Поздно ночью Костя заснул и теперь спал, мучительно втягивая воздух и выдыхая его, а она лежала рядом и не могла спать. Что делать, как спасти его? Она ощущала себя слабой и маленькой, такой маленькой под темным потолком, по которому дрожа бегали пятна света...
Костя пошевелился, повернулся и во сне сказал: "Рора..."
Надя окаменела под одеялом. Значит, в горе ему нужна Рора. Так оно и есть. Я это знала. Я всегда знала, что он любил ее больше.
Она лежала на спине и плакала беззвучно, не шевелясь. Прохладные слезы скатывались по щекам и стекали в уши. Она лежала с ушами, полными слез, и представляла себе Рору - сильную, веселую, легкую, которой уже нет.
Юрка захныкал у себя в кровати. Надя встала и подошла. Нет, затих. Она постояла, держа руку над маленьким спящим лицом. Теплое дыхание чуть-чуть овевало руку. Кругом гремело, стучало, грозило, а Юрка дышал.
Внезапно Костя подскочил и сел.
- Костя, что ты?
Он схватил одежду и стал одеваться.
- Костя, куда ты?
Он молчал. Надя зажгла свет. Он глядел на нее безумными, расширенными глазами. В руке - носок.
- Что с тобой? Куда ты собрался?
- Надо идти.
- Куда идти? Ночь.
- К нему. Туда.
Он дрожал всем телом и тонко, отчетливо стучал зубами. Она налила воды. Он глотнул, залил простыню и огляделся, приходя в себя постепенно.
- Надюша, что это было? Я испугался.
- Успокойся, милый, ничего нет. Это ветер. Он прижал голову к ее плечу.
- Я испугался.
- Ложись, дорогой, спи.
Они легли. Костя постепенно затихал в ее руках. Она держала его осторожно, как Юрку.
Часть пятая
Сколько уже раз Константин Левин выходил из дому в поисках работы и сколько раз возвращался ни с чем? Трудно сосчитать. Ему теперь казалось, что он всегда только это и делал. Вот и сегодня он собрался идти еще раз, еще по одному адресу.
Маленький Юрка - по кличке "полтора петуха" - возился на ковре с кубиками. Увидев, что отец переодевается, он подошел и поднял серьезные серые глаза.
- Папа, у тебя штаны сухие? Левин еле усмехнулся.
- Сухие.
"Зачем же тогда переодеваться?" - недоумевали серые глаза. Это было сложновато сказать. Левин задал контрольный вопрос:
- Сколько в тебе петухов?
- Полтола.
С какой трогательной честностью малыш ставил "л" вместо "р". Без ужимок, без попытки фальсифицировать трудное рокотание. Не могу - и все. Мальчик был тоненький, прямоногий, очень кудрявый, с умным и грустным лицом.
Прозвище "полтора петуха" Юрка получил на даче. Он кормил петуха, своего любимца, и светлые кудряшки, насквозь пронизанные солнцем, были на ладонь только выше яркого петушиного гребня. А петух был крупный, белый, важный, большой ругатель... Страшно, наверно, стоять рядом с таким зверем... Дачу сняли на дедушкины деньги.
- Ты на лаботу? - спросил Юрка.
- На лаботу.
"Полтора петуха" поглядел укоризненно. Большой, а зачем кривляешься?
- Надо говорить "на лаботу", - строго поправил он.
- На работу, - устыдившись, сказал Левин, а сам подумал: "Если бы так!"
- А почему петух на задних ногах ходит? - спросил Юрка.
- Не знаю, милый.
- Уже уходишь?
- Да. Прощай, полторашка. - Он поцеловал теплую макушку с крутыми кудрями. Чем только, невообразимо трогательным, пахнет вот такая ребячья голова? Сеном? Курицей?
- Будь умный, не шали. Тетя Оля за тобой присмотрит. Юрка выскочил в коридор и закричал:
- Тетя Оля! А, тетя Оля! Почему ты за мной не смотлишь?
- Милый мой, сокровище мое! - сказала Ольга Федоровна, открывая дверь.
Левин вышел, еще раз перечел адрес. Где-то у черта на куличках. На этот раз - школа.
"Я могу преподавать математику, физику, химию, - мысленно репетировал он свою речь. - Я всегда стремился к педагогической работе"... Нет, почему "стремился"? Скажу: "Я всегда любил преподавать"... Плохо. Сразу будет видно, что ничего не любил и ни к чему не стремился, а просто рвется к. работе, теперь уже к любой... Пошел бы грузчиком, чернорабочим - если б не рука...
Почти два года - без работы. С тех самых пор, когда пришлось уйти из института. "Уволен по собственному желанию", - стояло в трудовой книжке. И из партии не исключили: Илья Устинович "свел на строгача". Что и говорить легко отделался. А вот работы найти не мог.
...Неужели только два года? А кажется, гораздо больше прошло с тех пор, как последний раз был в институте. Ходил по отделам с "бегунком" библиотека, мастерская, спортзал, касса взаимопомощи... Труднее всего было зайти в свою, бывшую свою, лабораторию.
Заведующий пожал ему руку и пожелал удачи. "Жаль, что вы нас покидаете". Врал. Ничего ему не было жаль. Рад небось был до смерти, что уходит возможный источник осложнений. Кто его осудит? У каждого свои заботы, семья. Никто не хочет стать под удар. Вот кто правда горевал, так это Володя. Он все повторял: "Константин Исаакович! Возьмите меня к себе, где будете работать! Возьмете? Только не забудьте, Константин Исаакович!" Он и не забыл.
Каким это казалось тогда простым - найти работу! На шкафу, на самом верху, лежала Пантелеевна - забытая, в пыли, и цветные проводочки вывалились наружу, как внутренности убитого животного...
- Вы ее возьмете? - спросил Володя.