Столкнувшись со мной однажды на лестничной площадке, он распахнул дверь своей квартиры и попросил меня войти и посмотреть, как устроилась у него моя племянница. Я вошла и посмотрела. И только ахнула. Посреди комнаты стоит кресло, вокруг него разбросаны горелые спички, клочки ваты, фантики от конфет. На столе груда немытых тарелок, засохшие куски хлеба, на незаправленной кровати мятая одежда, в углу нечищеная обувь. Сама Татьяна, лохматая, в засаленном халате, полулежит в кресле и, не обращая внимания на царящий в помещении беспорядок, преспокойно листает какую-то книгу.
Тут я не стала разоряться, позвала грязнулю к себе и потребовала объяснить, что все это значит.
— Пойдешь ведь опять в общежитие! — пригрозила я ей.
— Никуда я не пойду. Это он пускай катиться на все четыре стороны. Вытурила всех его дружков и его вытурю!
— На каком основании?
— А на том, что у меня, человека с дипломом, занимающего инженерную должность, нет жилья, а у него, работяги и алкаша, двухкомнатные хоромы…
— Но эта квартира… — начала было я, но тут же замолчала и велела убираться вон, к чертовой матери.
Однако она не ушла и продолжала в том же духе:
— Нечего защищать ничтожество это! Лучше пособите захватить его хату!
Сначала я не поверила, что она всерьез мне это предложила (никогда в жизни никто не делал мне подобных предложений). И, решив, что хорошо было бы выдать Татьяну за этого холостяка, так как ей, с ее вздорным характером, лучшей партии не найти, принялась ей внушать, что он, хоть и не имеет высшего образования, неплохой, порядочный человек. Выпивает иногда, но не алкаш. Трудится, по месту работы на хорошем счету, потому что дело свое знает и не прогуливает. В доме со всеми в дружеских отношениях.
— И к тебе отнесся по-человечески, а ты не ценишь этого!
Я не сомневалась в том, что приглянулась она ему и продолжает нравиться, иначе разве позволил бы он квартирантке командовать собой. Но как только намекнула, что он, наверное, хотел бы на ней жениться, она встала на дыбы:
— Он маленького роста!
— Но и ты не высокая.
— Я замуж пока не собираюсь!
— Тогда освободи этот дом. Нельзя с мужчиной жить в смежных комнатах, если он тебе никто.
— Я тоже так думаю! — с азартом подхватила она, — А потому рано или поздно избавлюсь от него. И вы мне поможете в этом.
— Я? Еще чего?! — убедившись, что она не шутит, рассмеялась я, давая понять, что она порет чушь. — С какой это стати?
— С той самой, что вы — моя родная тетя. А родственники обязаны стоять друг за друга горой!
— В хороших делах, согласна. А то, что тебе в башку втемяшилось… И как же ты собираешься своего добиться? — добавила я строгости в голос. — Подстроить парню какую-нибудь пакость, а затем в тюрьму упечь? Да еще при моем содействии? Напрасно ты на это рассчитываешь. Как говорится, не на ту наскочила.
Она молчала, сердито нахмурившись и глядя в одну точку в пространстве как бы невидящими глазами. Обмозговывала, наверное, как ей дальше быть. А, может быть, раскаивалась, что посвятила меня в свой преступный замысел.
Не потеряв надежду образумить зарвавшуюся девушку, я продолжила:
— Выбрось эту ахинею из головы. Парня уважает весь дом. Все знают, что он очень покладистый. Про таких говорят: "И мухи не обидит". И если что-нибудь неладное стрясется и в это дело вмешается власть, все встанут на его сторону. И я в том числе. Предупреждаю тебя, чтобы после не обижалась. Учти: это не твой пирожок. Покинь дом Егора по-хорошему. Не доводи до зла.
Но зря я распиналась перед нею, речи правильные говорила. Мерзавка эта меня не послушалась. Я не стала дожидаться, когда случиться что-то непоправимое. Известила соседа, что моя родственница собирается захватить его квартиру, и посоветовала доверчивому человеку, пока не поздно, указать ей на порог.
Хотя на самом деле Егорушка наш не слишком был умен, он сразу же усек, что "свадьбы не будет", и начал предпринимать необходимые меры, чтобы, давая "невесте" от ворот поворот, не очутиться ненароком за решеткой.
И вот настал момент, когда он, раскрыв дверь своей квартиры настежь, спокойно и вежливо предложил Татьяне освободить его "квадратные метры", поскольку она не выполняет условия их договора. Чтобы меня не подвести, Егор, конечно, не сказал, что это "выселение" организовал он совсем по другой причине, не из-за неряшливости постоялицы.
Не зная главного, уверенная в том, что этот молодой человек влюблен в нее, следовательно, заинтересован в том, чтобы она осталась, словам его Татьяна не придала никакого значения. Напевая веселую песенку, продефилировала на кухню и принялась мыть посуду, собралась наконец-то навести чистоту. Егор последовал за нею и повторил сказанное тем же любезным тоном. Она опять, что называется, нуль внимания, фунт презрения.
Вода шумит, выбегая из крана. Танька под эту "музыку" поет. И что хозяин говорит, к ней адресуясь, уже вовсе не разберешь.
Пришли заранее приглашенные Егором его товарищи. Дядьки ростом под два метра, неузкие в плечах. Завернули кран потуже. Принялись разжевывать квартирантке сказанное хозяином. Наступать на нее, как она совсем недавно на них наступала. Грозить, что, если по-доброму не уберется, выволокут, схватив за шкирку.
— За шиворот меня брать нет закона! — не сдавалась Татьяна, надеясь отбрехаться от всех. — Попробуйте пальцем тронуть, посмотрите, что вам за это будет!
— А жить в чужой квартире без разрешения хозяина, без прописки — такой закон разве имеется?! — орали добрые молодцы, окружив самозванку со всех сторон.
Шум, вырывающийся из распахнутых дверей квартиры, слышен был, по всей вероятности, даже на улице. Желающих узнать, кто базарит и из-за чего, оказалось очень много. Сбежался весь подъезд, а может быть, весь дом. И я стояла на лестничной клетке, прижавшись спиной к стенке. "Выставила все же меня на позор, дрянь такая!" — кляла я ее про себя. Зашла в квартиру, велела сматываться поскорее, пока цела.
— На каком основании ты хочешь остаться здесь, вопреки запрету хозяина? — громким голосом спросила я у негодяйки, стараясь привести ее в чувство.
Ответа не последовало. Попробовала бы она сейчас, здесь, в окружении простых людей, среди которых "шибко грамотных", как говорили в пору моей юности, были единицы, ляпнуть про свой диплом, которым она так гордится, который, как ей кажется, дает право посягать на чужую собственность, боком вышло бы это слово.
Народ все прибывал. Мужчины, женщины, молодые, старые, — стояли плотной толпой, занимая каждую ступеньку лестничного марша. И все, без исключения, с ненавистью смотрели на виновницу скандала. В науках эти простые люди разбирались слабо, но в законах не хуже, чем она, дипломированная дрянь.
В этом доме Егор родился и вырос. Те, кто постарше, помнили его ребенком. Помнили его мать. Она рано овдовела, сына поднимала одна. Всю жизнь трудилась. Заработала квартиру. Но не для этой же хищницы! Нет, не дадут они Егора в обиду. В случае чего пойдут в свидетели. Кое-как дошло до Татьяны, что номер ее сорвался. Огрызаться она перестала. Сдрейфила, наверное, но виду не подавала. И уходить как будто не собиралась — из упрямства.
Не знаю, чем завершилось бы противостояние авантюристки целой массе честных людей, если бы одного из приятелей Егора не осенило, каким способом, не применяя физическую силу, можно выдворить из квартиры сию "оторву". Зашел он в комнату, которую она занимала, запихнул в саквояж, валявшийся в пыли под столом, все женские вещи, какие ему под руку попались (это были ее "манатки", других женщин не было же в доме), и выставил сей "багаж" в подъезд. Увидев это, Татьяна мигом опомнилась. Вытерев руки о грязное полотенце, выскочила из квартиры. Дверь за ее спиной захлопнулась, щелкнул замок.
Потерпевшая поражение племянница моя подлетела ко мне, рассчитывая, должно быть, что я ее, такую несчастную, пожалею сейчас и за белу ручку поведу в свои апартаменты.
Возможно, только ради того, чтобы, будучи выставленной из квартиры Егора, униженной и оскорбленной, переметнуться в мою, она и затеяла весь этот спектакль. Настойчиво и планомерно добивалась одного — поселиться у родной тетки. В том, что я с сочувствием отношусь к ней, за истекшее после переезда в Зимний время она успела убедиться. Жить к себе не взяла, однако носилась с нею, как курица с яйцом, внимания ей уделяла куда больше, чем своей дочери. Уповая на эту мою слабинку, она и возомнила, вероятно, Бог весть что. Что если не Егора, так меня удастся ей облапошить. Но ошибалась, считая меня неисправимо мягкотелой. Посрамленная вместе с нею, в эту трудную для нее минуту я даже не подумала протянуть руку помощи получившей по заслугам интриганке (тем более, что заранее предупреждала ее об этом). Велела ей:
— Тащи свой баул в общежитие!
Высоко подняв плечи, прокладывая огромной своей сумкой дорогу себе в толпе, стала она спускаться вниз по лестнице, сопровождаемая возгласами возмущения. Поражаюсь: как только не отдубасил ее никто?! Могли ведь вообще затоптать ногами: до того она обозлила всех, "обострила", как теперь говорят…
Но это еще не конец истории.
Радуясь, что кровопролития не произошло, что плутовка благополучно выбралась из подъезда, вошла я к себе. Думая, что инцидент исчерпан и можно заняться своими делами (а таковых было у меня предостаточно: я же в это время еще в школе работала), вытащила из портфеля ученические тетради, разложила на письменном столе. Но заняться проверкой не успела. В дверь вдруг позвонили. Я предположила: Танька, негодница, вернулась, чтобы поплакаться на моем плече. Но такие, как она, не любят хныкать. Предпочитают доводить до слез других.
Даже не посмотрев в "глазок", открываю: на пороге молодой мужчина в милицейской форме. Этого только не хватало! Отступаю на шаг, даю ему войти в прихожую. И тут, вслед за ним, вплывает (кто бы вы думали?) — Татьяна. На высоких каблуках, в красном шерстяном платье (дело было в мае), как статуэточка точеная, длинные черные волосы по плечам распущены.
Если бы не густые, широкие, точь-в-точь как у мужа моей сестры, брови (их она ни за что не соглашалась выщипывать, уверяя, что это ее "изюминка", на которую "западают" мужики), Татьяну можно было бы и хорошенькой назвать.
— В чем дело? — овладев собой, спрашиваю у милиционера.
— Как вам не стыдно? — в свою очередь задает он мне вопрос — Не берете к себе девчонку, племянницу. Принуждаете жить в общежитии. А знаете, что там творится?
Нашла управу красотка, если не на соседа моего, за которого заступился весь дом, то на меня, надеясь, что меня защитить от ее нападения будет некому. Вот стерва!
Что я должна была ответить сердобольному лейтенантику, этому новоявленному покровителю молоденькой и непорочной, по его мнению, девушки? "Извините, мол, простите. Виновата, исправлюсь"?