— Что это вы делаете? — воскликнул Курочкин.
— А то не видите! — раздосадованно ответил толстый милицейский полковник, докручивая свой глушитель. Рукоятка пистолета была предусмотрительно обмотана целлофановым пакетом. — Стояли бы, как и стояли, любовались бы речными видами и ничего бы не почувствовали. Пфф — и все. Вам хорошо, и мне спокойно. Думаете, приятно пулять в безоружного, когда он на тебя смотрит?…
Курочкин немедля решил, что теперь ни за что на свете не повернется к чувствительному милиционеру затылком.
— Я ведь даже специально не стал спрашивать, как вас зовут, — обиженным тоном продолжал Аникеев. — Одно дело — покойник с фамилией, именем, отчеством и безутешными родственниками, и совсем другое — одинокий неопознанный труп в реке с огнестрельным ранением головы. На душе, знаете, не так мерзопакостно…
— Курочкин, — поспешно представился Дмитрий Олегович, совсем не желая быть одиноким и вдобавок неопознанным трупом. — А зовут меня Дмитрием Олеговичем. Моя супруга называет меня…
— Ну, это подлость с вашей стороны! — с упреком перебил его толстяк Аникеев. — Значит, теперь я вас пристрелю, и вы же мне будете по ночам являться вместе с вашими паспортными данными… Курочкин, надо же! Такую фамилию, как ваша, и нарочно не позабудешь…
— А вы не могли бы меня… того… не пристреливать? — осторожно спросил Дмитрий Олегович. — Что я вам такого сделал?
— Да ничего плохого вы мне лично не сделали, — вздохнул полковник. — Так все совпало по-идиотски. Чертов Седло-то был прав, когда говорил, что магнум его чистый и по-серьезному ничего у меня на него нет. Так, на пару лет по совокупности. Но вот теперь — будет на десятку. Бандит ведь должен сидеть в тюрьме, так справедливо…
Курочкин торопливо осмыслил слова, сказанные Аникеевым.
— Выходит, вы меня убиваете просто потому, что хотите посадить бандита в тюрьму? — недоверчиво переспросил он. — Бред какой-то…
Полковник потупился. Затем поднял глаза.
— Если честно, не только поэтому, — признался он и начал прицеливаться. — Но какая вам разница?… Может, все-таки отвернетесь, а? Виды здесь и правда замечательные. Глядите, во-он птичка пролетела!..
Дмитрий Олегович не поддался на такую простую уловку Аникеева.
— Раз уж я умираю тут, — твердо заявил он, стараясь унять сердцебиение, — я желаю хотя бы узнать, за что.
— Вы умираете с пользой для общества, — скороговоркой ответил Аникеев, — вы попадете в рай, ваша жертва не напрасна… Довольны, наконец? Ну, отвернитесь, будьте человеком! Я же милицейский работник, а не палач!..
— Не отвернусь, — упрямо сказал Курочкин, — пока не ответите, за что меня так. Я имею право узнать!..
Несколько мгновений полковник Аникеев держал под прицелом вспотевший разом лоб Дмитрия Олеговича, но потом все же отвел дуло.
— Были бы вы киллером, да при оружии, — с оттенком какой-то несбыточной надежды пробормотал он, — давно бы вас шлепнул, без церемоний… Ладно, так и быть, скажу. Только если вы надеетесь выиграть время, то можете выкинуть это из головы. Днем здесь никого не бывает, кроме сторожа, а он — далеко… На рынках сейчас все торгуют, русский рупь зашибают… Поняли?
— Ага, — ответил Курочкин и с радостью увидел, как толстый полковник опустил к земле смертоносное дуло. Похоже, Аникеев совсем не опасался, что Дмитрий Олегович сейчас набросится на него и попытается оказать сопротивление. И правильно, кстати, не опасался.
— Вы случайно не знакомы со статистикой МВД за позапрошлый год? — начал полковник с неожиданного вопроса.
Курочкин удивленно замотал головой.
— Ах, верно, — спохватился Аникеев, — она пока засекречена. Но вам, конечно, я могу сказать. Два года назад было зафиксировано рекордное число самоубийств среди личного состава правоохранительных органов. Четыреста случаев только за одиннадцать месяцев! Эти умники из статотдела даже вывели причины, из-за которых, мол, все и случилось. Главное тут, дескать, — эффект безвыходности. Представьте себе рядового оперативника: утром он задерживает с поличным какого-нибудь Седло, а вечером эту сволочь уже отпускают. Под залог или из-за недостатка улик. Хотя у подлеца на лбу написано: рэкетир и международный бандит, по которому Интерпол горько плачет. А формально — чистый младенец…
И так каждый день. Что ни делаешь, все впустую. Утром — в камеру, вечером уже гуляет да еще посмеивается. Сотни преступников проходят сквозь пальцы, оседает же в камерах только всякая шваль и рвань… Конечно, наш оперативник однажды приходит к выводу о бессмысленности всей своей работы. А дома, между прочим, жена и дети. А зарплаты, между прочим, — что кот наплакал, ниже низкого. Вот и приходит однажды в голову мысль: все к чертям и дуло — к виску.
Полковник Аникеев остановился и перевел дыхание, машинально косясь на дуло. Видно, он уже здорово влез в шкуру среднестатистического бедняги-оперативника. Или, может, скорбные мысли о самоубийстве когда-то посещали и его.
— Я уж не говорю про парк машин, — отдышавшись, проговорил полковник. — Какая рухлядь была у милиции еще два года назад, вы и сами знаете. Пока ты в Химках «Яву» заведешь — преступник на «Харлее» уже где-нибудь в Чертаново…
Дмитрий Олегович уже вполне проникся полковничьей грустью, но тем не менее был не в силах понять, почему из-за статистики двухлетней давности, пусть и самой секретной, он, Курочкин, должен принимать смерть.
— Все это печально, — согласился он. — Но теперь-то все как будто наладилось… — Дмитрий Олегович сразу припомнил блестящие новенькие «Форды», которые выстроились у милицейского участка на Летниковской.
— В том-то и суть! — повеселевшим голосом отозвался Аникеев. — Вижу, вы правильно улавливаете. Сдвиги колоссальные. За девять месяцев текущего года — ни одного самоубийства среди личного состава и минимум аварий. И преступность, обратите внимание, здорово снизилась.
— Рад за вас, — сказал Курочкин, — но…
— Никаких «но», — оборвал его полковник. — Снизилась, объективный факт. Можете мне поверить. И все без копейки лишних денег из бюджета… Ну, вот я вам почти все и объяснил. Посмотрите теперь на реку, сделайте милость. Ваша гибель поможет правосудию… Только гляньте, как солнце играет в воде… О, рыбка плеснула!
Курочкин вновь не поддался на провокацию.
— Ничего вы мне не объяснили, — непреклонно произнес он. — Нравится вам — стреляйте так.
Аникеев вздохнул.
— Вы меня шантажируете, — с обидой заметил он. — Вы расчетливо играете на моих маленьких слабостях. Ладно уж, если вам так хочется дойти до самой сути — давайте дойдем. Но потом я буду беспощаден.
— Давайте, — проговорил Дмитрий Олегович. — Я согласен. Где же разгадка?
— Все так просто, — сказал полковник. — Мы перешли на внебюджетное финансирование.
Курочкин отчаянно затряс головой. Слова были из профессионального лексикона Валентины, который он, хоть убей, не понимал. И возможности уточнить у жены ему, по всей вероятности, уже не представится.
— Нельзя ли еще проще? — жалобно попросил он. — По-русски. Куда вы перешли? На что перешли?
— По-русски это звучит гораздо скучнее, — признался полковник. — Ну, пусть будет по-вашему… Короче говоря, мы теперь изымаем средства у наших подопечных.
Дмитрий Олегович почувствовал, как у него медленно отвисает челюсть, и еле-еле смог вернуть ее в прежнее состояние.
— С ума сойти, — прошептал он. — То есть теперь вы просто воруете у воров, грабите грабителей и рэкетируете рэкет?…
— Это очень грубо, — поморщился Аникеев. — Суть вы уловили, но выражаетесь грубо. Внебюджетное финансирование нам нравится куда больше. Кроме того, мы стараемся работать аккуратно — это дает наилучший эффект… Ну, например… — Полковник пощелкал пальцами. — Ну, допустим… Возьмите даже это ваше дело, хоть это не самый удачный пример. Через своих информаторов мы узнаем, что сегодня в таком-то часу фирма «Мементо» через посредника должна вернуть кэш фонду «Процветание». И на фирме, и на фонде клейма, естественно, ставить некуда. Мы тихо убираем фетисовского курьера и заменяем его своим человеком. В назначенный час именно ОН говорит пароль и получает деньги. Наше ведомство обогащается на четверть миллиона баксов, которые налогом не облагаются. Этого мало. Теперь Седло убежден, что он расплатился с Фетисовым. В свою очередь, Фетисов уверен, что Седло его пробросил. Конфликт, потом разборка. Кто-то валит кого-то, нам без разницы. Оставшегося забираем либо мы, либо смежники. Все чисто и красиво… Курочкин покачал головой:
— На деле все получилось и не чисто, и не красиво.
— Да-а, вышла промашка, — согласился полковник Аникеев. — Идиотское совпадение, как в плохом фильме. Седельниковский курьер узнал нашего опера. Оказывается, тот его как раз брал в девяносто втором; мы уже потом по документам выяснили, да поздно. Давние дела, черт бы их. А потом уж…
— А потом появился я, — печально продолжил Курочкин.
— Именно так, — согласился полковник. — И все невероятно запутали… Ну, какого хрена вам понадобилось лезть в эту подворотню!
— Я же вам рассказывал, — Курочкина пронзила мысль, что сейчас придется излагать свою эпопею в пятый раз. — Когда я выронил пакет с яблоками…
— Помню, — не дал ему договорить Аникеев. — Яблочек вам захотелось. Я бы вам дал мешок этих яблок, лишь бы вы никуда не совались. Центнер, тонну яблок! Я бы ими завалил вас с ног до головы… Из-за вашей самодеятельности мы ведь тоже в первый момент решили, будто в деле возник кто-то третий со своей отдельной игрой; даже со смежниками чуть не полаялись. А затем еще парни Седельникова для чего-то наехали на контору на Зацепском валу… Вы не знаете, кстати, зачем?
— Догадываюсь, — ответил Дмитрий Олегович. — Я там у дверей случайно назначил место встречи, дипломат хотел передать. Но опоздал.