзя?
- Юноша, вы очень необразованны. Надо бы знать, что через руку наливают только палачу.