В гостинице он сразу же прилег на кровать, закинул руки за голову и задумался. Как странно — Денис убит. Его зарезал насмерть какой-то пьяный. За годы службы в Чечне Шершень привык к смерти, привык к тому, что умирают товарищи, но это было в Чечне, там шла война, там погибали люди. Умирали по-разному и от шальной пули, и от прицельной. И в рукопашной, и на минах подрывались. Даже травили местные, всякое бывало.
Но тут в тысячах километров от войны в обычном российском городке его друга убили. Это было страшно. Осталась молодая беременная вдова. Или как ее теперь назвать, если они с Денисом даже не успели пожениться?
Правильно ли он сделал, что не пошел к родственникам Дениса выразить соболезнование? Наверное, неправильно. Но время это исправить еще есть. Наступит утро, он заберет свои вещи в милиции, узнает адрес и сходит к ним. Может быть, нужна какая-то помощь. Даже финансовая. Деньги у него есть, а зачем они ему? Через месяц снова в Чечню, семьи у него нет и не намечается пока. Так, что видно будет.
Ну, и дела. Готовились к свадьбе, а получили поминки. Шершень подумал о том, что надо бы еще на могилу к Денису съездить, положить цветы, просто постоять. Да, значит, судьба такая у Дениса, умереть в расцвете сил. А того, кто его убил, конечно, посадят. Но Дениса этим не вернешь.
Шершень и сам под смертью ходил не единожды. И ранен был так, что врачи думали — не выживет, а он выжил и снова на ногах. Поток мыслей Шершня прервал стук в дверь.
«Кто это может быть?» — подумал Шершень. Гостей он не ждал, но узнать кто это было нужно.
— Кто там? — спросил он, подойдя к двери.
— Развлечься не желаете? — произнес милый женский голосок.
Шершень приоткрыл дверь и увидел три очаровательных создания разной масти сильно накрашенных и в коротких юбках. Они призывно шевелили влажными ярко-красными губами и стреляли бесстыжими глазками.
— Что? — не сразу понял Шершень.
— Все виды секса, кроме анального, — объяснила та, что была повыше других, постарше и посисястей.
Шершень увидел, что за спинами у «красавиц» маячит сутулый крепыш с короткой стрижкой, очевидно сутенер.
— Вы можете взять девочку на всю ночь или на два часа, как пожелаете, — продолжала «маман», — за каждый последующий час десять процентов скидки.
— Кого взять? — осведомился Шершень.
— Нас, — с раздражением ответила «маман», — цены у нас самые низкие в регионе.
— А что, у вас весь регион этим занимается? — справился Шершень.
— Да, а что такого? — нагло ответила «маман». — Какие-то проблемы?
— Да, нет, никаких проблем, — ответил Шершень, — я понимаю, когда в столице, но тут в маленьком городе…
— Мужики везде живут и в столице и здесь, — ответила «маман», — ну, что будешь брать девочку?
— Нет, спасибо, — ответил Шершень и попытался закрыть дверь.
— Погоди, — сказала «маман» и придержала дверь ногой, — ты даже о ценах не спросил. Минет триста рублей…
— Не надо подробностей, — сказал Шершень, — и отпустите, пожалуйста, дверь.
— Слушай, — ухмыльнулась «маман», — а ты, часом, не «голубой»? А то у нас и пацаны есть. Хочешь мальчика, так скажи, не стесняйся.
— Этого что ли? — Шершень указал на сутенера. — Он не в моем вкусе!
Сутенер встрепенулся, кулаки его сжались и он гневно глянул на Шершня.
— Ха, ха, ха, шутник, — пропела «маман», — хочешь я приведу тебе другого? Мальчика двенадцати лет с хорошенькой круглой попкой?
— Нет, — ответил Шершень, — не хочу!
— А почему? — удивилась «маман».
— Потому, что я зоофил, — раздражаясь на чрезмерно навязчивый сервис, ответил Шершень, — козочки у вас нет?
— Найдем, — эротично улыбнулась «маман» и провела языком по губам, — я могу быть козочкой и блеять.
И она показала как умеет блеять на весь коридор.
— Предпочитаю настоящих козочек, — сказал Шершень и, подвинув ногу проститутки, закрыл дверь.
— Ну, и сам козел, — сказала напоследок «маман».
Шершень только покачал головой. Не хватало ему еще вступать в перепалку с женщинами легкого поведения или подраться с их сутенером. Город его все больше и больше удивлял. Судя по всему, населения тысяч двадцать-двадцать пять, Денис говорил, что кормит их горноперабатывающий комбинат. То есть обычный рабочий город, где стройными рядами по прямым улицам в праздники и будни должны ходить жизнерадостные мужчины в шахтерских касках, а женщины думать о семье, доме новых покупках и летнем отдыхе.
Но было в этом городе все не совсем так. Убийства, хулиганье на улицах, проститутки в гостинице. Как они по улицам ходят, живут в этом маленьком городе, где каждая собака друг друга знает? Где все знают, что они проститутки, а они спокойно живут рядом. Или всем это до фонаря?
По стене пробежал большущий таракан. Шершень не стал его убивать, все равно этим убийством он не спасет гостиницу и город он засилья этих усатых насекомых. В дверь снова постучали. Шершню стало это уже действовать на нервы. К тому же он уже совсем разделся и приготовился залезать под холодный душ, потому что выяснилось, что горячая вода, текущая из крана, имеет почти одинаковую температуру с водой холодной.
— Кто там? — спросил Шершень, подойдя к двери.
— Откройте, я к вам, — ответил из-за двери милый женский голосок.
— Я же сказал, что не нуждаюсь в услугах проституток! — твердо железным голосом повторяя каждое слово, произнес Шершень.
— Как вы смеете, я честная девушка, — возмущенно произнес голосок за дверью, — я Лиза, сестра невесты Дениса.
Шершень сразу же приоткрыл двери и увидел миленькое симпатичное чучело. Разноцветные пряди волос были перехвачены цветастыми ленточками, карие большие подвижные глаза были обрамлены пушистыми ресницами, а маленький носик венчали продолговатые очки в тонкой красной оправе. Мешковатая одежда скрывала от постороннего глаза достоинство фигурки этого существа, но в целом Лиза производила приятное впечатление.
— Извините, — пробормотал Шершень, высунув из двери только голову по причине того, что он был не одет, — ко мне тут приходили сейчас разные.
— Да, я видела их, — кивнула Лиза, — разные-заразные, войти-то можно?
— Я сейчас оденусь, подождите, — ответил Шершень и поспешно скрылся за дверью.
В это время из двери соседнего номера высунулся большой нос:
— Дэвушка, заходи в гости, будем кушать апельсин, — произнес нос.
— Я цитрусовые не ем, — ответила Лиза, — тем более с лицами кавказской национальности.
— Вай, вай, вай, — произнес нос и скрылся за дверью.
Шершень быстро оделся, открыл дверь и впустил Лизу. Она без церемоний прошла в комнату и уселась в обшарпанное кресло. На вид ей было лет шестнадцать, не больше.
— Как вы меня нашли? — спросил Шершень, присев на краешек кровати.
— Из ментовки нам домой позвòнили, — ответила Лиза, — да я знала, что ты должен был приехать, Дениска говорил.
Она без церемоний перешла на «ты», Шершень решил последовать ее примеру.
— И чего тебе сказали в ментовке? — с интересном спросил Шершень.
— Сказали, что тебя малолетки ограбили, — с усмешкой сказала Лиза, — а Денис говорил, что ты крутой Уокер.
— Это он преувеличивал, — ответил Шершень, — я «Черный плащ» всего-навсего.
— Ха-ха, — засмеялась Лиза, — и где же твой черный плащ.
— Его как раз у меня и отняли, — сказал Шершень, — оставили без реквизита.
— Кто там был-то у магазина этого? — спросила Лиза, — что за малолетки? Наверное, как обычно, Сопля и Гантеля?
— Да, Сопля был, — кивнул Шершень, удивленный осведомленностью Лизы, — и второй нагловатый, высокий такой с редкими усиками. Не знаю кто он…
— Точно, это Гантеля и есть, — кивнула Лиза, — переросток, а ума как у пятилетнего. И что они вдвоем тебя «обули»?
— Не, там было еще пара человек, кроме них, — ответил Шершень.
— Считай, хорошо отделался, а то могли бы и череп проломить, — сказала Лиза, — это еще те козлы. У обоих «условка» висит, а они каждую неделю кого-нибудь то изобьют, то ограбят!
— Так, что на них в вашем городе управы нет? — спросил Шершень. — Если их все знают, так чего милиция…
— Чего, чего, — передразнила Лиза, — у Сопли папочка начальник той самой милиции, вот чего!
— Не понял, — развел руками Шершень, — и что папа сынка не может приструнить?
— А зачем? — простодушно спросила Лиза. — Он его любит. Пусть сынок побалуется, что тут плохого? Вот так его папа думает. Ты заявление на них написал?
— Написал, — ответил Шершень.
— А потом тебя мягко так подвели к тому, чтобы ты его забрал. Было такое?
— Точно, так и было, а ты откуда знаешь?
— Я в этом городе шестнадцать лет живу, — ответила Лиза, — а ты спрашиваешь, откуда я знаю. Местные на них даже и не пишут, потому что знают, что все это без толку. Все равно они выкрутятся.
Шершень не знал, что и сказать на такие вопиющие преступления закона. То-то в милиции прапорщик Чебурашка внезапно стал такой добрый, когда Шершень свое заявление забрал. Может, не стоило забирать, да посадить этих юнцов? Он не местный, ему их мести бояться нечего. Да и был бы местным — не испугался бы.
— Ну, чего ты тут будешь прозябать в гостинице, как сирота, — спросила Лиза, — пошли к нам в гости. Небось, и есть хочешь?
— Не отказался бы, а это удобно?
— Неудобно только спать на потолке, одеяло сваливается, — ответила Лиза избитой шуткой, — собирай свои манатки и пойдем к нам.
Шершень задумался. Чего в гостинице сидеть, раз его уже разыскали? Наверное, лучше так и сделать, как Лиза предлагает. Пойти к ним в гости, посидеть, поговорить с невестой Дениса, с ее родителями, с Лизой.
А завтра днем он навсегда уедет из этого маленького российского Чикаго. Шершень с подозрением взглянул на Лизу. Если тут так все коррумпировано, то может быть и Лиза никакая не сестра невесты Дениса, а подружка тех малолеток, что его грабанули и теперь хотят из гостиницы выманить. Что ж, для них это и хуже. В этот раз Шершень им спуску не даст.
Но поскольку Лиза Шершню понравилась с первого взгляда и ему не хотелось, чтобы она оказалась подругой этих малолетних подонков, то поэтому он спросил у нее:
— А ты точно сестра невесты Дениса?
Лиза даже фыркнула:
— Что за дебильные вопросы? А кто же я тогда, если не сестра Татьяны? Агент 007, что ли? Ты что бредишь?
«Значит, невесту Дениса зовут Татьяна», — подумал Шершень. Денис говорил ему тогда в Москве, но он подзабыл ее имя.
— Да, нет, все нормально, просто уточнил, — ответил Лизе Шершень, одевая милицейскую куртку.
— Ха-ха-ха, — рассмеялась девушка, — ну и прикид у тебя, дядя!
— Какой я тебе дядя, — обиделся Шершень, — мне, что сорок лет?
— Сорок пять, судя по виду, — схохмила Лиза.
— А тебе тогда сто сорок пять, — ответил ей Шершень.
— А тебе тогда пять тысяч лет, — развеселилась Лиза и даже игриво толкнула Шершня в плечо маленькой ладошкой.
— Ладно, пошли, — сказал Шершень, отстраняясь от толчка.
Лиза ему все больше и больше нравилась.
— Пошлить я не буду, я же честная девушка, — ответила Лиза, — надо говорить не «пошли», а пойдем.
— Хорошо, я запомню, — пообещал Шершень.
— Знаешь, как меня раздражает, что у нас в городе все говорят «звòнит», — сказала Лиза, — хоть кол на голове теши, все «звòнит» и «звòнит». Самое главное, что не только работяги, но и начальство так говорит. Выйдет на трибуну и давай поливать: «Звòнит, колидор, дилектор». Я все время хочу спросить: «Чему вы там, в столице учились?».
— А чего не спрашиваешь? — поинтересовался Шершень.
— Без толку, — ответила Лиза, — горбатого могила исправит. Да, и кто меня к ним близко подпустит? У нас же, как в Индии. Кругом касты. Начальником стал и все, зазнался, стал выше гор и круче склонов. А на самом деле просто чиновник. Он или другой кто-то будет в этом кресле сидеть, никакой разницы! Ай, неохота даже говорить!
Они вышли из гостиницы и направились в сторону дома, где жили Татьяна, Лиза и их родители.
— Я тебя под руку возьму, а то у меня ботинки скользкие, — сказала Лиза, — пока сюда шла пару раз чуть не навернулась.
И она без излишних церемоний ухватилась за локоть Шершня.
— А ты кто по званию? — запросто спросила она.
Шершень посмотрел ей в лицо. Откуда она знает, что он военный? Наверное, Денис рассказывал ей, что он служил в Чечне. Хотя он сам об этом Денису при их короткой встрече вроде бы не говорил, а уж о том, в каком ведомстве он служит, и подавно не заикался. Но раз ей все известно, то и скрывать ни к чему. Он и ответил:
— Я старший лейтенант.
Лиза взглянула на погоны его куртки, и Шершень догадался, что она имела в виду его теперешнее «звание», той куртки, которую ему дал прапорщик, а не то что он носил в Чечне и о котором наверняка не знает. А он и не понял этого сразу. Совсем она ему мозги запудрила.
— Странный ты какой-то, — сказала Лиза, — в званиях не разбираешься, что в армии не служил, что ли? Погоны у тебя прапорщика, а ты говоришь, что старший лейтенант.
— Ты-то сама, откуда знаешь? — поинтересовался Шершень.
— Я эрудированная, — ответила Лиза, — книг много читаю и фильмы смотрю. Я в университет хочу поступать, когда школу закончу.
На улице, по которой они шли, было практически пусто. Пару раз полупьяные личности пытались подойти к ним, но, увидев форму милиционера, застывали на месте и только ухмылялись вослед. Пошел мягкий пушистый снег.
— Вообще у нас после десяти вечера гулять не ходят, — сказала Лиза.
— Это почему? — спросил Шершень.
— Потому что по роже можно схлопотать, — простодушно ответила Лиза.
— Как это, за что? — не понял Шершень.
— А ни за что, просто так, — ответила Лиза, — подойдут и дадут по роже.
— Ничего не пойму, — сказал Шершень, — им что, больше заняться нечем, как морды друг другу бить?
— Наверное, нечем, — ответила Лиза, — сам посуди. У нас население города двадцать три тысячи человек. На комбинате работает семь тысяч, тысячи две работают по частным конторам, остальные нигде не работают, только пьют. Чем им заниматься, если выпить хочется, а денег нет? Выйти на дорогу и бить морды, а что еще?
— А милиция?
— А что милиция? Ну, заберет она такого алкаша и что с ним делать? Что с него возьмешь, он жертва экономической ситуации и перестройки с демократией. Тюрьмы, итак, переполнены. Вот их заберут, подержат и отпускают, а они снова на улицу. Работяги тоже так развлекаются, что морды бьют. Сначала напашутся на работе до потери пульса, потом упьются паленой водки или самогона, и давай свою неудовлетворенность жизнью на прохожих вымещать. У нас половина города дети ссыльных, треть города в тюрьме сидела. Это же тебе не город художников и поэтов. Вот такая обстановочка.
— Не позавидуешь, — покачал головой Шершень.
— Жить можно, — ответила Лиза, — но противно. Поэтому я школу закончу и уеду отсюда. В Питер или Москву уеду. Учиться или работать. Не знаю точно… Лишь бы отсюда свалить. А то тут никаких перспектив. Да и, вообще, хочу из этой страны уехать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!
— Что же ты так свою родину не любишь? — спросил Шершень.
— А ты любишь? — вопросом на вопрос ответила Лиза.
— Я люблю, — сказал Шершень.
— Интересно, и за что же? — покачав головой, спросила Лиза.
— Начнем с того, что любят не за что-то, а несмотря на недостатки, — ответил Шершень, — это общее правило любви. И потом, я тут родился, учился в школе, у меня тут друзья.
В этом месте Шершень осекся. Лиза заметила, на чем он споткнулся, и добавила:
— Которых на улицах запросто убивают…
— Всякое бывает, — ответил Шершень, — от этого нигде не можешь быть стопроцентно застрахован.
— Ну, вот, и люби ее такую родину! — продолжила Лиза. — И надейся, что это взаимно! А я не хочу любить страну, которая своих граждан не может защитить! В Прибалтике русские на улицу выйти боятся, бывшие эссесовцы по улицам маршируют, а ветеранов Великой Отечественной под суд отдают. На Украине громят кафе в которых русская музыка играет! Про южные республики я вообще молчу! Там наших русских насилуют, убивают, лишают домов! И такая огромная страна с такой мощной армией не может положить конец всему этому беспределу! Зато у нас попробуй азербайджанца тронь! Сразу вопли поднимаются о раздувании межнациональной розни! Мы в своей стране имеем меньше прав, чем любой приезжий таджик или узбек! О правах русского населения даже стесняются говорить! Не хочу я жить в такой стране! В какой-нибудь Дании одного журналиста убьют где-нибудь, а вопли поднимаются на полмира! Конечно, чего за русских вопить, их, итак, расплодилось слишком много! Что я не права?
— Не знаю, Лиза, не обо всем же так прямолинейно судить, — ответил Шершень, — везде, а особенно в политике есть скрытые подводные течения, которых мы не видим.
— Конечно, — усмехнулась Лиза, — а ошибаются политики только в свою пользу, как продавцы в магазине. Не замечал? Обсчитают, обвесят, а поймаешь, говорят: «Ой, я ошиблась!». Но почему же ошибаются только в свою пользу, а не в пользу покупателя? Ну вот, смотри, почти пришли уже. Вон наш дом.
— Погоди, — остановился Шершень, — ты про магазин напомнила и я подумал, что нужно зайти туда, купить чего-нибудь, а то неудобно идти в гости с пустыми руками.
— Пойдем, — согласилась Лиза, — тут недалеко есть один неплохой ночной магазин.
— Там тоже около него своя банда малолеток пасет территорию? — справился Шершень.
— Не бойся, со мной не тронут, — покровительственно сказала Лиза, — тем более на тебе милицейская куртка. Прорвемся.
— Ты меня просто возвращаешь к жизни, — усмехнулся Шершень.
Но лицо Лизы вдруг сделалось серьезным и она сказала:
— У меня одна просьба к тебе есть. Только обещай, что выполнишь!
— Говори, — кивнул Шершень, — я обещаю, если смогу, то выполню.
— Когда к нашим придем, ты постарайся сам о Дениске разговора не заводить. Не надо этих слов соболезнования, надоели они за прошедшие дни. Всем надоели. Лучше расскажи чего-нибудь, как вы в школе учились вместе. Даже не знаю чего.
— Хорошо, — кивнул Шершень, — если ты считаешь, что так будет лучше, то я буду больше молчать и слушать.
— Да, — согласилась Лиза, — но только совсем букой не сиди. А то подумают, что ты какой-то странный. Веди себя естественно.
— Хорошо, — согласился Шершень и они пошли к магазину.
В этот раз обошлось без малолетних вымогателей. Около торговой точки терлись подозрительные помятые личности, но форма Шершня их спугнула. Они даже убежали за угол. В магазине Лиза и Шершень купили шоколадный торт, бутылку вина, конфеты и, не торопясь, пошли к дому, где жили Лизины и Танины родители.
— Как же тебя одну-то отпустили, если у вас по вечерам опасно ходить? — спросил Шершень.
— Меня вся шпана знает, — ответила Лиза, — все местные уроды в основном в нашей школе учились. А потом я быстро бегаю. Быстрее всех в классе стометровку пробегаю. Так что, если что, то и убегу.
Шершень улыбнулся. Лиза была выдающимся созданием. Такое поискать! Они зашли в дом, где жили родители Лизы и поднялись на второй этаж. Их уже ждали и дверь отворили без звòнка.
Когда Шершень увидел невесту Дениса Татьяну, то даже его самообладание дало трещину. Лицо Татьяны было похоже на мраморное изваяние. Опухшие от слез века, пустой взгляд и круглый животик, торчащий из-под тонкого свитера. Несостоявшиеся тесть и теща Дениса тоже выглядели скорбно, говорили тихо.
Шершня удивила переломанная и наскоро восстановленная мебель, ободранные кое-где обои, отбитая плитка на кухне и в ванной. Лиза заметила его удивление и шепнула:
— Не обращай на это внимания, я все тебе потом объясню!
Вскоре все сели за стол, но застолья, как и следовало ожидать, не получилось. Посидели где-то около часа, говорили больше обо всем, только не о Денисе. Обсудили положение в мире, последние новости. Шершень рассказал о том как его ограбили возле конечной остановки автобуса. За все время Татьяна не произнесла ни слова. Ее рука то и дело судорожно гладила будущего ребенка, а глаза глядели куда-то вдаль, туда, где в высоте облаков, наверное, витала душа человека, который никогда уже не станет ее мужем.
Квартира у родителей Лизы и Татьяны была трехкомнатная. Шершень собрался идти ночевать в гостиницу, но его упорно не желали отпускать, несмотря на то, что он был в милицейской куртке. В результате постелили ему в комнате Лизы, объяснив, что Лиза и Таня лягут вместе в зале.
Перед тем как лечь спать, Шершень на кухне смотрел альбом с фотографиями, Лиза мыла посуду и к их компании присоединился тесть. Он работал горным мастером в комбинате и был еще не стар, лет пятьдесят пять, не больше.
— Я покурю? — спросил он у Шершня.
— Курите, конечно, — согласился он.
— Тогда приоткрой форточку, а я дверь прикрою.
Шершень сидел у окна, он встал со стула и выполнил просьбу отца Катерины и Лизы. Отец закурил сигарету без фильтра, сел на табурет рядом с Шершнем и заглянул в фотоальбом.
— А-а, это Денис и Татьяна в лесу за грибами, — прокомментировал он фотоснимок, — у нас тут осенью грибов и ягод хоть лопатой собирай. Мы, бывало, поедем всей семьей, заготовим грибков и соленых, и сушеных, и маринованных. Да ты же пробовал сейчас, понравилось?
— Да вкусно, — согласился Шершень.
— А ягоды делаем и варение, и перетертые с сахаром, — продолжил отец, — и рыбы у нас тут столько…
— Батя, ну, кому это интересно, — перебила отца Лиза, — грибы, ягоды твои. Это только ты на них фанатеешь.
— Мне интересно, — не согласился Шершень.
— Да, ладно, говоришь только из вежливости, чтобы батю не обидеть, — ответила на это остроязыкая Лиза.
Отец замолчал на минуту, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и о чем-то думая, а потом произнес с тяжелым вздохом:
— Видишь, как все вышло, брат. Говорил я ему, живи тихо, не суйся ты в эти передряги комбинатовские, а он не послушался. Вот теперь ребенок будет без папки расти. Если еще выживет после всего, что случилось.
— Тьфу, типун тебе на язык, — ругнулась на отца Лиза, — иди лучше спать.
— Пойду, пойду, — согласился отец, вставая с табурета.
Он вышел медленно и плотно прикрыл за собой дверь.
— Состарился батя лет на десять, — сказала Лиза, — после того, как все это случилось…
— Погоди, — спросил Шершень, — я чего-то не понял? Про какие такие комбинатовские передряги говорил твой отец, если мне говорили, что Денис погиб по нелепой случайности. Что-то вы не договариваете все. А что вы не договариваете?
Лиза случайно уронила тарелку в раковине. Постояла с полминуты молча, глядя на то, как течет вода и крутила в руках «ежик» для мытья посуды. Шершень терпеливо ждал. Наконец девушка повернулась к нему и спросила:
— А зачем тебе все это знать?
— Ну, знаешь, Лиза, Денис был мой единственный друг еще со школы. Мы с ним, как братья были. Вместе росли, школу вместе закончили. И вот я приезжаю к нему на свадьбу, а попадаю на поминки. Согласись, я имею право знать правду о его смерти.
— Эта правда опасная. Для тех, кто ее знает…
— Лиза, не надо пафоса, — сказал Шершень, — говори по существу.
— Причем тут пафос? — спросила Лиза. — Просто Денис кому-то сильно мешал!
— Выходит, его не случайно убили, а преднамеренно. Так или не так?
— Ну, так, — согласилась Лиза, — но тебе-то все это зачем? Тебе, я говорю, лучше не знать этой истории. Ты все равно завтра уедешь, а послезавтра забудешь, что тут у нас был.
— Лиза, я просто хочу знать все, что случилось, — попросил Шершень, — тем более, что я завтра уеду, как ты говоришь, а может быть погощу в вашем городе. Милиция ваша пока что моих вещей не нашла. А они мне нужны! Так что, придется немножко задержаться и погостить в вашем «милом» городе. Рассказывай…
— Ну, хорошо, — согласилась девушка, — я тебе расскажу, но ты дашь мне обещание не болтать об этом даже там, где ты живешь. Потому что если они узнают, что мы в курсе, то у всей нашей семьи будут большие неприятности.
Шершень не торопил Лизу, он понимал, что все это предисловие и только кивком пообещал ей молчать. Она закрутила воду в кране и села напротив Шершня. Лиза была еще симпатичней в своем простом домашнем халатике, который облегал ее ладную фигурку.
— Денис работал у Барина, — начала Лиза.
— У какого такого Барина, — не понял Шершень, — у вас тут что, крепостное право?
— Почти, что так, — согласилась Лиза и объяснила, — Барин, это директор нашего комбината, его так в народе зовут. Он и, правда, на барина похож. Высокий, крупный, борода лопатой. Так вот, в начале девяностых, когда вся эта неразбериха в стране была, а я в садик еще ходила, Барин успел при приватизации по бросовой цене акции скупить треть акций всего комбината. А потом начал и весь город, как паук захватывать. Разворачивался медленно, но верно. Сначала подмял под себя все магазины. Потом скупил милицию и прочие структуры. Везде своих людей насажал. Ничем не брезговал, чтобы до власти добраться. А когда погиб в автокатастрофе прежний директор комбината, занял его место. И стал монополистом в городе. И началось. Зарплату он платит народу маленькую, а все равно все, кто работают в комбинате за места держаться, потому что мест, куда можно работать пойти, в городе больше нет. Все в его руках. Провинился перед Барином и можешь вешаться, потому что, если уехать отсюда насовсем некуда, то сдохнешь от голода или сопьешься. Народ от безысходности злой, безденежный, оттого у нас и творится все это безобразие на улице.
— Я не пойму, почему этому Барину не навести порядок в своем городе, — спросил Шершень, — ему-то какой прок оттого, что у вас тут, как в Гарлеме.
— А чтобы все боялись, — ответила Лиза, — Барин говорит, что у меня, мол, это быдло и за сто рублей в месяц пахать будет, потому что деться им некуда! А сам жадный, за копейку удавится, кровь сосет из народа, типичный капиталист по Марксу.
— Ты и Маркса читала? — спросил Шершень.
— Я много читаю, — ответила Лиза, — потому, что хочу вырваться отсюда, а чтобы где-то приткнуться, надо многое знать и уметь.
— Погоди, — не понял Шершень, — Барин, Барином, а Денис-то тут при чем?
— Вот, я и говорю, — продолжила Лиза, — Денис работал у Барина юристом, а поскольку парень был толковый, то двигался по служебной лестнице вверх быстро. И вот в один момент, не знаю как, получил он доступ к документам, которые Барин сильно прятал. Но эти факты, которые Денис случайно раскопал, были совсем маленькой частью того «айсберга», который был скрыт от посторонних глаз. И Денис из интереса стал дальше копать. Почти два года медленно, по крупицам он собирал материал на Барина. Там, я тебе скажу, такое открылось!
Лиза перешла на шепот и наклонилась поближе к Шершню.
— Оказалось, что прежнего директора сам Барин убрал. Подстроил всю эту автокатастрофу, чтобы самому в его кресло сесть. А еще был у нас тут в городе один мелкий Аль Капоне. Так, ларечников данью облагал, магазины, терки уголовные разбирал. И в один из вечеров его застрелили в родном подъезде. Наглухо. А потом Барин своего «уголовного» ручного авторитета поставил над городом. Так, дешевку, отморозка Степу Глушителя. Ой, всего не перескажешь!
— Ты пока вкратце, — предложил Шершень, — а детали потом.
— Так вот, — продолжила Лиза, — Денис материал накопал, что вся грязь в городе это дело рук нашего Барина. Как Дениска умудрился все это «нарыть», не знаю. Но Барин ему доверял, поэтому и не боялся. А, честно говоря, Барин просто охамел от безнаказанности своей и уже не видит теперь, что или кто его может остановить в его поганских делах. Кроме того, он тогда, давно при «прихватизации» купил всего тридцать пять процентов акций, а ему нужен был полный контроль над предприятием. А прежний директор много акций распределил между теми, кто на предприятии тогда работал согласно трудового стажа. Много было у народа акций на руках. Так как Барин со своими «псами» из людей эти акции выбивал, чтобы одному всем владеть, ты бы знал! «Бультерьеры» его народ просто нагло, без стеснения народ прямо у них дома избивали…
— Какие «бультерьеры», кто это? — поинтересовался Шершень.
— Булики-то? — переспросила Лиза. — Это банда молодчиков Барина. Ну, для постороннего человека в нашем городе может показаться, что они как бы сами по себе безобразничают — дерутся, деньги отбирают. У них, как бы, крестный отец есть. Степа Глушитель, кличка у него такая, он шестерка Барина. На самом деле «бультерьерами», конечно, руководит Барин. Это его боевики и они в дело вступают, когда это интересов Барина касается. Мало ли какой рабочий или мастер возмутится, что платят мало или говорить будет по комбинату лишнее. Булики тут как тут. Надают по башке и забудешь как маму звали. Вырастил их Барин из шушеры подъездной, такой, как Сопля и Гантеля. Эти двое подрастут, и тоже пойдут в «бультерьеры». А чего бы им туда не пойти? Образования не нужно, работа не пыльная по кабакам, да по барам отираться. Да, и Барин им платит поболее, чем любому горному мастеру. Вот они и обнаглели.
— Хорошо бы на них посмотреть, — сказал Шершень.
— А чего на них смотреть? — пожала плечами Лиза, — дебилы как дебилы, ничего особенного. Конечно, обо всех бесчинствах Барина люди в городе знают, только говорить боятся. Да и чего зря языками чесать, ведь доказательств нет. Все слухи и сплетни! Пропадет какой-нибудь предприниматель, народ неделю это событие муссирует в кулуарах, предают из уст в уста, что, мол, Степа Глушитель его порешил по приказу Барина.
— Ну и жаргон у тебя, Лиза, — покачал головой Шершень, — «порешил», «замочил наглухо». Ты же интеллигентная девушка, а так выражаешься.
— У нас иначе нельзя, — ответила Лиза, — надо этим жаргоном владеть, чтобы с той же шпаной разговаривать. Так вот, случится что-нибудь в городе, люди говорят, говорят про это, а доказательств прямых нет. И забывают через неделю. И вот до всех этих тайн, покрытых мраком, Денис докопался. Столько информации наскреб, около тридцати мегабайт все это дело занимало. Там и документы текстовые, и фотографии, и даже звуковые файлы. Денис так увлекся, что Барина пару раз даже на пленку записал, когда тот возьми, да и ляпни чего-нибудь.
— А вы всей семьей об этом знали, — подсказал Шершень.
— Нет, не знали, — замотала головой Лиза, — мы никто не знали. Знала только Таня. Он ей доверял, она у нас молчунья. А когда его убили, она так плакала, плакала и все нам рассказала. Так что знают об этом только я, мама, папа и Таня. И теперь еще ты.
— И те, кто его убил, тоже знают, — добавил Шершень, — а где он хранил всю эту информацию?
— Хранил в своем ноутбуке, — ответила Лиза, — в электронном виде. А когда его убили, ноутбук исчез. Казалось бы, зачем ноутбук алкашу, который его зарезал?
— Продать, — предположил Шершень.
— Тогда бы ноутбук быстро нашли, — ответила Лиза, — ну, подумай, кому нужен ноутбук в этом городе? Здесь все, что воруется, азербайджанцы скупают. Поэтому найти все ворованное проще простого, было бы желание. Но его не нашли! А после убийства, на другой день, нас никого дома не было. Так дверь в квартиру выбили и перерыли все вверх дном. Искали не оставил ли он где-нибудь еще какие-нибудь документы. От этого у нас вся квартира переломана и мебель. Помнишь, я тебе говорила, что потом объясню почему. Вот поэтому. Кто-то тут у нас хорошо порылся. Искали компакт диск с информацией.
— И что, нашли?
— Я откуда знаю, нашли или нет, — пожала плечами Лиза, — нам тогда Таня еще ничего не рассказала. Так страшно было тогда! Если бы даже что-то и оставалось бы, то мы бы сами отдали, потому что эти гады ни перед чем не остановятся!
— Если ты говоришь, что Таня вам все после смерти Дениса рассказала, — спросил Шершень, — то почему твой отец еще при жизни просил его не лезть в комбинатовские передряги.
— А потому что Денис перед самой смертью часто стал хвастаться, угрожать, что скоро он разоблачит всю эту шайку, — ответила Лиза, — вечерами дома частенько критиковал Барина и всех его приспешников. Батя обычно спорил с ним, а что батя может знать, он обычный работяга. А Денис ему доказывал, что и зарплата у них воруется, и обманывают их. А батя, словно святой. Денис очень неосторожен стал на язык последнее время.
— Видимо где-то еще сболтнул кроме дома, — предположил Шершень.
— Может быть, — согласилась Лиза, — а может, и следили за ним. Он же сидел в архивах, копался в документах, которые к его работе юриста никак не подходили. А у Барина сто рук тысяча ушей. Теперь уже не восстановить, как все было.
— А может быть, попробовать? — предложил Шершень.
— Ага, чтобы и нас с тобой нашли в парке с ножами в спинах, — ответила Лиза, — нет уж, как-нибудь без меня!
В это время дверь на кухню медленно приоткрылась и заглянула мама Лизы.
— Пора спать, ребята, — сказала она, — завтра выходной, суббота, завтра и поболтаете. А теперь давайте-ка спать.
Шершень и Лиза спорить с хозяйкой дома не стали. Лиза ушла спать к сестре, а Шершень пошел в комнату девушки. Как он и ожидал, комната, само собой разумеется, была оклеена плакатами разнообразных молодежных групп, преимущественно революционно роковых. Был и один плакат Филиппа Киркорова, который использовался, судя по дырам на лице, как мишень для игры в дартс или метания перочинного ножика. На столе валом были навалены книги самой разнообразной тематики, но внимание Шершня привлекла явно местного выпуска газетенка под названием «Комбинатовский рабочий».
Шершень прилег на тахту и стал изучать местную прессу. С первых страниц газеты на народное счастье взирал мастер производственного участка некто Запупырин, который с бригадой рабочих осваивал новый агрегат, похожий для далекого от промышленного производства Шершня на самогонный аппарат. Запупырин картинно демонстрировал рабочим открытую ладонь, указывающую на деталь нового агрегата, а внизу фотографии красовалась надпись, сделанная ручкой и явно рукой Лизы. Из этой надписи получалось, что Запупырин предлагал рабочим немедленно обмыть новый агрегат. Шершень усмехнулся и листнул газету дальше.
На второй странице некий майор Барашко, оказавшийся начальником милиции, рассказывал жителям города о раскрываемости преступлений и общей криминогенной обстановке в городе. Крупно напечатанные графики показывали, что раскрываемость преступлений в городе подошла к показателю 99, 9 %, а криминогенная обстановка приближена к спокойной жизни так же, как в какой-нибудь разлагающейся Швейцарии. Указывал на графики на фото сам Барашко, а из кармана его торчали пририсованные ручкой денежные купюры, очевидно указывающие, что представитель закона в городе вор и взяточник. Говорил при этом Барашко такие слова, что было видно из надписи ручкой, которая шла прямо изо рта начальника милиции:
— Раньше я брал сто долларов, а теперь беру тысячу!
При этом Барашко так деловито тыкал в графики, что Шершень снова рассмеялся. Газета была ужасно скучной и только надписи Лизы скрашивали ее. Была в газете так же страница, посвященная культурной жизни города. Юный талантливый флейтист приглашал на свой концерт. Цена билета умилила Шершня. Она равнялась всего пяти рублям. Вероятно, столь низкой ценой устроители концерта хотели привлечь в зал побольше народу, чтобы культурно воспитывать его. А народ не хотел культурно воспитываться и все равно не шел на концерт, а шел в пивбар. Шершень отложил газету на стол, выключил свет и задумался.