— Они теперь не отстанут от вас, — продолжала Галя.
Однако я еще не догадывалась, к чему она клонит.
— Залезли вы с мамой в Юдинский капкан, — сестра никак не решалась перейти от вступления к главному. Я по-прежнему молчала, ожидая, когда она перестанет наводить тень на плетень и прямо скажет, чего ей от меня нужно. Наконец-то она решилась открыть свои карты и вот что предложила мне:
— Давай продадим это яблоко раздора и разделим пополам деньги! — таким легким, веселым тоном это было сказано, точно речь шла не о целом саде, который мама называла "золотым дном", а лишь об одном яблочке оттуда.
"Вот, стало быть, зачем она, удаляясь, потянула меня за собой: чтобы, застращав Юдиными, лапши мне на уши навешать. Сперва Ирина, теперь Галина. Ничем она от Юдиных, прохвостов этих, не отличается. Одного поля ягодки. Или, как сейчас говорят, солдат из той же роты. Как будто не нам с мамой она родственница, а нашим противникам", — подумала я, а вслух невозмутимо, как и сестре Родиона, правда с укором, заявила:
— Интересно ты рассуждаешь, нелогично вовсе: собственность маме принадлежит, а мы с тобой ее загоним и выручку себе возьмем. С какой стати? Что-то не врублюсь я.
— От греха подальше, — не отставала от меня эта пройдоха.
— Ты пойми! — начала я уже сердиться, — Мне нужен сад, а не деньги. Нужно мне, чтобы дети мои летом сюда приезжали, отдыхали бы здесь. Грелись на солнышке. Они же на севере живут, где по полгода ночь! Ты это себе представляешь?! Но не на крайнем севере, где хорошо платят, а в Архангельской области, в уже освоенном крае, и получают совсем не много, без всяких надбавок. Им не на что на юга по курортам ездить. Одно у них спасение — бабушкин "райский уголок". Далее. У тебя есть собственный земельный участок, даже два. Третий, естественно, тебе ни к чему. Деньги тебе подавай. Но сколько за это мамино детище удастся выручить? Гроши. Домик-то ведь на шестисотке плохонький, считай совсем его нет. Кроме того, и это главное: продать-то сад можно лишь один раз. А что на этой земле растет — много раз. Каждый год. Как мама говорит: купил — нажил, продал — прожил. Это ей еще дедушка беленький объяснил, наш с тобой прадед, седой старичок, помнишь, мы к нему в гости ездили, когда маленькие были?
Сестра шумно вздохнула, убедившись наконец, что переспорить ей меня не удается, и пошла своей дорогой. Сделав несколько шагов, обернулась и крикнула:
— Надо клубнику пересадить! Измельчала совсем. Придется тебе перекопать часть участка. Мама покажет где, я ей объяснила.
Галина была уже опытный садовод. Поэтому я и выбрала ее себе в помощницы, хотя, как и Юдины, доверия она мне не внушала. Был у нее еще один плюс, который я учитывала. Супруг ее, Антон, в наши семейные дела не лез. Как и Родион, не помогал маме в саду, но, в отличие от Родьки, на эту собственность тещи рот не разевал. Не оказывал жене поддержку в ее стремлении отломить кусок побольше от общего пирога. А потому, считала я, с Галкой неопасно иметь дело. С нею одной я как-нибудь справлюсь, если она начнет вдруг, как сегодня, поворачивать "не в ту степь". Мама, как и я, не доверяет Галине, хоть на старости лет разобралась наконец в своем первенце, а это значит: на поводу у плутовки не пойдет. Так что пусть работает сестричка моя на маминой делянке в меру своих сил, когда меня в Летнем не бывает. Когда же я буду здесь, сама со всеми делами на участке справлюсь. Теперь, когда "квартирный" вопрос окончательно решен, заниматься нужно только садом. Это уже облегчение.
Однако несколько дней на участке я не была: простудилась в день переезда, болела.
В придачу к квартире надеялся Родион получить не только сад, но, как и следовало ожидать, еще и меня. Жить в его доме, да ему не принадлежать — слыхано ли дело? Так не хочется писать о том, как он ко мне подбирался! Но и умолчать об этом нельзя. Днем я почти все время отсутствовала. А вечером и рано утром…. Первую ночь, пока узлы не были разобраны, я спала в маминой комнате, на старом ее раскладном диване с выпирающими пружинами, которые называла "будильниками". Когда мебель была расставлена и в квартире наведен порядок, я перебралась в гостиную, на мягкий, точно взбитая перина, диван. Эта часть импортного гарнитура, как и весь гарнитур в общем — предмет гордости семейства Юдиных (впрочем, я уже говорила об этом). Не каждая семья, а только лишь обеспеченные люди имеют возможность приобрести такую шикарную мебель. Обитый красивой и прочной материей диван — не раскладной, а раздвижной. Когда его раздвинешь, получается широченная кровать, хоть четверых на нее укладывай, а если не раздвинешь — он очень узкий, всего лишь один человек может на нем улечься, другому рядом с ним, тем более такому пузатому верзиле, как Родион, не только лечь, сесть будет негде. Разрешая мне занять это спальное место, Лида предупредила:
— Учти, лежанка эта, хоть и на колесах, раздвигается с большим трудом, у тебя силенок не хватит ее двигать.
Догадавшись, почему она мне это говорит, я немного рассердилась и ответила ей не очень вежливо:
— А я и не собираюсь этим заниматься. Надеюсь, и так умещусь, ничего не переиначивая: недлинная и нетолстая (рост мой — 164 см, вес в то время был чуть больше 50 кг).
— А… Тогда ладно,? просияла сестра, и я примирительно улыбнулась.
Не устраивало меня на новом месте лишь одно — то, что в дверях гостиной, которая ночью превращалась в мою спальню, не было замка и я, укладываясь почивать, не могла запереться изнутри. Родьке же это, как видно, очень нравилось. Каждое утро, встав пораньше, под каким-нибудь благовидным предлогом он прокрадывался ко мне в комнату и подолгу кружил вокруг моей постели, как кот вокруг кринки со сливками. Проснувшись, я не открывала глаз, притворяясь спящей. А за завтраком, сидя с ним на кухне за одним столом, делала вид, что ничего не знаю. Только один раз, не выдержав, напомнила ему, что я — родная сестра его жены. На это он ничего не ответил, лишь скорчил кислую гримасу: подумаешь, мол, сестра! Не моя же, а всего-навсего моей жены. А что такое для него жена? Пожив с ним под одной крышей, я убедилась, что супруга для него — прислуга и больше ничего.
Примчавшись с работы, начинала Лида мыть, стирать, варить. Вертелась, как белка в колесе. Полы намывает она несколько раз в день. Так и ходит с тряпкой в руке. Не успеет он просохнуть, она снова начинает его тереть. А Родион, который уже вышел на пенсию (на льготных условиях) и не торопился пока подыскать себе какую-нибудь, даже легкую работу, имея предостаточно свободного времени, палец о палец не ударял, чтобы помочь супруге по хозяйству. Бродит по квартире из угла в угол и восторгается трудолюбивой своей Лидусей. Покрикивает только:
— Миленькая! Принеси мне это!
— Миленькая! Подай мне другое!
Вылезая после еды из-за стола, нежно поглаживает свое голое брюхо, которое так и вываливается у него из штанов, приговаривая при этом:
— Как поешь, сразу веселее на душе…
— Не зря же говорят, — вставила я однажды, рискуя взбесить хозяина, — что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. — Но он в ответ на это мое ехидное замечание лишь улыбнулся польщенно. Нашла Лида подход к своему благоверному. Научилась готовить, как в ресторане. И покорила этим своим искусством, как уже было сказано, не только мужа, но и маму. Правда, мужа, как мне кажется, навсегда, а маму — ненадолго. Не прожили они все вместе и двух недель, она начала охать и вздыхать, раскаиваться, что съехалась с дочерью и зятем. Когда мы оставались с нею вдвоем, она твердила:
— Я им квартиру подарила, а что они мне? Ничего. Пусть бы ничего не дарили, только то бы сберегли, что у меня раньше было. Иконы мои куда-то задевали, безбожники. Пускай бы висели в моей комнате, пока я жива, чтобы не краснеть мне перед людями, когда в гости кто приходит.
— Иконы я заставлю их тебе вернуть, сама в углу прилажу. И будешь на них молиться. А на мелочи не обращай внимания. Главное, ты теперь не будешь одна, — старалась я успокоить маму, но она продолжала гнуть свое. — В семью, говорят, в свою взяли. Сироту взяли в дом. Что было мое, все повыбрасывали и расколотили. Дура я, дура, что с ними соединилась. Хоть и плохой человек Шура (соседка по старому маминому дому), а правильно говорила: "Если нет ума, соединяйся".? И так она переживала из-за этой своей оплошности, что то и дело нам приходилось вызывать для нее "скорую помощь". Хорошо она чувствовала себя только в саду, где ничто после ее переезда не изменилось. Я частенько брала ее с собой, когда ехала туда, несмотря на то, что это было очень хлопотно. Сидя в тенечке, на завалинке, она вела привычный разговор: как это сад продать? Такое добро — в чужие руки отдать?! А потом разве напокупаешься этих ягод? На какие шиши? Да и что без сада делать? Сидеть или лежать дома безвылазно. Какая это жизнь? Нет, пока человек живой, он должен шевелиться.? Еще и для того стремилась она попасть на свою делянку, чтобы соседи видели, что хозяйка здравствует, чтобы прекратилась наконец надоевшая мне хуже горькой редьки болтовня о том, что участок продается…
Занималась я сейчас в основном тем, что мне Галина велела — перекапывала землю под викторию. А это оказалось самым трудным. Куда ни воткнешь лопату — везде корни тех деревьев и кустов, которые спилил Родион, когда чистил сад. Он должен был, по идее, все лишнее не рубить и не пилить, а корчевать, раз уж мама за этот труд с ним расплачивалась тем, что тогда было денег дороже — спиртным. Он сделал лишь то, что и я не отказалась бы выполнить еще прошлым летом и без всякой платы, если бы мама дала мне такое поручение. Но она, должно быть, пожалела меня, не стала так сильно загружать, а сама я не догадалась за эту работу взяться. Какой я еще садовод? Если бы в этом году не пришлось мне задержаться у себя дома из-за свадьбы Петиного брата, я бы еще весной, не прибегая к помощи зятя, навела порядок в своих владениях, и не пришлось бы маме так расстраиваться….
Тянуть корни из земли, когда дерева или куста уже нет, не так-то просто. А выкапывать их необходимо, так как они дают побеги. И делянка наша, того и гляди, опять зарастет. И снова соседи закричат, что участок запущен, хозяйка не справляется и надо его другим продать. Вот и копала я изо всех сил с утра и до ночи, со свойственным мне упорством, не присаживаясь, не обедая. Смотрела, смотрела на меня мама, да и обронила как-то:
— Ну, ты молодец. Честно трудишься. Придется мне тебя отблагодарить.
— Какая благодарность, мама?! — протестуя, воскликнула я. — Сад ведь мой, мне же ты его завещала!
— Ну и что же?!
* * *
Пока мы, три дочери наших родителей, жили с ними, и они, чтобы поскорее выдать старшую замуж, одевали Галину, как куколку, а младших, меня и Лидию, наряжали в ее обноски, мы, обиженные обе, никогда друг с другом не вздорили. Теперь же, когда по стечению обстоятельств, в основном из-за того, что Юдины решили завладеть маминой квартирой любой ценой и приняли поставленное мною условие, не собираясь его выполнять, мы с младшей сестрой, очутившись под одной крышей, уже не ладили друг с другом. Она, безумно ревнуя ко мне своего благоверного, мечтая лишь о том, как бы поскорее от меня избавиться, начала просто набиваться на ссоры. Однажды, вернувшись из сада поздно вечером, я пожаловалась маме, что сильно устала. Лида влезла в наш с мамой разговор, заявив таким насмешливым, снисходительным тоном, будто чувствовала свое превосходство надо мной, будто она была старше меня, мудрее, всю жизнь трудилась, а я баклуши била:
— Тебе бы сейчас еще парочку детей.
Злость прямо-таки заклокотала во мне, но я не дала ей выхода, не стала отчитывать младшую сестру, лишь бросила через плечо:
— У меня, дорогая моя, не по двое было в течение тридцати лет, а по сорок два в каждом классе, а групп, чтобы ставку набрать, по четыре, а то и больше (Ведь в то время, когда я в школе работала, действовал закон о всеобщем обязательном среднем образовании. Учились все, кому не лень, в том числе и ленивые. Школы и классы были переполнены).
Лида не нашла, разумеется, чем крыть сказанное мною, сразу же, что называется, "заткнулась". Трудно ей спорить со мной. Голова плохо варит. Сама про себя как-то сказала: "У меня куриные мозги". Не знает, что через минуту надо будет говорить, но все равно придирается, задирается.
Во второй раз поцапались мы с младшей сестрой при старшей. Между прочим, она и организовала нам с Лидой эту стычку, будучи всех больше заинтересованной в том, чтобы Юдины побыстрее выставили меня. Ей очень хотелось, чтобы я пораньше уехала к себе домой, а она, Галина, осталась бы в мамином саду полновластной хозяйкой и весь урожай присвоила бы.
Начала эта провокаторша с того, что нагрянула к нам ни свет ни заря, когда я еще спала в гостиной (мама, Лида и Родион рано ложились и рано вставали; я же, предпочитая работать по холодку, вечером, поздно отходила ко сну и поднималась поздно), и провела с хозяевами целенаправленную беседу, стараясь настроить их против меня.
Пробудилась я лишь тогда, когда Родион, "заведенный" свояченицей, выбегая из квартиры, в сердцах хлопнул дверью (что она зятю наговорила, пока умолчу). Раскрыв глаза и взглянув на часы, которые были у меня на руке, я подумала, что еще можно поваляться немножко, и чуть было снова не заснула. Но тут услышала голоса, доносившиеся из другой комнаты, Лидин и еще чей-то, женский. Узнав наконец вкрадчивый говорок Галины, крикнула сестрам:
— Идите сюда, я не сплю! — они вошли ко мне
Я лежу, они стоят. Вернее, младшая стоит, а старшая снует туда-сюда, поворачивается то вправо, то влево, руками размахивает, показывая, какую нужно сделать перестановку в гостиной, чтобы мебель лучше смотрелась: где поставить "стенку", где диван, куда передвинуть кресла, какой столик между ними поместить, какие цветы подобрать к обоям. Одним словом, продолжала "обрабатывать" недалекую Лидуську. Укусив, давала меду ей и мне заодно пудрила мозги, собираясь сделать важное сообщение, которое должно было сыграть роль зажженной и брошенной в стог сена спички. Она, Галина, хорошо знала, как легко воспламеняюсь я. Лида моложе меня на три года, Галины — почти на семь и всегда охотнее внимала ей, нежели мне, несмотря на то, что я ее никогда не обманывала, а Галина — постоянно, выменивая у нее на какие-нибудь старые свои тряпки ее лучшие наряды, за что не раз нашей младшей сестренке влетало от ее супруга.
Сейчас Лида, развесив уши, впитывала каждое слово обманщицы.
— В общем, — решив, должно быть, что подготовительная работа завершена и пора переходить к тому, ради чего она сюда явилась, Галина добавила к сказанному, адресуясь уже не столько к Лиде, сколько ко мне, стараясь задеть за живое и заставить вмешаться в разговор,? это большое счастье обрести совершенно бесплатно такую вместительную, роскошную квартиру, настоящие хоромы. Не знаю, сколько стоила бы она, если бы продавалась. А кооперативная трехкомнатная по нынешним временам (это был 1989 год) стоит одиннадцать тысяч.
Галина своего добилась. Сказанное ею поразило меня в самое сердце.
— Вот именно! — окончательно проснувшись, горячо откликнулась я. Быстренько выбралась из постели, пригладила волосы, надела халат и, поддавшись на провокацию, заявила, правда дружеским тоном, никого не собираясь обидеть или что-то отнять у Юдиных и не представляя даже себе, что за этим моим высказыванием последует (я же не знала содержание беседы, которую старшая сестра провела с супругами Юдиными, пока я спала). Сумела Галина, хитрая, как лиса, в отличие от меня, простофили, не говоря уже о несмышленой Лиде, обвести нас с нею, вместе взятых, вокруг пальца — Одиннадцать тысяч! Это здорово. А сад мамин оценили всего лишь в тысячу четыреста. И это значит: получив первое, не надо претендовать на второе.? Повторяю: это заявила я. И что тут сразу началось!
— Ты думаешь, что мы за квартирой погнались? Да мы маму пожалели! — Лида разразилась бранью. Оскорбления в мой адрес так и посыпались. — Убирайся отсюда, чтобы сегодня же тебя здесь не было! — Я стояла, разинув рот от удивления, а она все орала и орала. — Мы решили разменять эту квартиру. Пусть маме достанется двухкомнатная, а нам и одной комнаты хватит. Разъедемся, тогда и ползай к ней и живи у нее, сколько тебе надо будет!
— Ах, вот оно что! — в ужасе вскрикнула я.? Вот почему тянете вы с пропиской. Маму, значит, пожалели и дальше так же будете оберегать. В двухкомнатную задумали спихнуть. Одну! Как будто она не жила в двухкомнатной и одна! От скандалов ее желаете уберечь, которые сами же и закатываете! Нет, милая, не в другую квартиру вы переселите ее, а в ту же самую, где она и жила. И сами вернетесь туда же, откуда пришли! Пусть соседи тебе там в рожу плюют. И сноха как следует отблагодарит. И те люди, которых вы с места сорвали, тоже! Давай! Давай! Действуй! — дала, наконец, я выход своему негодованию.
Бедная наша мама, ни слова она не проронила, когда мы с Лидкой ругались. Всех нас она умнее. Она же знала, что получится из этого обмена, и не хотела с Лидой соединяться. И вот все вышло так, как и должно было. И что же теперь мне-то делать? Хозяйка выгоняет, значит, надо хватать свои вещи и, щадя мать, уезжать скорее и подальше. Но как я уеду раньше, чем они пропишутся? Что они еще, беспардонные эти люди, без меня могут тут натворить?