У Киршона в Нью-Йорке сразу все не заладилось. Прямо из аэропорта он приехал в штаб-квартиру ФБР, а там ему сказали, что ни Келли, ни Корн пока не арестованы, их еще не нашли, хотя уже подключили и полицию.
— Думаете, смотались? — спросил Стивен.
— Похоже, что да, — ответил агент-фотограф. — И вряд ли скоро мы их найдем.
— Что ж так пессимистично?
— Следов нет никаких. Как сквозь землю провалились.
Получалось, что зря Стивен приехал, нечего ему в Нью-Йорке делать, пока не обнаружат этих двоих. И, возможно, хорошо, что они сбежали: лишнее доказательство, с которым можно будет дожать кого-нибудь из них. Стивен понимал, что прямых улик нет. Как нет и ясности, кто все-таки помог Кэрригану надавить на курок.
«Нужно разобраться до конца с Плоткиным», — решил Стивен и для начала заглянул в адресную книгу. Офис врача-психиатра на Ист 64-й еще существовал, только имя врача было Генри Коэн. Позвонив и убедившись, что доктор на месте, Стивен направил свои стопы на Ист 64-ю.
Доктор Коэн оказался маленьким подвижным человечком, лет 55, с длинной бородой, делавшей его еще более низкорослым, похожим на лукавого гнома. Когда Стивен сказал ему, что интересуется доктором Плоткиным, тот, весело улыбнувшись, сообщил, что на этом свете интересоваться им уже бесполезно. Ибо умер доктор в 1993 году. Каждый приличный психиатр это знает, поскольку доктор Плоткин был солидной фигурой.
— Кроме того, я с ним поддерживал отношения, мы переписывались, перезванивались, — сообщил доктор Коэн. — Он жил в Вене, вы это знаете?
— Да. А отчего он вдруг уехал на старости лет?
— Тут две причины. Во-первых, ему был предложен пост вице-президента Всемирного общества фрейдистов, а, во-вторых, нашлась его жена Хельга, с которой он расстался в 1937-м. К ней он и уехал.
— Она жива?
— Пять дней назад была жива. Я ее поздравлял с Рождеством.
— То есть, ей можно позвонить…
— Да, если знаете немецкий.
— Я не знаю. Но мне кажется, что вы… Вы могли бы быть моим переводчиком?
— Час моей работы стоит двести долларов, — неожиданно сказал доктор. — А еще и звонок в Вену…
Остолбеневший Стивен вынул две стодолларовые бумажки. Доктор весело рассмеялся: «Ну вот и разрядились. А то вы слишком уж озабоченный. Спрячьте ваши деньги. Я беру только за работу». И стал набирать телефон Хельги.
Хриплая старушка сказала, что ни о каком Леклессе или Кэрригане она никогда не слышала. Что после смерти доктора Плоткина, по его завещанию, все его бумаги она передала в Музей Зигмунда Фрейда. Кроме одного конверта: доктор Плоткин распорядился отдать его по первому требованию… полиции США.
— Вот это да! — поразился, положив трубку, доктор Коэн. — Послушайте, инспектор, вы не посвятите меня немного, что там за история с Леклессом и Кэрриганом? Если это связано с психологией, может быть, я окажусь полезным…
Стивен снова вытащил две бумажки по $100, и они оба расхохотались.
Когда Стивен закончил рассказ, доктор, после некоторого раздумья, произнес: «В это трудно поверить…»
— Во что? Так не бывает? — спросил Стивен.
— Бывает. Но трудно поверить, что Мо Плоткин был на это способен… Видите ли, то, что Плоткину не было равных в гипнотерапии, все знают. То, что вы рассказали, если это, конечно, произошло, в психиатрии называется локальным или избирательным гипнозом — когда отключают одну сферу сознания и активизируют другую. Добиться такого эффекта чрезвычайно сложно, тем более — по телефону. Да, конечно, если пациент несколько раз был загипнотизирован, порой, даже один раз, он уже всегда будет реагировать на голос психиатра. Можно по телефону полностью отключить его сознание… Но избирательный гипноз по телефону?… Возможно. Но это — высочайший класс! Зачем психотерапевту уровня Плоткина это было нужно?…
— Ответ, наверное, в конверте, о котором вы слышали.
Выйдя от доктора Коэна, Киршон немедленно позвонил в штаб-квартиру ФБР и, получив ответ, что Келли с Корном еще не нашли, позвонил Маккензи.
— Я так и предполагал, что ты снова придумаешь себе туристские радости за счет налогоплательщика, — сказал, выслушав его, Джим. — Давай-давай, мотай в Вену, пока партнер за тебя отдувается в паршивом Фениксе и еще черт знает где.
— Где еще, интересно?
— Да вот придется слетать в Лос-Анджелес. Представь себе, «Вирджиния-рекорд» заплатила огромные деньги, порядка 30 миллионов, фирме «Вест Шор Констракшн» якобы за строительство звукозаписывающей студии в Голливуде.
— Ну и что? Не вижу связи.
— А то, что студия эта, как я узнал, — паршивая халабуда, которая больше миллиона не стоит, а «Вест Шор Констракшн» принадлежала Дино Гаруччи, папаше Марти Гаруччи. Вот и есть у меня подозрение, что столь щедрый дар — из тех же денег.
Через два с половиной часа Киршон был уже в самолете, улетающем из Ньюарка в Вену. А утром 31 декабря он предъявил свое полицейское удостоверение божьему одуванчику Хельге и поблагодарил судьбу за то, что успел к ней, пока ближайший ветер не сдул с нее последние пушинки.
Конверт, который Хельга ему вручила, был картонным, по-старомодному запечатанным сургучными печатями какой-то, видимо, старинной нотариальной конторы. Старушка даже не поинтересовалась, с чего это вдруг американская полиция к ней все-таки обратилась. Она вообще ничего не спрашивала, видимо, наученная опытом шестидесятилетней давности. И даже чашку кофе она Стивену не предложила, и он, премного ей за это благодарный, ринулся на такси в аэропорт. Очень ему хотелось вернуться домой до наступления Нового года.
По дороге в аэропорт он взломал печати и, наконец, открыл конверт, обнаружив там письмо доктора Плоткина.
Господа,
Если вы читаете это письмо, значит, суждено, чтобы истина о ряде страшных преступлений открылась, и вы, действительно, к тому близки. На этот случай я и пишу — отнюдь не для того, чтобы оправдаться или снискать себе сомнительную посмертную славу. Меня, как вы понимаете, больше устроило бы забвение.
С другой стороны, в совершенном мной есть некая логика и предназначение. Я на это надеюсь! Без убийств, как вы знаете, облики святых не складываются…
Однако не буду философствовать, буду говорить конкретные вещи.
Так случилось, что я попал в зависимость и стал объектом шантажа со стороны Дино Гаруччи. Я не участвовал ни в каких его мафиозных делах, связанных с рэкетом, наркотиками, игорным бизнесом или с чем другим, о чем и понятия не имею. Но порой я должен был делиться с ним информацией, полученной на сеансах психотерапии. Я не знаю, к каким последствиям это приводило, а потому в этих случаях мне можно инкриминировать только нарушение врачебной тайны. Но однажды по воле Гаруччи я вынужден был участвовать в убийстве моей пациентки Мелинды Монтрей, находившейся в гипнотической зависимости от меня.
Все, что предшествовало ее смерти, хорошо известно. Мелинду Монтрей довели до тяжелейшего, пограничного психического кризиса. Барбитураты, к которым ее приучил непосредственно наблюдавший за ней врач, мой ассистент Пол Келли, приносили ей в этом состоянии некоторое облегчение, удерживали ее от перехода в стадию шизофрении. В этот момент Дино Гаруччи потребовал от меня, чтобы я, используя гипноз, заставил Мелинду совершить самоубийство. Я позвонил Мелинде и внушил, что она должна каждую минуту выпивать по две таблетки снотворного, пока не уснет. Я пообещал не класть трубку до того, как она уснет. Так все и произошло…
Больше никогда Дино Гаруччи не пользовался моими услугами, и я был уверен, что смерть Мелинды Монтрей, так сказать, выкупила меня. Однако спустя 15 лет именно о ней напомнил мне Пол Келли и, шантажируя раскрытием тайны, потребовал оказать последний нажим на Кевина Кэрригана, также моего пациента, гипнотически зависимого.
Время от времени у Кевина Кэрригана возникали психологические кризисы, связанные с перенесенной в детстве травмой. В таких случаях ему было предписано звонить мне. Позвонил он и тогда, когда под влиянием своих друзей решил застрелить Дэна Леклесса. И все, что мне потребовалось, — сказать: «Иди, и сделай то, что решил».
После этого я реэмигрировал в Австрию.
После преступления, которое заставил меня совершить мой бывший ассистент и друг Пол Келли, я проанализировал наши многолетние отношения и понял, что в течение всех этих лет он, талантливый психолог, используя свои знания и навыки, управлял действиями многих артистов и музыкантов, подопечных компании «Стар Девелопмент». Он часто консультировался со мной по поводу психологического состояния многих из них, но я даже не подозревал, что делается это отнюдь не с целью им помочь. В случае Кевина Кэрригана, по-видимому, Полу Келли не доставало профессионализма…
Вот, собственно, и все, что я хотел сообщить.
С почтением,
Д-р Мо Плоткин.
12 сентября 1990 г.
«Ну, вот, догадки окончательно подтвердились», — подумал Стивен. Сияя, он выскочил из такси в аэропорту и первым делом устремился на переговорный пункт. Маккензи откликнулся сразу.
— Слушаю, дружище. Ты уже возложил цветы на могилу гения психологии?
— Да, и мне явился его дух.
— И что же он тебе поведал.
— Да все то же: о том, как он влил яд в ухо Кэрригану, чтобы тот шмольнул Леклесса. То есть это — в его личном письме, а на конверте нотариальные сургучные печати.
— Ух ты! Ну, поздравляю, победил! Теперь лети сюда и побыстрее!
— Куда это, сюда?
— В Лас-Вегас. До Нового года успеешь?
— В Вегас? — недовольно переспросил Стивен. — Чего — в Вегас?… Я хотел в Нью-Йорк. Знаешь, Новый год у нас, русских, — главный праздник, и его с семьей встречают…
— Как знаешь. Но понимаешь, Марти Гаруччи прилетел в Вегас. Что-то затевается. И потом, я думал, что ты заслужил поприсутствовать при их аресте.
— Хорошо, — подумав ответил Стивен. — Попробую прилететь.