В ту ночь я долго не могла заснуть. Слушала, как плачет в углу Сидящая, как ходит по своей комнате Консул. В какой-то момент я даже решила было уйти из этого дома и попытать счастья в другом месте. Но что-то удерживало меня. Наверное, прежде всего мой интерес к Консулу и то волнение, которое его присутствие рождало во мне. А также неколебимое предчувствие того, что, куда бы я ни пошла, всюду встречаться мне будут люди странные и отношения у меня с ними будут непростые. Я была твердо убеждена, что это семейство, вернее, эта пара — моя судьба. Они очутились на моем пути. Мне суждено было войти в этот дом, и моя натура неизбежно должна была посеять здесь волнение. Пока что разобраться в чувствах было нелегко. Все казалось таким зыбким и неясным. Кто кого любит? В чьих интересах поддерживать сложившуюся ситуацию? Как уйти из этого дома и не навлечь на него беду?
Я узнала, что долгое время Сидящая не допускала в дом женщин. Она ревниво держала брата в своей власти. Время от времени он восставал, хотя и нуждался в ней. Думается, мое появление в этом доме совпало с моментом, когда напряжение достигло наивысшей точки и грозило привести к чему-то непоправимому.
Вернувшись к жизни из болезненного небытия, я могла оказаться полезной им. Конечно, Сидящая была не совсем нормальной. Она затаила в душе ненависть к мужчинам, сосредоточив всю свою любовь на брате. Иногда она вспоминала о каком-то водителе грузовика, назначавшем ей свидания в довольно странных местах, вроде примыкавшей к хаммаму хлебопекарни или гончарной мастерской на окраине города. Однажды, около полуночи, они встретились в мечети. На каждом из них была серая джеллаба, поэтому их никто не заметил. Они заснули в объятиях друг друга, так их и застали рано утром в час первой молитвы. Им пришлось спасаться бегством, точно ворам. С тех пор шофер исчез, Сидящая смирилась с этим и перестала ждать его. Но порою у нее начинался настоящий бред, и тогда она по нескольку раз рассказывала все ту же историю, уверяя, будто Консул - дитя этой идиллии! Не решаясь признаться в том, что он незаконный сын, она выдавала его за брата. Все это было неправдой. Она несла околесицу.
На следующий день новое происшествие усилило напряжение, в котором мы жили. Консул вернулся поздно. Он был усталый и раздраженный. Сидящая бросилась к нему, чтобы помочь снять джеллабу. Он хотел было оттолкнуть ее, но она увернулась, и в мгновение ока джеллаба оказалась у нее в руках. Сидящая пошла на кухню, чтобы поставить греть воду. Я не шелохнулась, молча наблюдая эту сцену. Консул был в ярости.
— Они посмеялись надо мной! Это невыносимо!
Сняв темные очки, он стал нервно протирать их.
— Паскуды! Подсунули мне кривую… да, да, ту самую, которую никто не хочет брать.
Сидящая крикнула из кухни:
— Впредь будешь знать, как ходить без меня. Если бы я была там, они не посмели бы этого сделать. Ладно, давай садись, вода согрелась.
Консул сел в кресло. Вошла Сидящая с тазом горячей воды и полотенцем на плече. Опустившись на колени, она взяла правую ногу брата. Но в ту минуту, когда его нога коснулась воды, Консул вскрикнул и резким движением опрокинул сестру на пол. Она повалилась навзничь, едва не ударившись головой о край стола.
— Это же кипяток! Ты сделала это нарочно. В наказание за то, что я ходил туда один. Уйди. Не желаю больше тебя видеть. Отныне ноги мне будет массировать гостья.
Затем совсем другим тоном обратился ко мне и спросил, не соглашусь ли я оказать ему такую услугу.
Сидящая испепеляла меня взглядом. Мне стало жаль ее. Она была несчастна, ее обидели и унизили.
— Ступай, так будет лучше, — сказала наконец она.
По правде говоря, у меня не было ни малейшего желания массировать ноги этому жалкому тирану. Но как отказаться, не вызвав нового взрыва? Я подошла к нему и, не повышая голоса, сказала:
— На этот раз справляйтесь сами!
И, оставив его, отправилась к Сидящей на кухню. Я понимала причину его гнева, но мне хотелось знать больше.
— Тебе все надо знать!
— Да, — ответила я Сидящей.
— Все это из-за меня. Я никогда ему ни в чем не отказывала. Потакала всем его капризам. Но с тех пор как ты здесь, ему хочется обходиться без моей помощи… хочется, чтобы ты заняла мое место… Я на тебя не сержусь. Но знай, что это человек, поступки которого нельзя предугадать. И лучше его не любить, поставить между ним и миром заслон.
Она взяла стул и стала рассказывать тихим голосом:
— Сначала это случалось раз в месяц, потом стало два, а там и три. Он заставлял меня ходить вместе с ним. Я описывала ему женщин. Конечно, меня это смущало. Правда, мы входили через потайную дверь. Нас никто не видел. Хозяйка проявляла понимание. Она усаживала нас в комнате и присылала одну за другой девушек. Моя роль заключалась в том, чтобы точно отвечать на вопросы, ну, например: какого цвета кожа, глаза, есть ли у нее золотые зубы — он терпеть не может золотых зубов, — какая у нее грудь, талия и все прочее. Я выполняла свою задачу. Затем дожидалась его на улице. Это был тягостный момент - дожидаться, пока Консул удовлетворит свою потребность. Иногда это длилось довольно долго. Я думала о нем, думала о своей жизни. А во рту ощущала горечь. Казалось, вся горечь мира скапливалась в моей слюне.
«Лишь бы он остался доволен», — успокаивала я себя. После этого в доме воцарялись тишь да благодать. Он делался ласковым, заботливым, покойным. Я благословляла женщину, сумевшую умиротворить его. И даже решила как-то поискать ему супругу. Он отказался. И тогда я поняла, что ему доставляет удовольствие это хождение со мной в запретное место. Я поняла, что слепым необходимо переживать конкретные ситуации, которые питают их воображение, ибо образы как таковые для них не существуют, во всяком случае, они не такие, как у нас. Постепенно я вошла во вкус и охотно сопровождала его, выбирая вместе с ним женщину, которая подарит ему радость. Но с тех пор как ты здесь, он ходит к девицам, не ставя меня в известность. Я понимаю: ему нужна свобода, он не хочет, чтобы я была оком его желания. Это не могло длиться вечно. Ведь на деле-то я была оком греха. Да и потом, у брата с сестрой не должны возникать такого рода ситуации. Но между нами столько всего, чему не следовало быть… Когда он был маленьким, я мыла его. Намыливала, терла, ополаскивала, вытирала. Он был куклой в моих руках. При этом испытывал явное удовольствие, и так до самого того дня, когда удовольствие это - как бы тебе получше объяснить? — когда он стал желать этого удовольствия. Он подходил и клал голову мне на грудь, прижимался ко мне. Лицо его становилось красным, а в глазах отражалась потерянность, как у человека, блуждающего в пустыне. «Мне хочется, чтобы ты помыла меня», — говорил он… Хотя был уже не ребенок. Довольно много времени он проводил в умывальне, оставаясь там один. После этого я мыла пол. Уж не знаю, мочился он или еще чем занимался, только всюду была грязь, как в хаммаме после мужчин. Я ничего не говорила. Я никогда ничего не говорила. И была готова на все, лишь бы он был счастлив. Я и сегодня пойду на любую низость, только бы сохранить его. Но вот явилась ты. Ты — наша спасительница, ангел, которому все известно. Ты проклянешь или спасешь нас.
Если ты ангел-мститель, то сумеешь распутать эту паутину. А может, из доверенного лица превратишься в сообщницу. У того, кто владеет чем-то, на деле ничего нет. У меня есть одни лишь иллюзии. Я ничем не владею. Я его раба. Не хватает только клейма на моих щеках, чтобы стать преданной ему душой и телом черной рабыней, преданной на всю жизнь, до самой смерти. Ну вот, теперь ты многое знаешь. Тебе трудно будет избежать этого ада. Ада или рая… Это уж как сама решишь. Мы с ним — люди ночи: Консул навечно носит ее в своих глазах; я же ищу ее до одурения, как одержимая, а ты, ты, должно быть, родилась в такую ночь, когда луна светила неверным светом, в ночь, когда звездам подвластны все надежды; а быть может, ты родилась в ту ужасную ночь, когда решаются судьбы и каждый мусульманин ощущает на своем теле дуновение смерти? Впрочем, стоило мне увидеть, как ты входишь в хаммам — испуганная, продрогшая, — и я тут же поняла по твоим глазам, что ты ниспослана нам последней Ночью Судьбы. Я сразу догадалась, что ты одна в целом мире: без родных, без семьи, без друзей. Ты, верно, принадлежишь к той необычной породе людей, которые привыкли жить в полном одиночестве. Это сразу видно. Могу сказать, что я ждала тебя. В двадцать седьмую ночь Рамадана мне было видение, да такое ясное, что сердце защемило. И я тоже, хоть я и не фанатичная мусульманка, почувствовала, как по телу моему сверху донизу пробежала дрожь: меня коснулось дуновение смерти. Я видела, как чья-то фигура склонилась над кроватью Консула и поцеловала его в лоб. Мне почудилось, будто смерть задела его своим крылом. Я бросилась к нему в комнату, он плакал как ребенок. Плакал и сам не знал почему. Впервые за все время, что мы жили с ним вместе, он заговорил со мной о матери. Он был уверен, что она жива и скоро придет повидаться с нами. Я взяла его на руки и стала укачивать, как младенца, дала ему грудь. Он так и заснул, не отрывая губ от моей груди.