Странное это было племя, и война с ним была странной. Мы никогда не могли застать их врасплох, а они не принимали открытого боя, несмотря на численное превосходство. Все что нам доставалось – пустые деревянные постройки в небольших селениях, обнесенные двухрядным тыном, скорее защищавшим от дикого зверя, чем от нападения себе подобных, и все что мы могли – это сжечь их, сокрушаясь, что не добыли ни славы, ни трофеев, ни продовольствия. Иногда мы видели легкие однодревки с вооруженными людьми, ускользающие в утренней дымке тумана по извилистым озерным протокам, или группу подростков, неожиданно появлявшуюся из густого леса и также неожиданно в нем растворяющуюся, но преследовать их не решались – боясь не столько внезапного нападения, сколько необъятных просторов таинственной земли не принимающего боя народа.
Олег прокрался к нам на драккар, бесшумно миновав дозорных – а как, не знал даже великий Один, – и сам разбудил спящих, чувствующих себя в полной безопасности воинов, чтобы потом, без страха оказавшись в их тесном недоумевающем окружении с восхищенным восклицанием поглаживать выпуклые щиты и блестящие кольчуги. И мы, суровые вояки, ошалев от такого нахальства, восприняли его поведение как еще одну странность странного народа и позволили Олегу в течение целого дня беспрепятственно находится вместе с нами, не считая его ни тайным лазутчиком, ни явным врагом.
Он был тогда безусым и тонким, намного моложе Синеуса, самого юного из нас, и как заметил Рюрик, душа, открыто начертанная на лице незнакомца, защищала его надежнее, чем броня.
Благодаря Олегу, мы отчасти поняли казавшееся нам странным поведение озерных обитателей, которых стали называть русами, ибо язык их был похож на язык многолюдного племени русов, с которым мы неоднократно сталкивались в теплых странах. Они и ранее встречались с норманнами, знали нашу воинскую доблесть и поскольку издавна вели беспрерывные войны с соседями, родственными им по языку и обычаям, отказались от ожесточенных стычек с нами, сберегая силы для более важных сражений, от которых и зависела их и так незавидная доля. В земле русов были и крупные, богатые города, представлявшие лакомый кусок для добычи, но мы предпочитали более дальние походы, в надежде избежать даже случайной встречи с драккарами враждебных нам родов.
«У нескольких родственных нам племен есть свои варяги – рассказывал Олег – и они стали воеводами, а где-то даже вождями, и именно в войнах с ними Перун собирает самую обильную кровавую жатву. Мой брат не раз сокрушался, что слепой случай не послал нам хотя бы одного варяжского воина, укрепившего наши боевые порядки».
«Ты просишь, что бы кто-то из моих людей остался с тобой» – догадался Рюрик, на всякий случай окидывая вопросительным взглядом преданных соратников. Ни один мускул не дрогнул на норманнских лицах, хотя с первых минут встречи с Олегом я почувствовал, что его появление среди нас было неслучайным, и наши пути в будущем пересекутся, как пересекаются линии судьбы на человеческой ладони.
В сумерках русич покинул гостеприимный драккар, дружески попрощавшись с Рюриком и со мной, и поклонившись всем остальным, уже привыкшим к впечатлению, производимому мною на представителей иных народов, которые из всех нас, помимо Рюрика, выделяли именно меня, Свенельда.
В том, что Олег был не простой воин – мы убедились на следующее утро, когда получили в подарок несколько добротно выделанных бочек с засоленной рыбой, копченым мясом и сладким тягучим вином, не пробованным нами даже в далеких южных землях, куда мы взяли курс, покинув страну русов.
Мы надеялись на счастливое продолжение плавания и в непрестанных трудах и заботах вскоре забыли про Олега и про его просьбу, и только Рюрик был молчаливее своих воинов и чаще других пил сладкое вино из меда бортевых пчел. И все мы понимали, в чем причина его необычного поведения – у Рюрика мог быть сын такого же возраста, как Олег, и матерью его сына могла быть женщина родом возможно из племени Олега.
Но у Рюрика вообще не было ни одного сына!