- Работает. Сейчас придет.
- А ужас почему?
- Не знаю. - Он открыл ее зажигалку, крутнул колесико и прикурил. Увидел нечто...
- Что?
- А выйди в коридор и загляни за занавес.
- Сейчас. Не покидай меня...
Трубка упала в постель. Усмехаясь на галлицизм в устах венгерки, на это возбуждение, на легкий ее подъем, он затягивался сигаретой и слушал паузу ее отсутствия. Через три минуты услышал дверь, брякнувший в ней ключ, босые ноги - и трубка подскочила на простыне.
- Темно, как в жопе. Что ты там мог увидеть?
- В том-то и дело... Ничего.
- Просто банкетный зал, и выключили свет. Ты пьяный?
- Еще как.
- А хочешь, сделаем любовь по телефону?
- Сосед идет. Сделай за меня.
- О'кей!
Комиссаров вошел с осуждающим видом:
- Приличная девушка, а скачет, как ведьма!.. Переводчица наша! Сиганула по коридору в чем мать родила.
Сел напротив и стал выкладывать на тумбочку какой-то западный медикамент - вздутые пакетики из фольги.
- Шибаев, - донес Александр, - Нинель Ивановну при мне обидел.
- То есть?
- В морду дал.
- Уже? - удивился Комиссаров. - Вероятно, отказала против естества. Пустое! Забудь. Смотри, чем Хаустов нас отоварил. Мэйд ин Франс! Корешок ему привез, агент. "Жель" называется. Боль как рукой снимает. А если перед выпивкой, то без последствий вообще.
- У агента тоже язва?
- Не исключено. А Хаустов, бедняга, тот на грани прободения.
- Пьет много.
- Не в этом дело. Жену он очень любит.
- Рак у нее?
- Нет. Пятая графа. Такая, понимаешь ли, сверхчеловеческая альтернатива: или - или. Бросить сумел. Но разлюбить не смог.
Комиссаров надорвал пакетик и выдавил белую массу в стакан с водой. Размешал зубной щеткой и, морщась, принял. Лег и, наверное, закрыл глаза под зеркальными стеклами очков.
Александр вышел на балкон, обнесенный пузато выгнутой решеткой с каким-то гербом. Почувствовал он себя, как на пароходе в ночном океане. Отель сиял, а город экономил на электричестве. Посреди площади чернел огромный сквер. Направо в улице белелась погашенная реклама американского фильма с Джейн Фонда. Лет десять, даже шесть назад пробравший его озноб весны он принял бы за предвестие счастья.
Он вернулся в номер, снял трубку.
- Иген?
Он положил.
- Родина телефона, а не работает.
- А ты кому хотел, жене?
- Да никому.
Комиссаров помолчал. - Разве венгры телефон изобрели?
- Венгры.
Александр снял халат и лег. Простыня была прохладной и плотной, и гладкой, а вокруг над ним вились амуры.
- Завтра снова с ними пить, - сказал Комиссаров. - Конечно. Знать не можешь доли своей. Но доехать бы без прободения до Москвы... А там в больницу. У нас отличная больница, знаешь? Конечно, не Кремлевка, но палаты на одного. Возьму с собой "Историю России" Соловьева и отключусь на месяц... Эх-х! Добраться бы! - и щелкнул выключателем.
Амуры канули.
Он нырнул под арку - в уютную улицу. Без машин - одни пешеходы. Слева на витрине золотом и в вензелях: "КАVE". Вот оно, укрытие!
Он выбрал столик за вензелями, чтобы держать сквозь них обзор.
После коньяка озноб похмелья прошел, только пальцы слегка подрагивали - с американской сигаретой. Кофе оказался невероятным, и он попросил повторить.
На третьей сигарете он их увидел. Из-под старинной арки на солнце появились сразу все: мини-демонстрация коллективизма во главе с Шибаевым, который вдвигался в чуждый мир животом вперед и заложив руки за спину. Он, видимо, требовал попутных разъяснений, поскольку к нему то и дело пригибалась Иби - оставляя сигарету на отлете руки. Взгляд, брошенный ею на витрину кафе, был исполнен тоски. Александр поднял руку - и был опознан. В ответ Иби подняла брови - с бессильным сожалением. Одновременно и Хаустов его засек - ничего при этом на лице не выразив, как должно профессионалу. Под руку с критиком О*** энергично прошагала Аглая Рублева. Глаза чаевницы безразлично скользнули по витрине кафе.
В большом отрыве - с дауном в центре - прошла шеренга хохочущих "звездочек".
Все... Один!
- Francia? Olasz?? - на пятой чашечке спросила официантка.
- Sorry, - ответил он. - I don't speak Hungarian?.
- Rosszul beszelek angolul. Deutch??