Вернувшись после обеда в свою каюту, супруги Марченко сразу заспорили:
— Знаешь, Алиса, ты не права, что все для нас кончено. Это не «мы» теперь здесь лишние люди, а «они», вот эти самые Дворжецкие. Ни Боря, ни Вера ничерта не умеют, кроме того, чтобы развлекаться, давать указания другим и жрать в три горла. Если Боря еще создавал видимость какой-то работы в страховой компании, которую передал ему отец, то Вера даже этого делать не удосужилась.
— Но, она же снималась в кино, — возразила Алиса.
А Олег продолжал гнуть свое:
— Подумаешь, снялась в нескольких фильмах своего мужа-режиссера ради удовольствия, да и сняты эти фильмы на деньги ее же собственного отца! Ерунда раскрученная, а не киноискусство! С таким удачным раскладом по жизни никакого таланта и не нужно. При таких-то деньжищах и связях! Иное дело, мы с тобой. Вот я, например, не только от отца скважины и предприятия свои получил, но еще и инженер-нефтяник по образованию. Да я на практике легко могу крекинг нефти организовать. Всю технологическую цепочку нефтяной промышленности знаю и воссоздать сумею. Где находятся месторождения, тоже хорошо помню. Да и в ноутбуке у меня вся информация имеется по моей отрасли и по геологии, если даже что и забуду. Я же полезнейший кадр для этих советских! На чем там их эсминец ходит? На бункерном мазуте номер четыре? Вот и где они возьмут этот мазут в шестнадцатом веке, если я им не налажу его производство? А они, между прочим, оценивают людей по способностям, а платят им по труду. Потому я и собираюсь сотрудничать с ними. Так что неплохо заживем и здесь.
— Ну, а я-то что? Я простая домохозяйка, тунеядка для них. Я точно абсолютно лишний здесь человек, — пробормотала Алиса.
— Это еще почему? Да в Советском Союзе у многих чиновников жены занимались лишь своим домашним хозяйством. И ничего. Вот только подчеркивать это прилюдно теперь не нужно. Времена наступают для нас другие, когда личная скромность будет только украшать. Да и образование у тебя есть педагогическое. Детишек сможешь учить, если захочешь.
— А как же наши собственные дети? Они же без нас пропадут! — воскликнула Алиса.
Но, Олег Марченко успокоил жену:
— А что они? Немаленькие уже, Артемке двадцать один исполнилось, а Маришке — девятнадцать. Не пропадут. Да они еще и рады будут, что родительское наследство раньше времени на них свалится. Ну, попереживают немного, что мы без вести пропали. И все. А потом мгновенно станут очень богатыми и счастливыми без всяких затрат собственного труда. А уж какими путями по жизни пойдут, пусть сами для себя решают.
— Я понимаю, но, все равно, Олежка, у меня сердце за них болеть будет. Я же мать… Они же дети…
Пока шел концерт, Соловьев стоял на мостике эсминца рядом с Колясниковым и Саркисяном, наслаждаясь прекрасным голосом певицы и удивительной музыкой начала двадцать первого века, но, одновременно делясь и соображениями с присутствующими. Слишком много накопилось тем, требующих немедленного обсуждения. Например, Саркисяна и Колясникова очень интересовал вопрос, что делать с людьми из будущего, угодившими в воронку времени на «Богине». Такой же вопрос поднимался и в отношении пленных англичан с парусника. Колясников предлагал решить задачу просто: капиталистов вместе с их прихвостнями и с английскими матросами высадить на остров, чтобы они там выясняли отношения между собой камнями и палками, пока все друг друга не поубивают. И Соловьеву пришлось объяснять свое видение ситуации:
— Нас тут оказалось не так уж много, чтобы разбрасываться людьми. Товарищ Сталин не зря говорил, что кадры решают все. И с чем у нас сейчас плохо, так это именно с кадрами. Вокруг одни неграмотные туземцы. И, если уж мы решили строить государство на пустом месте, то нам понадобится любой грамотный человек. А люди из будущего все не только грамотные, но и владеют технологиями своего времени, сильно продвинувшимися вперед по отношению к тем технологиям 1957-го года, которыми владеем мы. И все эти знания необходимо обратить нам на пользу.
Но, не только техническая сторона будущего для нас чрезвычайно важна и интересна, но и историко-политическая. Мы должны с помощью этих наших потомков точно понять, почему же все-таки распался Советский Союз. Нам жизненно необходимо знать все детали и все мотивы, которые привели к этой катастрофе, чтобы нам самим не повторить подобных ошибок уже здесь. Поэтому из каждого имеющегося человека из будущего мы должны тем или иным способом, добровольно или принудительно, выжать весь его потенциал, всю ту информацию, которой он владеет, чтобы использовать во благо строительства нашего нового общества.
Что же касается людей из прошлого, то и они могут быть полезными. Хотя бы тем, что они пока единственные в нашем распоряжении, кто знает реалии этого времени. Конечно, убийц мы накажем. Например, повесим их публично, чтобы нагнать страху, а вот остальных английских моряков можно использовать в качестве подразделения береговой обороны для защиты от тех же испанцев. Англичане для нас сейчас даже получше будут, чем туземцы, с которыми пока самый простой разговор наладить проблематично по причине языкового барьера. А английский многие наши знают. К тому же, эти англичане вполне обученные вояки. А из туземцев когда мы еще боевые части создадим? Наверняка, не особенно быстро.
Колясников выслушал молча. А вот Саркисян все-таки поддержал Соловьева:
— Ты прав, Яша. Надо нам начинать ассимиляцию аборигенов с организации языковых курсов. И не только для военных целей их надо учить грамоте, а, чтобы народное хозяйство можно было развивать. Нам специалистов обучать надо срочно во всех отраслях. Огромные территории предстоит облагораживать.
Тут и Колясников высказался:
— Я предлагаю для начала организовать призыв местных молодых парней на военную службу. Вот и будут они под руководством инструкторов не только русский язык учить в обязательном порядке, но и боевые навыки сразу же получать. А на службе жесткая дисциплина не даст им откосить: не можешь — научим, не хочешь — заставим! Полное погружение в нашу языковую среду им обеспечим. Есть у меня тут на эсминце несколько бывших морских пехотинцев на примете, кто может обучение личного состава на берегу организовать, как положено.
Так они и решили. Детали, конечно, предстояло еще прорабатывать, но это пока отложили, потому что концерт закончился, и Соловьев повез Лауру обратно на «Богиню» под собственной охраной.
Пока командование решало важнейшие вопросы управления в новых условиях и занималось организацией торжественного построения с праздничным концертом на эсминце, простые матросы озаботились весьма неприятным и неприглядным делом, эвакуируя на берег мертвецов. Тела английских моряков, погибших вчера в абордажной стычке, начальство наконец-то приказало закопать на острове, чтобы не воняли. И моторный баркас временно превратился в труповозку.
Дело осложнялось еще и тем, что среди раненых англичан выискался священник, капеллан «Золотой лани» Флетчер, который, несмотря на свою простреленную правую ногу, порывался служить погребальную службу. И оба доктора, Ефремов и Квасницкий, неожиданно пошли у него на поводу, не только положительно рассмотрев его просьбы, а даже выискав где-то для него на борту «Богини» инвалидное кресло с электроприводом, отчего этот священник получил возможность свободно перемещаться по главной палубе. Все на яхте диву давались, насколько быстро человек из шестнадцатого века сумел освоить управление электрической каталкой.
Выехав на корму в белой госпитальной пижаме, Флетчер, сидя в своем удобном инвалидном кресле, долго читал молитвы и пел псалмы над каждым покойником, прежде, чем позволял матросам забирать тело для погребения. «Ну вот, только этого иностранного попа нам здесь и не хватало», — роптали советские моряки. Но, все же, они смирились, поскольку другого начальства над ними на корме «Богини» не имелось, а доктор Ефремов, приказавший ублажить прихоть англиканского священника прочитать молитвы, все-таки числился целым лейтенантом, хоть и медицинской службы.
Советские матросы, которых заставили таскать в баркас трупы, хорошо уже завонявшие на жаре, переговаривались друг с другом, пока шли от «Богини» к берегу. Доренко и Петров сидели на баке баркаса, который громко тарахтел мотором, да и говорили они негромко, потому их разговор никто и не мог подслушать. Во всяком случае, ни моторист Мурад Бекманбетов, сидящий возле мотора, ни старослужащий матрос Руслан Камнебитов, который управлял суденышком на корме. А все корабельное начальство оказалось занято более важными делами, чем перевозка трупов.
Первогодок Илья Доренко, призванный на Тихоокеанский флот из Хабаровска, говорил своему товарищу, такому же первогодку Григорию Петрову из Комсомольска-на-Амуре:
— Ну, что за ерунда такая происходит, Гришаня? Почему мы должны вот этих пиратов зловонных хоронить? Почему их товарищей, которых в плен наши взяли, не заставили таскать жмуров и закапывать? Заперли вон этих пленных на эсминце, да еще и нашей кашей кормят. А они не делают ничерта, сидят себе под арестом, как на курорте. Нет, чтобы расстрелять их всех? Пираты же! На что они годятся? Только для того, чтобы мирных людей грабить и убивать?
— Ничего ты не понимаешь, Илюха! Эти пираты правильные. Классово близкие, как наш комсорг Матвеев говорит. Они на капиталистов напали, которые сидят на этом теплоходе красивом. Ну, а нам теперь отдуваться. Тут и без того ужасная жара, а еще и в похоронную команду назначили нас с тобой, землячок. Эх, не повезло же! — сказал Григорий.
— Давай, Гришаня, пока к берегу идем, хоть проветримся немного, — предложил Илья, стягивая с себя робу.
Но, его товарищ не одобрил такое предложение, проговорив:
— Нет, Илюха, я вот раздеваться не буду, лучше потеть, чем на солнце сгореть. Да еще от трупов и трупный яд подхватить можно, мне отец рассказывал, что на войне от несвежих покойников разной заразой заражались те, кто меры для гигиены не предпринимал. А он у меня половину войны санитаром прошел, пока снарядом ногу не оторвало. Кстати, нам вот обещали потом, когда все закончим, отдых на берегу и купание, да еще сказали, что фруктами накормят.
— И кто обещал? — удивился Илья.
Григорий разъяснил:
— Так, комсорг и обещал, Санька Матвеев. Его же парни на берегу уже. А его самого руководить всей этой работой назначил сам мичман Яровой. Матвеев со своими парнями заранее туда высаживались, чтобы место для погребения подготовить. Потом Матвеев вернулся за чем-то, когда баркас уже под погрузку привели. Тогда я и перекинулся с ним парой слов. Он же тоже земляк наш. Не знаю, почему он сам с нами сейчас не поехал, но парни его нас точно встретят. А нам только доставить этих покойничков надо. Вот разгрузить их поможем, а потом и купаться полезем.
— Это хорошо бы, а то я просвета пока никакого не вижу, — сказал Илья.
— Какого еще просвета? — не понял Григорий.
Илья объяснил:
— Просвета в нашем положении не предвидится. Ты что, не слышал объявление, что в прошлое мы попали из-за научного эксперимента? И не врет, ведь, начальство наше, раз вот эти пираты прямо тут у нас перед носом воняют! Да еще и парусник пиратский наши захватили с сокровищами.
— Ну, допустим, попали мы в прошлое. И что с того? Не на войну же с американцами! По мне, так даже лучше и интереснее. Приключение получается, вроде, как в книжках пишут. Когда бы мы еще пошли в поход на эсминце к таким красивым островам? Тут же самый настоящий курорт вокруг нас! Посмотри, какие развесистые пальмы на берегу торчат! Просто сказка! — высказал свое мнение Григорий.
— Да ты просто, Гришаня, не понимаешь еще, наверное, что родных своих мы теперь никогда больше не увидим! Вот ты, например, папашу своего санитара не обнимешь уже ни разу, — высказался Илья.
Григорий посмотрел на него, как на ненормального, и проговорил:
— Так отец мой гад редкостный. Мало того, что он одноногим с войны вернулся и пить начал, не просыхая, так еще мамку мою загнобил так, что померла она раньше времени год назад. В аккурат перед тем, как меня призвали, приступ сердечный у нее случился, а потом инфаркт. И все, умерла. Так что я не сильно расстроюсь из-за родителя. Пусть теперь до конца жизни один сидит в нашей коммунальной комнате, пока не сопьется уже окончательно.
— А я вот очень переживаю за своих. Люблю я и маму, и отца, и бабушку с дедушкой, и сестренку с братишкой. Хорошая семья у нас, крепкая. Да и квартиру новую недавно получили. А теперь, вот, я навсегда один остался здесь в чужих краях, выходит, — сказал Илья.
— Да брось! Ты же не один, а в коллективе, среди товарищей. Не пропадешь. А семью потом сам себе новую построишь. Какие твои годы? — попытался Григорий успокоить земляка с Дальнего Востока.
Между тем, они подошли к берегу, и вскоре форштевень баркаса ткнулся в прибрежный песок в нескольких метрах от линии прибоя. Петров и Доренко спрыгнули в теплую воду и начали принимать мертвых англичан, которых по одному подавали им с баркаса Бекманбетов и Камнебитов. А от первых береговых пальм к ним уже бежали матросы из отделения старшего матроса Матвеева. Они принесли брезентовые носилки и поволокли на них первый выгруженный труп в глубину острова. И работа закипела.
Но, когда всех покойников выгрузили, то оказалось, что не все еще закончилось. Камнебитов с Бекманбетовым, как старослужащие, остались охранять баркас, рассевшись на больших камнях в тени пальм, а Петрова и Доренко заставили принять участие еще и в закапывании покойников, для которых уже прямо в песке, но подальше, за пляжем, были выкопаны ямы. Глубиной, правда, не слишком большой их выкопали, но достаточной, чтобы положить мертвецов и засыпать их песком. Так и сделали. А потом, чтобы какие-нибудь животные не разрыли неглубокие могилы, пришлось еще таскать отовсюду камни, насыпав сверху полуметровые могильные холмики. Наконец-то похоронили всех англичан. Но, только собрались идти купаться советские матросы, как на них набросились местные жители, которым явно не понравилось, что на их острове закопали каких-то чужих покойников.