- Крисп? – не понял Марцелл.
- Что, отец?
- Я спрашиваю, то, что сказал этот господин – правда?
Крисп с трудом, словно его шея вдруг стала каменной, кивнул. Но отца это не устроило.
- Не слышу! – повысил он голос.
Крисп внутренне сжался, мысль его лихорадочно заметалась в поисках выхода, однако времени на раздумье не было. Марцелл уже с возрастающим подозрением смотрел на сына. И тогда Крисп, пытаясь оправдать себя тем, что защищает отца Нектария и того же Плутия, не в состоянии противиться страху перед разоблачением, через силу выдавил:
- Да… отец!
Сказал, и… ничего не изменилось вокруг.
Морская пучина не разверзлась и не поглотила Криспа вместе с отцом и вынудившим его на ложь Плутием. С неба не обрушился черный смерч и не унес его за собой. Не поднялась над судном грозная волна, чтобы навсегда смыть его с лица земли…
Наоборот – всё также ярко горел, потрескивая фитилями светильников, канделябр… тихо плескалась о борт игривая волна… И Марцелл уже почти дружелюбно говорил Плутию Аквилию:
- Все в порядке. Можешь идти. Прости за то, что подверг тебя допросу – сам понимаешь, служба! А донесение свое можешь написать в капитанской каюте. Я отдам распоряжение Гилару!
Плутий Аквилий незаметно подмигнул Криспу, давая понять, что их договор остается в силе, и вышел из каюты. Оставшись наедине с сыном, Марцелл, вспомнив то хорошее, с чем пришел, с улыбкой сказал:
- А ведь у меня приятная для тебя новость, сынок! Этот Плутий Аквилий прав – завтра утром мы действительно приходим в порт. И не в какой-нибудь, а - в Афины! И у нас с тобой будет целый день на осмотр этого величайшего, после Рима, конечно, города всех времен и народов.
- Но, отец…
- И слушать ничего не хочу! Я проведу тебя по самым интересным и красивым местам, мы зайдем в лучшие лавки, посетим амфитеатр…
- Отец…
- … Я куплю тебе всё, что попросишь, ты сможешь посмотреть на всё, что захочешь, отведать всё, что пожелаешь! Лучшая одежда, развлечения, яства!.. - не слушая, продолжал Марцелл. – Пойми, я хочу, чтобы ты знал, от чего отказываешься! Ведь боги или, как ты там говоришь – Бог, для чего-то же дали людям всё это!
Последние слова отца показались Криспу убедительными. Конечно, отец Нектарий нашел бы, что ответить на это Марцеллу. Да так, что тот и думать забыл бы про своих богов! Но сейчас он был далеко. К тому же, в голове Криспа вдруг мелькнула лукавая мысль.
Он быстро взглянул на отца и согласно наклонил голову:
- Хорошо. Я… согласен!
- Что? – с подозрением посмотрел на него Марцелл, никак не ожидавший столь быстрого согласия сына.
- Согласен! – повторил тот. – Но… при одном условии. Когда мы вернемся, ты поговоришь с отцом Нектарием. Я тоже хочу, чтобы ты знал, от чего отказываешься!
- И о чем я должен с ним говорить?
- Ни о чем! Тебе даже не нужно будет ничего говорить! Просто придешь и поглядишь… то есть, послушаешь!
- Ну, если так, то ладно… Приду и посмотрю! – усмехнулся Марцелл.
- Правда? – обрадовался Крисп.
- Обещаю! Хотя, думаю, после нашего возвращения в этом уже не будет никакой надобности! – предупредил Марцелл и протянул сыну золотую монету. – Бери! Это тебе - на мелкие расходы!
- Что это? - не понял тот, никогда не державший в руках ничего больше серебряного денария...
- Римский ауреус. На него ты и сам сможешь купить в Афинах все, что захочешь! Я выбрал для этого самую полновесную, красивую монету и подписал ее тебе на счастье. На счастье и держи!
Золото ослепительно красиво блестело, притягивая взгляд. На одной стороне был изображен император. На другой – стоящая в скорбной позе женщина. Над ней было написано – «Дакия». В те времена не было газет, и информацию черпали из монет. По ним узнавали, кто стал новым императором, над кем он одержал очередную победу, а также о том, что он заболел, выздоровел или наоборот… Судя по этому золотому, Деций только что победил Дакию. Крисп принял монету, удивляясь её приятной тяжести, поднес ближе к канделябру и с благодарностью оглянулся на отца. Прямо под суровым профилем императора Деция на ней и правда была выцарапана небольшая «F» - первая буква латинского слова «счастье»…
7
Отец Тихон с недоумением и ужасом взглянул на Валентину…
- Почему так болит сердце? Что меня душит, мама?
- Васенька, родненький, не умирай!
- А разве я… умираю?
- Нет, ты будешь жить! Ты проживешь еще долго-долго! Ты еще переживешь нас с папой! Только, пожалуйста, не умирай…
Валентина набрала полный шприц и подошла к отцу Тихону.
- Благослови, Господи, руки врачующих! – с улыбкой кивнул он ей.
- И шприцующих! – прошептала Лена, с ужасом глядя на происходящее.
- Ленка, марш отсюда! – коротко приказала Валентина.
Хлопнула дверь.
- Валентина! А почему ты мне о муже своем ничего не говоришь?
- А чего говорить – что толку?
- Ну почему? В любом правом деле есть толк!
- Может, и есть, да не про нашу честь! Кому горе, а кому море!
- Ну и кому это – море?
- Кому-кому… Григорию Ивановичу! Когда сына бывшего губернатора на охоте убили, так всё это дело на моего Лешку и списали.
Отец Тихон с недоумением и ужасом взглянул на Валентину:
- Как это списали? Зачем?!