В конце концов, для человека, потерявшего в результате чужих махинаций четверть миллиона долларов, хозяин директорских апартаментов и так вел себя на редкость деликатно. Даже ни разу не повысил голос на Курочкина — невольного пособника преступников из фирмы «Мементо».
— Но я ни о чем таком… Я и понятия не имел… — Дмитрий Олегович по-прежнему не мог собрать из слов более-менее внятное и законченное предложение. — У меня и в мыслях не было…
— Понимаю вас, господин, гм, Курочкин, — немедленно пришел ему на помощь снисходительный и душевный господин Фетисов. — Вас не ввели в курс дела, попросту подставили. Вполне в духе Седельникова… Тем более рад, что нам с вами удалось встретиться.
Тут только Дмитрий Олегович вспомнил, каким образом организовалась эта встреча. Он еще обдумывал, как половчее задать вопрос об этом хозяину кабинета, а тот уже сам догадался, о чем Курочкин намеревался спросить.
— Буду откровенен с вами, — широко улыбнулся седовласый шеф «Процветания». — Мы немножко приглядываем за фирмой «Мементо». Когда имеешь дело с деньгами, волей-неволей приходится хоть изредка проверять своих контрагентов. Отдадим должное нашему Коростылеву: он не слишком, увы, цивилизован, но профессионален, этого не отнимешь. Как только засекли «мерс» Седельникова, заметили и вас. В здании вокзала вас, к сожалению, потеряли на полчаса, но потом все-таки отследили… Помните молодую парочку — парень еще какую-то газированную воду искал? Это коростылевские кадры…
Дмитрий Олегович сперва опешил, но затем даже мысленно похвалил себя за наблюдательность: все-таки тот тип с головой-телекамерой выискивал не кого-нибудь, но именно его!
— А мальчик? — с удовлетворением в голосе продолжал Фетисов. — Мальчик, который выкрал дубинку у милиционера? Думаете, он появился просто так?
Курочкин невольно вздрогнул.
— Неужели это тоже коростылевский кадр? — недоверчиво поинтересовался он. — Он ведь такой маленький…
— Это родной коростылевский племянник, — довольно объяснил начальник «Процветания». — Восемь с половиной лет пацану, а уже сам зарабатывает себе на «сникерсы» и пирожные «Сатурн». Любите эти пирожные?
— Да как-то не знаю, — растерялся Курочкин, удивленный таким прихотливым поворотом разговора. Может быть, хозяин кабинета таким способом собирался подсластить горькую пилюлю? В семейном бюджете, составляемом Валентиной, для пирожных места не было.
— А вот я обожаю, — застенчивым тоном сообщил Мартин Фетисов. — Но врачи не позволяют. Пусть хоть ребенок побалуется сладеньким. Да, кстати, — безо всякого перехода добавил хозяин кабинета, — кейс с долларами вы, конечно, спрятали в камере хранения?
Дмитрий Олегович стал уже привыкать к манере директора «Процветания» прятать важные вопросы среди всевозможной словесной шелухи.
— Я надежно спрятал ВАШ дипломат, — ответил Курочкин, нарочно выделив слово ваш. — И я готов вам немедленно его возвратить. Мне чужого не надо, не думайте.
— Вы — честный человек! — с воодушевлением провозгласил хозяин апартаментов. — Вы меня даже почти убедили, что попали в этот переплет случайно. Улица полна неожиданностей, так ведь?
— Так! — кивнул Дмитрий Олегович. Вот-вот с его плеч должна была упасть тяжкая ноша. А то Курочкину уже начинало казаться, что дипломат с чужими деньгами вечно будет при нем, как горб при верблюде.
Господин Фетисов извлек откуда-то переносной пульт и надавил одну из кнопок. За дверью приглушенно зазвенело. Тотчас же дверь в кабинет распахнулась, и возникла уже знакомая парочка — грузный наголо выбритый Коростылев и шмыгающий носом юноша-конвоир. Оба они вели себя по-разному: идолообразный Коростылев замер по стойке смирно, а молодой конвоир принялся нетерпеливо пританцовывать на месте, словно подчиняясь зажигательной мелодии несуществующего плейера. За полчаса, которые прошли после обыска среди писсуаров, юноша еще больше повеселел.
— Мы обо всем договорились, — объявил начальник «Процветания», легко поднимаясь с кресла. Дмитрий Олегович тоже встал со своего места, разминая затекшую от сидения ногу.
Наголо выбритый Коростылев изобразил напряженное внимание. Экс-конвоир ничего такого не изобразил и продолжал себе пританцовывать.
— Наш новый друг… э-э… господин Курочкин был так любезен, — продолжал свою мысль хозяин кабинета, с некоторым неудовольствием созерцая телодвижения своего расхлябанного кадра, — так вот, был настолько любезен, что согласился добровольно вернуть фонду собственность. Ту, которую мы не получили утром. Сейчас вы поедете вместе с ним обратно на Павелецкий и заберете дипломат с кэшем. А после этого отвезете нашего гостя туда, куда он сам пожелает. Ясно?
— Так точно! — отрапортовал грузный Коростылев.
— Ясно-ясно! — радостно пропел шмыгающий носом и выкинул очередное танцевальное па. — А после этого мы, как всегда, отвезем нашего, хи-хи… нашего лучшего нового друга… куда сами пожелаем. Поближе к водоему пожелаем… Мартин Сергеевич, скажите только Коростылю — пусть он его сам в бетон закатывает. У меня от этого бетона аллергия, все руки в волдырях, чешутся… Вредное производство, за те же деньги…
Бритый Коростылев, не сходя с места, резко двинул шмыгающего по печени. Экс-конвоир звучно осел на пол, но, кажется, боли даже не почувствовал.
— Падла ты, Коростыль, — невнятно пробурчал он из положения сидя. — Грязная работа — на мне, и я же виноват… Падла он, Мартин Сергеевич, снимите с него премиальные…
Седовласый Мартин мигом утратил свою степенность. Он подскочил к шмыгающему экс-конвоиру и с размаху врезал ему по уху. Тот послушно опрокинулся навзничь, не переставая дергать ногами и бормотать.
— И ты, Мартин, волчара позорный… — вяло проговорил он уже из положения лежа. — Порядочные люди киллерам отдельно платят… а тебе бы все на нас свалить… Без кайфа нет лайфа, понял, да?
— Где ты взял наркотики?! — страшным голосом прошипел господин Фетисов, сильно пнув носком элегантного ботинка своего лежащего кадра. — Когда успел? Ты, падали кусок!..
— Бей лайфа нет… нет кайфа, — тоненько захихикал лежащий на полу бывший конвоир Курочкина. Затем физиономия его сделалась совсем бессмысленной, и он принялся пускать ртом пузыри, счастливо агукая, как младенец.
Хозяин кабинета еще раз злобно пнул его ногой, однако уже ничего, кроме новых пузырей и агуканья, не добился.
— Минут сорок его трогать бесполезно, — рискнул, наконец, подать голос Дмитрий Олегович. Как новому другу, дорогому гостю и потенциальному утопленнику ему следовало бы помалкивать, однако как медик он не мог смолчать.
Седовласый Мартин Фетисов наконец-то оставил в покое своего кадра, впавшего в блаженное детство, и повернулся к Курочкину. На лице директора фонда «Процветание» еще сохранялись остатки былой респектабельности, но гримаса свежей ярости напрочь губила прежнее умиротворенное выражение. Обратное превращение Серого волка в добрую бабушку уже никак не удавалось. Большие глаза, большие уши и большие зубы теперь невозможно было куда-нибудь спрятать.
— Почему еще минут сорок? — коротко взрыкнул Серый волк.
Курочкин почувствовал себя Красной Шапочкой, у которой спрашивают совета, с чем ее лучше съесть — с растительным маслом или с майонезом. Несмотря на возможность выбора, свободным себя Дмитрий Олегович нисколечко не почувствовал: врал военно-медицинский философ, как и следовало ожидать! Впрочем, ему, Курочкину, был задан профессиональный вопрос, каковой он никак не мог игнорировать.
— Это не наркотик, — пояснил он, кивая в сторону уже совсем бессмысленного экс-охранника на полу. — Это — гексатал.
— Чего-чего? — угрюмо переспросил бывший джентльмен господин Фетисов. В бизнесе этот Мартин, возможно, и разбирался, но в фармакологии — отнюдь.
— Суперсыворотка правды, — вежливо растолковал ему Дмитрий Олегович. — Производное от пентотала. Один лишний атом в углеродной цепочке. Эйфория плюс логорея, полное освобождение речевых центров… Но препарат был признан неудачным.
— Вот как? — не без любопытства обронил седовласый волк Мартин, брезгливо оглядывая пускающего слюни подчиненного. — А по-моему, сработано довольно эффективно.
— Совсем даже не эффективно, — вздохнул Курочкин. Глупо было спорить с профаном. — Видите, он почти еще ничего не сказал — а уже отключился. И не забудьте про расстройство двигательных функций…
— Ну, сказать он успел достаточно, — заметил негромко шеф фонда «Процветание». — Более чем достаточно. Боюсь, теперь вы не поверите в наши добрые намерения.
— Не поверю, — честно признался Дмитрий Олегович. Судя по всему, его намеревались закатать в бетон и отправить в какой-то водоем. Интересно, что страха он почему-то не испытывал. Ему скорее было любопытно, в каком именно водоеме его собираются утопить. Только бы не в Яузе — грязная противная река, никакого комфорта.
— А скажите, сделайте милость… — Волк кое-как спрятал под бабушкин череп свои большие уши, но вот с зубами ничего не выходило, — у вас случаем не осталось еще этого гексатала?
— Не осталось, — сообщил Дмитрий Олегович. — Была всего одна ампула. И ту ваш подчиненный конфисковал, — должно быть, принял за наркотик.
— Очень жаль, — сказал седовласый мафиозо Мартин и, размахнувшись, еще разок пнул ногой лежащего экс-конвоира. — Это бы облегчило нам задачу… Теперь, вероятно, вас бесполезно уверять, что мы вас отпустим восвояси?
Курочкин промолчал.
— Ах, как глупо! — пробормотал себе под нос шеф фонда «Процветание» и выдал заковыристую матерную фразу. Сейчас он мог уже это себе позволить. — Из-за какого-то вшивого наркомана все так усложнилось… Может быть, все-таки скажете сами, куда именно спрятали на вокзале деньги? Чемоданчик ведь точно наш, без обмана, зуб даю…
Курочкин по-прежнему молчал. Он вовремя понял, что пока дипломат не попал в руки Мартину, топить в Яузе Дмитрия Олеговича не станут. По всей видимости, умный господин Фетисов уловил ход курочкинских мыслей.
— Мой секретарь Коростылев прослужил в спецназе восемь лет, — уведомил Курочкина большой друг Красной Шапочки. — Он знает много-много болевых приемов. Вы что, герой? Крепкий орешек? Хотите умереть тяжело, но достойно?
Героем Дмитрий Олегович себя не чувствовал, однако умирать ни тяжело, ни легко не хотел. А потому вновь не произнес ни слова.
Седовласый господин Фетисов скорбно нахмурился, приняв молчание за знак несогласия. Должно быть, Серый волк терпеть не мог молчаливых и несогласных Красных Шапочек. Просто не переваривал.