Снейп лежал в объятиях чучела женщины, и светлые волосы надоедливо лезли ему в лицо. Убирать их Снейпу было лень.
Из окна проникал свет и тоже надоедал, Снейп щурился, но шевелиться не хотел. Не хотел он и разговаривать, только дышал, но боли не было, как и усталости. Он чувствовал на голове шишку и даже, кажется, запекшуюся кровь, но вместе с тем ему было комфортно — насколько, конечно, о комфорте можно было говорить в его плачевном положении. Тело было расслабленным, только немного мучила жажда.
— Вы плохо спите, Северус. Очень плохо, и мне приходится давать вам лекарство. Вы бы назвали это «зельем» — зелье Сна без сновидений. У него есть нехороший побочный эффект: если начать его принимать, то уже невозможно заснуть без него. Как жаль.
Снейп не видел Энни, но голос слышал откуда-то справа, оттуда, где теперь была капельница: там мелькало яркое рыжее пятно.
— Я не виню вас, Сев, — весело болтала Энни. Она возилась где-то у стойки с палочками. Потом Снейп почувствовал, как Энни подошла и отсоединила иглу от его руки. — Я виню только себя. Уехать и забыть покормить вас — непростительно. Но да, я такая… легкомысленная. Иногда.
Снейп поздравил себя с новой Энни. Насколько очередной вариант плох или, напротив, хорош, он пока не определился.
— Сейчас я сделала все: покормила, напоила, вы выспались… Вам нравится эта комната? Вы считали, что она моя, да? Но нет. В ней жила одна тень. Уходить не захотела, вам придется делить с ней постель, пока я не сочту нужным ее вышвырнуть. А как вам палочки? Что-нибудь получилось? Но здесь все равно нет вашей…
Энни несла счастливую чушь, а Снейп ждал, когда она снова сорвется. Он был уверен, что его прогулку безнаказанной она не оставит, что через минуту, через десять или через час ему придется ответить за попытку спастись.
— Книги, Сев, ты увидел книги? Зелья, как же я их любила! — Похоже, Энни развлекалась, как девочка. — Зелья и заклинания. И «Волшебные твари и где их искать»… Знаешь, я даже на тебя не сержусь. Наверное, я бы тоже не выдержала в одиночестве, это ужасно. Ужасно… Темный дом, никого нет, тишина и призраки… Страшные, неосязаемые призраки.
Энни села с правой стороны кровати. Снейп не мог повернуть голову, да и не очень хотел. Ему было слишком хорошо по сравнению с тем, что он испытывал раньше, настораживала только Энни — рыжая Энни. Слишком спокойная и неправильная, усыпляющая, как затишье перед бурей.
— Тянут холодные незримые лапы… Скажи, Сев, ты ведь не сердишься на меня? Я ударила тебя кочергой. Я подумала, что кто-то забрался в дом.
Энни стащила со Снейпа белокурый парик, бросила его на пол и принялась перебирать его собственные волосы.
— Я всегда думала, почему ты такой… Наверное, причина всему — твои зелья. Испарения. И твоя бледность, и нездоровый вид. Я не смогла бы жить в ваших подземельях, как здорово, что Шляпа отправила меня на другой факультет.
«Какая еще шляпа?» — раздраженно подумал Снейп. Болтовня Энни начинала его утомлять, но он терпел и не решался проявить характер.
— Стоило бы помыть тебе голову, но нет, не сейчас. Ты еще слишком слаб.
Снейпу смертельно захотелось заснуть. Отчего-то ему показалось, что сон окажется спасением от гнева Энни: он пропадет, а она, быть может, забудет обо всем, что было этой ночью. Он решил, что она накачала его чем-то, полностью подавляющим волю, потому что он не столько боялся, что было бы совершенно естественно, сколько был ее присутствием раздражен, но даже издавать подобие недовольного мычания ему было неохота.
— Сев, а может быть, мы уедем? — вдруг прощебетала Энни. — Далеко-далеко, туда, где нас никто не найдет. — Она поднялась, чем-то загремела, потом обошла кровать и встала прямо перед лицом Снейпа. — Смотри, что у меня есть.
То ли в ярком свете, то ли от избытка лекарств Снейпу показалось, что у Энни действительно ярко-рыжие волосы. Выглядела она не очень естественно, как молодящаяся дама средних лет, а прическа ее напоминала старое воронье гнездо.
В руках она держала кочергу.
— Если бы я ударила тебя чуть сильнее, я бы тебя убила, — просто заявила Энни. — Мне стоило больших усилий правильно рассчитать удар. А ты меня даже не видел — ты махал в мою сторону палочкой и, наверное, проклинал. Какие заклинания ты знаешь, а, Сев? Расскажи мне.
Энни села.
— Расскажи, — капризно попросила она, а кочерга угрожающе ткнулась Снейпу в нос.
Откуда-то возникло изображение: красные угли, пламя, раскаленная кочерга. Снейп уже где-то это видел, но как-то так, издали, со стороны. Он подумал, может ли подобное прийти в голову Энни, и решил, что — да, может. Только надеялся, что не придет. Он не был готов к таким пыткам. Ему было лень кричать и чувствовать что бы то ни было.
Энни тем временем вспоминала какую-то чушь.
— Мы были хорошими друзьями. Мы играли, мы колдовали. Ты говорил, что нам ничего не грозит, и нам и правда ничего не грозило. До тех пор, пока…
Снейп не слушал, только морщился, когда кочерга ненавязчиво утыкалась ему в лицо. Ярко-рыжая Энни была похожа на ведьму.
А она начала водить пальцем по груди Снейпа, сначала поверх одеяла, потом просунула руку к голому телу. Снейп уже не сомневался, что игривое настроение Энни — прелюдия к чему-то очень скверному, но Энни только выписывала на его коже знаки или буквы. Больше всего ему хотелось оттолкнуть ее и наорать — пошла вон, проваливай, ты меня утомила своей трескотней, и перестань меня трогать.
Снейп не знал, врет она или нет, умеет ли она колдовать или нет, да и временами начинал сомневаться, умеет ли он. Что все эти палочки — только игрушки, а все остальное — бред больного воображения. Энни рассказывала о детстве взахлеб, как об очень дорогом воспоминании, а Снейп думал, что все это тоже похоже на ложь. В остатках его памяти было все что угодно, только не Энни.
И не колдовство.
Энни стянула со Снейпа одеяло, какое-то время подумала, неотрывно смотря на его голую грудь. Потом она встала и обворожительно улыбнулась — или, по крайней мере, она так считала, Снейп же внутренне задрожал.
— Я сейчас приду.
Не было ее довольно долго. В прошлый раз ее отсутствие закончилось нервным срывом, и хорошо, что не у самого Снейпа. Тогда он выдержал, сейчас ему было все равно, только бы стояла тишина и никто не копошился рядом. Откуда-то были слышны подозрительные побрякивания, и, когда Энни появилась в комнате, Снейп понял, что худшее еще впереди. Так просто и так быстро она сегодня от него не отвяжется, и долгожданного покоя ему не видать.
— Ты небрит, Северус. Надо это исправить.
Снейп вспомнил про пеленки, которые Энни заботливо подкладывала под него. Сейчас они были бы кстати — он с трудом, не зная, лежит ли что под ним сейчас, удержался от непроизвольного мочеиспускания, потому что Энни поставила на прикроватный столик металлический поднос, на котором были тазик и опасная бритва. Жажда покоя была тут же сметена проснувшимся инстинктом самосохранения.
«Господи, — взмолился Снейп. — Пожалуйста. Господи, я очень хочу жить».
Энни села на кровать. Рыжие лохмотья совсем закрывали ее лицо, и что она вообще в состоянии видеть, Снейп не знал и даже думать не хотел, какая часть его тела будет невзначай отрезана. Что он вряд ли переживет бритье и останется в целости и сохранности, он уже не надеялся, наивно рассчитывал только, что будет не слишком больно или что он сразу же потеряет сознание.
Энни бережно готовила его к процедуре. Иногда она касалась его лица настолько нежно, что Снейп готов был орать от ужаса, но чаще просто пыталась открутить ему голову, что было больнее, но логичнее. «Логика, — думал Снейп, — не надо ее искать. Иначе самому можно спятить».
Он все еще был жив и цел. Он был готов продлить это состояние, только не знал, каким образом. Мозг орал «беги и спасайся», тело возражало — «бессмысленно, лучше быстрый конец, чем долгое его ожидание».
Энни зашипела каким-то цилиндриком в руке и обмазала Снейпа пеной так щедро, что он и сам перестал что-либо различать. Зато он услышал, как Энни раскрыла бритву, почувствовал, как она поднесла её к лицу, и затаил дыхание, ежесекундно готовясь к неотвратимой неизбежности.
Страх был только страхом боли. Снейп не понимал, что значат эти его «приливы», как он их назвал: следствие приема каких-то странный снадобий или иная реакция организма, а возможно, произнесенный пусть и про себя приговор переставал казаться пугающим. Если тебя сажают на электрический стул…
Говорить. Наша главная задача — говорить с ними, иначе они сойдут с ума.
Снейп вздрогнул, Энни вовремя отняла бритву.
— Осторожней, Сев, — капризно укорила она, — иначе останешься без носа. Без своего длинного, всюду сующегося носа.
Снейп еще раз повторил: «Говорить с ними, иначе они сойдут с ума». Он слышал эту фразу, а быть может, читал, но он знал ее там, в потерянном прошлом, и в том прошлом она была каким-то важным рецептом благополучия. Ни кому было положено говорить, ни с кем, ни почему кто-то должен был сойти от чего-то с ума, память ответов ему не дала, но он в очередной раз получил благословение от собственного подсознания.
Энни заботливо чиркала бритвой по его лицу.
«Меня ведут на казнь. Не знаю, что я сотворил и был ли тогда в рассудке. То, что произойдет, вопрос лишь только времени. Сейчас, или через секунду, или через четверть часа, но оно неминуемо. Я это знаю. Пока мне не больно — но я не почувствую боль и потом, я просто знаю, что не почувствую, потому что в тот момент, когда все кончится, меня не станет. И это будет хорошо».
Энни перебралась на другую сторону его лица. Снейп с незнакомой самому себе покорностью готовился уйти в мир иной.
«Никто не знает, что испытывают приговоренные в тот миг, когда совершается казнь. Иногда они спокойны, иногда они торопят своих палачей. Но палач профессионал, он точно знает, в какой момент опустить руку…»
Энни на секунду прервалась и сбросила с кровати чучело, оно упало на пол с глухим стуком и шелестом тряпок. Снейп не хотел открывать глаза. Все то же воспоминание подсказало ему, что тем, кого ведут на казнь, закрывают глаза, чтобы не видеть их страха. Или наоборот, но ему не хотелось видеть занесенное над ним лезвие бритвы.
— Ну, вот и все. Можешь открыть глазки!
И Снейп услышал, как Энни закрыла бритву и отложила ее в сторону.
Ничего не произошло. Это казалось бредом, и Снейп подумал — быть может, у нее бывают просветления? Или настроение у нее сегодня такое, что ему повезло. Или, может…
Да, определенно, решил он, настроение. Это было всего лишь успокоением, не имеющим с истиной ничего общего, но Снейп уже понял, что иногда лучше сделать вид, что истины не существует, и приоткрыл один глаз, потом второй.
Энни, продолжая улыбаться, водила теперь руками по его груди, все ниже и ниже, игриво стягивая одеяло, вот она уже добралась до живота. «Она положила бритву, — мелькнула мысль, — только не для того, чтобы ее взять именно сейчас?»
Но нет, ей было не до бритвы. Продолжая наглаживать Снейпа, она принялась расстегивать свое бесформенное платье. Делала она это медленно, нарочито медленно, дразня и не отрывая от Снейпа жаждущего взгляда.
Потом ей надоело, и она перестала тискать обессиленное тело, быстро расстегнула платье, встала, расстегнула его до конца и уронила на пол. Перед Снейпом была женщина если не в возрасте, то определенно за собой не следившая и оттого казавшаяся старше, рыхлая, бледная и абсолютно голая. Начиная от пупка, насколько мог видеть Снейп, шла редкая и вместе с тем обильная поросль темных коротких волос.
Энни выпятила вперед обвисшую грудь с расплывшимися, мягкими розовыми сосками и посмотрела на Снейпа.
— Ты всегда хотел этого, Сев, разве нет?
Снейп был готов поспорить на что угодно, что она ошибается, но он помнил о бритве и выдавил из себя ответную улыбку.
— Вот и хорошо.
В следующий момент он издал неприличный звук, потому что Энни с неожиданной ловкостью вскарабкалась на кровать и уселась прямо ему на пах.
— Сев?
Одеяло было как раз где-то там же, где и тяжелый зад Энни, может быть, чуть повыше. Снейпу это не нравилось, Энни тоже, и она заелозила, подскакивая и вытягивая одеяло.
Снейп был голый — к этому состоянию он начал уже привыкать, как дикарь. И он отдавал себе отчет, что обычно происходит между голым мужчиной и голой женщиной, и признавал, что полностью голыми для этого процесса быть необязательно. Он даже помнил, как он должен быть к процессу готов, но совершенно безразлично отнесся к тому, что готовности не было. Хотя все то же вредное подсознание тут же напомнило: его реакция неправильная, какая бы образина ни трясла перед носом мужчины сиськами, а уж тем более — ни терла бы о вялый член промежностью, отсутствие природой предназначенного прилива крови к нужному органу для любого мужчины — повод для паники. А он накачан какой-то непонятной гадостью, его пытается соблазнить неприятная, неухоженная, дурно пахнущая женщина с нездоровой психикой, он в стрессе, ему все равно.
Снейп взвешивал все за и против и склонялся к тому, что черт с ним, с приливом крови, и с тем, что он равнодушен к собственному падению. Те, кто истерил по похожему поводу — а внезапно Снейп вспомнил, что повод был нередко причиной даже для самоубийства, — просто сами не ходили по краю.
Снейп ходил. Тем более что пока он предавался размышлениям, Энни потихоньку свирепела. Она уже не поглаживала его грудь и живот, а царапала, и вжималась что есть силы в его пах и терлась, издавая при этом не то стон, не то рык. Снейп тоскливо смотрел на ее усилия. Лицо Энни покраснело, исказилось, рыжие волосы съехали набок, открыв серые, блеклые, ее собственные.
Снейп закрыл глаза. «Пусть делает, что хочет, — безразлично подумал он. — Я устал». Устал он в том числе от воспоминаний, приходивших так вовремя и так некстати. Их было иногда слишком много, Снейп не знал, как их объяснить и что с ними делать. Прежняя жизнь просыпалась в нем, только не давала главный ответ: кто он и что он тут делает, как ему быть и как спастись, прекратив этот ужас.
Энни встала, на лице ее была написана неудовлетворенность.
— Сев, что это значит? — раздраженно спросила она, поправляя свою рыжую копну. — Ты эмоционален, в тебе бездна страсти. По крайней мере, была. Я знаю, что ты не чурался борделей, и только надеюсь, что это… — Она вдруг всхлипнула. — Сев, это может быть последствием твоего ранения. Яд, все этот яд, ну конечно…
Снейп закрыл глаза. Яд так яд, пусть вешает вину на что угодно. Он и так чувствовал себя как оплеванный.
Энни протяжно застонала, замотала головой, потом аккуратно пристроилась на кровати рядом со Снейпом. Она была горячей, неприятно пахла и прижималась так развратно и откровенно, что он подумал — за кого она себя выдает?
И тут же его пробила догадка. Спасение, иначе он не мог назвать то, что произошло.
«Сначала использовала свои женские чары… знаете, есть такие малолетние шлюхи».
«Что такого было в ней, в этой женщине, почему столько лет она травила вас даже из преисподней?»
Его тело оказалось умнее разума. Его тело, обессиленное то ли ядом — каким, к черту, ядом, — то ли немочью, то ли, что вероятнее, все-таки средствами Энни, его спасло, а она не поняла настоящую причину его слабости.
«Вы — смелый, отчаянно смелый человек. Пронесший через всю свою жизнь любовь к недостойной вас женщине».
Снейп невольно застонал, едва себя не выдав.
Энни сейчас притворяется этой недостойной. Рыжей развратницей, и она ждет, что он исполнит свою мечту, пусть Снейп никогда о подобном не думал ни в отношении этой неизвестной девицы, ни тем более Энни. И если он исполнит, ему конец, уже по-настоящему, пощады не будет. Он помнил, что привело Энни к срыву — именно эта соперница, умершая много лет назад и так и не давшая ему никакого шанса. Снейп не знал ее имени, память молчала, и это могло значить, что он на самом деле никогда ее не знал.
Но был и второй вариант — Энни не была сейчас собой, она была этой рыжей и добивалась Снейпа всерьез. Угадать ее намерения значило отсрочить исполнение приговора.
Делать вид, что немощен и слаб, или все-таки постараться и?.. Снейп не знал, что правильнее.
— Поцелуй меня, Сев…
Снейп вернулся в реальность: голый, измотанный, рядом — голая жаркая женщина, водящая рукой по его члену. И тут же Снейп признался себе — она делала это хорошо, и если закрыть глаза, то можно представить, что это кто-то…
— Ох, Сев…
Энни навалилась на него сверху и впилась в его губы. От неожиданности Снейп сжал челюсть так, что прояви Энни чуть больше ловкости и поторопись, она осталась бы с серьезными травмами языка. Пусть она мучила его несчастную плоть, но целоваться с ней он себя заставить не мог.
Энни поняла это по-своему.
— Тебе мешает корсет. Я сейчас.
Снейп не знал, способна ли возбужденная женщина на здравые мысли и точные действия, и не горел желанием это проверять. Он не знал, что с его шеей, и не был уверен, что без корсета ему будет лучше. Но промолчал. Все, что происходило, его воле не подчинялось.
«Сон, который снится в ясный день. Если я зажмурюсь и открою глаза, я проснусь».
Он и сам себе поверил, но это оказалось не сном. Он ошибся.
— Ну же, Сев. — Голос Энни звучал очень по-деловому. — Я не сделаю тебе больно, поверь.
Пока Энни лишь пугала его, но не причиняла ему вреда. Снейп открыл глаза и увидел, как блеснуло лезвие бритвы.
— Я просто разрежу бинты, — пообещала Энни.
Может быть, у нее действительно наступило просветление. Может быть, она сейчас была настоящей — нормальной, и действительно хотела просто секса. Может быть, она отдавала себе отчет, и руки у нее не дрожали. Снейп зажмурился, он хотел перестать думать — так было проще всего — и перестать дышать. Будто он уже умер.
Лезвие царапало по шее, по корсету, но нервам, и если бы Снейп мог, он бы заорал, облегчая напряжение. Но он не мог — и потому, что опасался худшего, и потому, что кричать было слишком утомительно. Один надрез, другой, третий. Каждый раз, когда Энни отнимала бритву, он ждал, что она размахнется и ударит его в лицо, и ожидание было невыносимо.
Бритва звякнула о металл где-то в стороне, Энни завела руки Снейпу за шею. Легкое, почти не заметное движение причинило внезапно резкую боль, Снейп дернулся и почувствовал свободу. Потом он открыл глаза.
Энни рассматривала корсет, словно увидела его впервые. Снейпу показалось, что она и в самом деле не помнит, как упаковывала его в эту трубу, но…
Возможно, это была не она?
Или она, но настолько другая, что для нее не существует различий.
«Шизофрения», — сказало подсознание. Острое и опасное как бритва слово, и Снейп, не зная его значения, не сомневался, что оно правильное. Только им можно было объяснить осколки, наклеенные на обратную сторону корсета. Битое стекло, слишком грубое, чтобы нанести настоящие раны, и слишком прочное, чтобы причинять боль и, несомненно, оставить следы и шрамы на коже. Отшлифованное битое стекло. Ювелирная работа сумасшедшего палача.
Снейп не понимал, почему еще не бьется в истерике, не бьет Энни, не пытается сопротивляться и сбежать. Потому ли, что его опять опоили чем-то, или потому, что у него и без этого не осталось сил, или потому, что он сознавал: не сопротивляйся, будет хуже. Энни ставила над ним какой-то адский эксперимент — над его телом и разумом одновременно.
«Или она сама — чей-то адский эксперимент».
Снейп поднял руку и коснулся шеи. Отшлифованные осколки оставили сильные рубцы, вмятины, истекающие сукровицей и, возможно, кровью, но сейчас, освобожденный, Снейп словно бы приходил в себя. Энни могла намазать осколки чем-то ядовитым… Зельем? Было больно, но не так, как раньше — до рези, будто он проглотил это стекло, а так, как бывает больно перед тем, как начать заживать. Как будто лопнул давно мучивший нарыв.
Но это издевательство не объясняло, почему он не мог говорить, и он все еще не мог как следует шевелить головой.
— Тс-с… тихо.
Энни швырнула корсет на пол и снова легла рядом с ним, обняла его за плечи, предусмотрительно не касаясь израненной шеи. Подождала, пока он немного придет в себя, потом потянулась к нему губами.
Снейп все равно не смог бы ответить, даже если бы хотел. Похоже, что закованная в тиски шея слушалась его еще хуже, чем тело, и рот невозможно было открыть более чем на полдюйма. Энни, пыхтя, просунула ему в рот язык и попыталась вовлечь в поцелуй, но Снейп только задергался — от неудобства. Ему стало окончательно все равно, что с ним делают.
Энни так придавила его, что единственным желанием осталось — вздохнуть, и желательно — свежего воздуха. Теперь у Снейпа не было никаких сомнений, что она легко могла дотащить его до этого дома откуда угодно — Энни вцепилась в его плечи с такой силой, что руки потеряли способность двигаться, причем в теле Энни не чувствовалось напряжения. И опять пришло на память странное — невероятная сила сумасшедших. Было ли это как-то подтверждено до него, Снейп не знал, но сам готов был присягнуть, если понадобится.
Но долго Энни не продержалась. Она вдруг встала, ни слова не говоря и вообще никоим образом не проявляя какого-либо влечения к своей жертве, так же молча подобрала свое платье, накинула его на себя, поправила рыжие лохмы и вышла из комнаты.
Ручка на этой двери была, и она тихо щелкнула, но замок не закрылся, дверь с тихим скрипом поехала назад. Из коридора доносилось шуршание, потом все стихло.
Время шло. С улицы были слышны только приглушенные редкие голоса животных и кудахтанье вездесущих кур. Потом зажурчала вода, а чуть погодя на весь дом разнесся низкий, утробный крик. Снейп сделал определенные выводы и пожалел, что упустил возможность в очередной раз попытаться сбежать, пока Энни мастурбировала в ванной. Он лежал, ощупывал шею, гадая, зачем Энни надевала на него корсет с шлифованными стеклами, и отчего ему так трудно говорить. Никакой связи между рубцами от стекол и болью в самом горле он не выявил.
Потом послышались шаги, и Снейп даже смог чуть-чуть приподнять голову. Энни не обратила на это никакого внимания. Она была в сером немарком платье, волосы — ее собственные, сероватые и ничуть не чище, чем у него самого — собраны и заколоты под платок, и больше всего она напоминала строгую воспитательницу какого-нибудь церковного приюта столетней давности.
— Северус, — торжественно сказала она, — я в вас ошибалась.
Это могло быть таким ожидаемым началом конца.
— Вы излечились от страсти к ней. Возможно, никогда ее не желали. Я рада. Вы осквернили бы себя этой связью — грязнокровка, зачавшая от предателя крови.
Снейп впитывал новые, незнакомые ему раньше слова. Они определенно что-то значили для Энни, но ничего не говорили ему самому.
— Но есть кое-что, что меня тревожит… Ваше тело, Северус. Мужчина грязен, его плоть не подчиняется разуму. Ваша плоть не подчиняется желаниям, это плохо.
Снейп был не согласен — он считал, что вполне сможет с этим справиться, если, конечно, справится со всем остальным.
— Мы попробуем сварить зелье, Северус. Там на столе книги, в них достаточно рецептов. — Она подошла в кровати, сокрушенно покачивая головой, и села. — Думаю, вы сами поможете себе. Согласитесь, если вам не нужна она, — Энни выделила это слово, — вам нужна я. Та, кто вас понимает, любит и ценит. Любит и ценит настолько, что грешит против целомудрия и воздержания.
Снейп едва не покраснел, вспомнив, как далеко Энни продвинулась в этих грехах, и порадовался, что не зашла еще дальше. Если бы она возбуждала его не руками, а ртом, возможно, так крупно ему бы не повезло, несмотря ни на какие зелья, снадобья, проклятья и что угодно.
— Я согрешила, моя вина, — покаялась Энни. — Но сладок грех, а плоть так слаба. Спасите меня, Северус, пока еще не спасли себя.
Она наклонилась к нему и почти нежно провела пальцами по выбритой щеке, улыбаясь, протянула руку к прикроватному столику.
— Частица вас будет со мной, когда я снова стану грешить. Не спорьте. Разделим этот грех на двоих. Вас долго ждать, а это, — она наклонила голову, — со мной сделаете вы. Мне будет больно. Хорошо и больно.
Рука Энни сжимала бритву, глаза горели масляным блеском.
— Больно так же, как и вам. Я жду и я готова, я жажду этой боли. Скажите, а как сильно боли жаждете вы?..