Рвота на ботинках брата Марка не была преднамеренной, но это не помешало мне понести дополнительное наказание. Никогда Джейкоб не бил меня так, как сейчас. Хотя Брат Марк не велел мне считать, я считала. Я не могла спросить, но в конце концов заподозрила, что у него на уме нет какого-либо определенного числа. Его ремень продолжал стегать меня по холодной коже, пока на ней не появились раны и из них не потекла кровь.
— Такая темная, — сказал он, оценивая мою кровь, и грубо развернул меня к себе лицом. Он сказал, что мое наказание должно было напомнить мне с первого раза слушать указаний. Судя по выпуклости на его джинсах, я полагала, что дело также в его удовольствии. Отвратительная мысль сопровождалась дрожью страха. В моем нынешнем положении я была бессильна остановить любое другое удовольствие, которое он мог потребовать от меня.
Прежде чем он начал мое наказание, он заставил меня снять платье. Я хотела напомнить ему, что только мой муж мог делать это, но знала, что это не поможет. Плача и оставшись в одних трусиках, я прикрыла свою потяжелевшую грудь руками и рассматривала его туфли, покрытые моей рвотой. Я боялась спросить, могу ли я одеться, но чем дольше он стоял, глядя на меня, тем больше я боялась остаться незащищенной.
В конце концов он просто развернулся и ушел, оставив меня наедине с кровью, стекающей по спине и слезами, покрывающими лицо. Холод подвала лишь усилил мою дрожь. Прикусив нижнюю губу, я стояла неподвижно, наблюдая за дверью, не зная, что мне делать. Платье лежало у ног, а туфли остались там, где я их нашла. У задней стены осталась лужа моей рвоты.
Хотя я знала, что спина кровоточит, я хотела прикрыться. Потянувшись за платьем, я заметила отсутствие кольца на безымянном пальце своей левой руки. Большой палец потянулся к полоске, оставшейся от пропавшего обручального кольца, и мои дрожь и слезы усилились. Я должна выдержать это не только ради себя, но и ради Джейкоба и его миссии.
Мои волосы были все еще влажными, и я натянула платье через голову. Ткань раздражала мои свежие раны, в то время как из-за холодной воды и крови она прилипла к моей коже. Я сунула ноги в мягкие бесформенные тапочки.
Когда в следующий раз открылась дверь, на пороге была Сестра Мариам. Она не разговаривала. Вместо этого она сморщила нос, покачала головой и исчезла. Вернувшись, она принесла ведро воды с запахом антисептика. Поставив его на пол, она вручила мне щетку.
— Убери за собой, — приказала она и ушла.
Я попытался сделать, как она сказала, но слишком скоро вода наполнилась кусочками моего давно съеденного обеда. Все, что я делала, это размазывала рвоту вокруг. Когда дверь снова открылась, я опустила голову, зная, что Сестра Мариам явилась сделать мне выговор. Это была не она. Вошла другая женщина в белом платье, на этот раз с белым шарфом. Именно такого цвета шарф сказали ожидать и мне. Вспоминая слова Сестры Мариам, я знала, что это была одна из женщин, которой я могла задавать вопросы, но со следами моих последних напоминаний, я не хотела рисковать. Она тоже молчала. Она молча взяла ведро, которое я использовала и заменила его на новое со свежей водой с антисептиком.
От запаха чистящего средства и боли от ран на спине, меня снова затошнило, но я продолжала сглатывать, напуганная тем, что могло случиться, если я не сделаю то, что сказала Мариам. Слезы смешивались с водой, пока я оттирала бетонный пол во второй раз. Каждый раз, когда я двигала рукой, ткань платья натягивалась и терлась о спину, усиливая боль от напоминаний Брата Марка.
Я бы лучше справилась со своей работой, если бы инструменты не были такими ужасными. Щетка, которую она мне дала, была такой же ветхой, как старые диваны в главной комнате. Щетинки были короткими и изношенными. Хотя сначала я этого не заметила, кончик одного из пальцев на правой руке был ободран и кровоточил от царапин по полу. Когда все было почти убрано, послышались шаги и голоса из главной комнаты. Я не была уверена насчет количества людей, но знала, что это больше, чем Сестра Мариам. Дожидаясь, пока откроется дверь, я размышляла, что лучше здесь, на мокром, сильно пахнущем полу, чем там, снаружи, с ними.
— Сестра Сара, — сказала Сестра Мариам, когда открыла дверь. — Пойдем. Пора тебе понять, какая честь тебе оказана.
Честь?
Когда я встала, мои мышцы и раны закричали. Ноги болели от мытья пола на четвереньках. А белое платье, которое мне велели надеть, было мокрым и грязным от пребывания на полу. Без бинтов на спине, конечно, белый материал пропитался кровью.
Пять женщин в одинаковых платьях стояли полукругом в главной комнате. У четырех из них были синие шарфы разных оттенков. Та, кто принесла мне ведро воды, была единственной с белым шарфом. В той, у который был шарф голубого цвета, я узнала женщину, открывшую входную дверь.
У меня никогда не было времени для женской общины в университете. Я была слишком сконцентрирована на учебе. Но как только я оказалась перед ними, у меня возникло странное ощущение, как при просмотре какого-то безумного кино про студентов. Чего я боялась, так это стать ничего не подозревающим участником безумной сцены дедовщины.
— На колени, Сестра Сара, — приказала Мариам.
Я готова была на все, лишь бы избежать возвращения Брата Марка, и сделала, как она сказала. Я поморщилась, ощутив резкую боль в коленях. Очевидно, Сестра Мариам была назначенным оратором, потому что все остальные молчали, наблюдая за каждым моим движением.
— Отец Габриэль избрал тебя одной из своих личных последовательниц, невестой "Света". Ты называла себя избранной, но это не так. Мы, невесты "Света" — настоящие избранные, единственные, кому даны привилегии заботиться о его нуждах.
Мои мысли переместились от физического дискомфорта к ее словам, пока я пыталась осознать их смысл.
— Это призвание, — продолжала она. — Теперь ты призвана разделить эту привилегию.
Мой желудок скрутило. Я опустила подбородок, пытаясь скрыть свое отвращение — привилегия заботиться о нуждах Отца Габриэля? Я не хотела этой чести или привилегий. Я даже не хотела знать, что любое из этого существовало.
Мариам продолжила:
— Мы заботимся о доме и о нем. Сара, подними глаза.
Как только я это сделала, мои глаза расширились. В руке она держала кожаный ошейник, как тот, что был надет на Саломею, на девушку на больничной кровати в соседней комнате.
Моя рука потянулась к горлу.
— Нет, пожалуйста.
— Сестра Лия, сними свой шарф.
Женщина с белым шарфом развязала нежную ткань и показала ошейник под ним. Увидев фиолетовые синяки по краям, я вспомнила о теле, которое видела в морге. В то время я думала, что то, что оставило синяк на шее жертвы, уже какое-то время находилось на ней. Когда я повернулась к Мариам, она сняла шарф, чтобы показать такой же ошейник, следом за ней повторили все.
— Сестра Лия была нашей последней сестрой, которой выпала честь выполнять обязанности невесты, по крайней мере, до тебя. Она быстро учится. — Мариам повернулась к Лие. — Сними платье.
Слеза скатилась по щеке Лии, но она без колебаний выполнила приказ. Когда она подняла белую ткань, я прикрыла рот, чтобы не закричать. Уронив платье на пол, она медленно обернулась. На ее спине и спереди виднелись различные следы от плетей, некоторые были свежими. Преобладали синяки, но серебристо-белые шрамы, а также покрытые коркой струпья указывали на места, где была разрезана ее кожа. Отметины продолжались под ее трусиками и на бедрах. Когда она сделала полный оборот, я вздрогнула, увидев следы от плети на ее животе и груди. Подумав о том, как сильно болит моя спина, я не могла представить, что ремень ударит по моей чувствительной груди.
— Лия, — продолжила Сестра Мариам, — имела честь проводить больше времени с Отцом Габриэлем, когда он был дома в последний раз.
— Это он сделал с тобой? — спросила я.
Мариам молниеносно шагнула вперед и ударила меня по щеке.
— Ты не задаешь вопросов. Ты слушаешь. Очевидно, ты не так быстро учишься, как Лия. Наш лидер больше, чем мужчина. Он является "Светом", и "Свет" нуждается в наполнении, чтобы быть самым ярким. Нам, невестам, посчастливилось быть избранными для выполнения этого долга. У каждого в "Свете" есть свои обязанности. Поскольку мы так близки к Отцу Габриэлю, всецело отдаваясь "Свету", мы должны желать избавиться от всей тьмы внутри нас. Отец Габриэль радуется, когда видит следы, которые мы с радостью носим, чтобы изгнать тьму из наших тел. В конце концов, он не смог бы войти в нас, если бы мы скрывали тьму.
Мой желудок скрутило.
— Это, — она подняла ошейник, — тоже радует Отца Габриэля. Пока мы его носим, это постоянное напоминание о том, что наши жизни в его руках, и у нас нет другого выбора, кроме как доверять ему во всех отношениях. Он знает, что лучше для нас.
Мое тело задрожало от осознания того, что она только что сказала. Эти женщины, называющие себя невестами Отца Габриэля, были его женами, его гаремом. У меня не было никаких сомнений, что когда женщина надоедала ему, то, в конце концов, она оказывалась на столе в морге. Ошейник служил напоминанием, что эти женщины принадлежали Отцу Габриэлю. Если они не будут делать то, что им говорят, и не примут охотно свое призвание, если они не удовлетворят его потребности, то в конце концов их накажут изгнанием во тьму.
— С начала "Света" всегда было семь невест. Ошейник, который ты собираешься надеть, носили невесты, которые не смогли наполнить "Свет". Мы все носим ошейники неудачливых невест. Это еще одно напоминание сделать все возможное, чтобы угодить Отцу Габриэлю, сделать все возможное, чтобы "Свет" был ярким.
Эти женщины действительно считают это честью?
— Сестра Сара, вы принимаете эту честь? — спросила Мариам.
— Я хочу вернуться к своему мужу.
Мою щеку опалило, когда она ударила меня снова.
— Ты на самом деле не так умна. Я не знаю, почему Отец Габриэль захотел, чтобы ты стала частью нас. — Схватив меня за волосы, она подняла мое лицо вверх. — Давай попробуем еще раз. Ты. Принимаешь. Эту. Честь?
Хотя мои губы были сжаты, кожа головы горела огнем, когда она заставила меня сделать движение головой вверх и вниз.
— По-моему, это было похоже на "да". — Она повернулась к остальным и спросила,
— Как вы думаете, это похоже на "да"?
Другие женщины согласились.
— Подними волосы, тебе понадобится место, чтобы дышать или есть.
Дрожащими руками я собрала все еще влажные волосы и подняла их, пока Мариам застегивала кожаный ошейник, который носили другие женщины, женщины, которые теперь были мертвы. Я хотела быть уверена, что смогу глотать, поскольку тяжелый ошейник сильно сдавливал мое горло.
— Должно быть достаточно туго, — объяснила она, — чтобы Отец Габриэль мог видеть, как тьма сочится из твоей кожи. До тех пор, пока на нашей коже есть синяки, внутри нас есть тьма, которую нужно изгнать. Начиная с завтрашнего дня, ты будешь выполнять обязанности по дому. Ты умеешь готовить?
— Нет, не умеет.
Все шестеро ахнули, услышав низкий голос, и тут же опустили глаза. Это еще не все. Внезапно другие пять невест упали на колени. Мне не нужно было видеть мужчину с глубоким голосом, чтобы знать, кто это сказал. Всего в одном предложении я узнала Дилана.
Я бросила взгляд на Лию, на которой все еще были одни только трусики. Ей не сказали одеться. Даже с опущенным лицом я видела, как блестели ее щеки, как слезы катились по щекам, как дрожало ее тело. Однако вместо того, чтобы прикрыться, она держала руки по бокам, как и все остальные.
— Встаньте, — приказал он.
Мы все одновременно сделали то, что сказал Дилан.
— Сестра, оденьтесь.
Сквозь полуприкрытые веки я посмотрела в сторону Дилана. В отличие от Брата Марка, который рассматривал меня с головы до ног, когда я была перед ним только в трусиках, Дилан стоял спиной к нам. Я быстро перевела взгляд на пол, когда он повернулся.
— Сестра Сара, пойдем со мной.
Я сглотнула и, не поднимая глаз, подошла к нему. С каждым шагом мое сердце билось все быстрее. Мои ладони стали влажными, и я боялась, что мир вот-вот потеряет равновесие.
Он молча жестом пригласил меня первой подняться по лестнице. Кивнув, я прошла мимо него. Он последовал за мной и коснулся моей спины.
Поморщившись, я вздрогнула. Хотя я прикусила губу, прежде чем что-то сказать, он, несомненно, мог видеть кровь, которая просочилась через платье.
— Блять, — пробормотал он, убирая руку.