- Он молодой?
- Как ты. И очень радикальный.
- Интересно.
- Хочешь познакомиться?
- Хочу.
- О'кей, - сказала Иби. - У тебя глаза...
- И у тебя.
- Какие?
- Пара пистолетов.
Польщенно улыбнувшись, она стала выдергивать у него из-под пояса рубашку, расстегнула и обнажила ему грудь.
- Почему у тебя здесь так мало волос?
- Не дано.
- А почему соски стоят?
- А у тебя?
- Разве? - Иби оттянула на себе белую полоску, чтобы заглянуть, хотя и так все было видно. - Ты прав. Наверное, от отчаяния.
- Что, оба?
- Правый.
- А левый?
- Левый, возможно, по другой причине.
Они вытянулись на черном полотенце - лицом к лицу. Пахло от нее головокружительно. Горячей кожей. Еще пахло нагретым бетоном и грязноватой сыростью.
- Такой мужественный, такой женственный... Одновременно.
- Ты тоже. Только наоборот.
- Наверное, мы были задуманы друг для друга.
- Наверное.
- Идеальное сочетание.
- Инфернальное.
- Кого во мне больше, девушки или юноши?
- Девочки в тебе больше.
- Девочкой я была, как мальчик.
- О, - сказал он.
- Мальчиков никогда не любил?
Он фыркнул.
- Как-то не доводилось.
- Хочешь, я стану твоим первым?
- То есть?
Ответила она фразой по-немецки:
- "Habe ich als Madchen sie satt, dient es als Knabe noch".
- Что значит?
- Классическая античность в переводе Гете. Утолив вас, как девочка, могу, мой повелитель, обернуться мальчиком.
- So shocking?.
- Разве?
- Где наша не пропадала, - ухмыльнулся он. - Хоть Скорпионом обратись!
- Не испугаешься?
- Кто, я?..
- Тогда сегодня в полночь...
Портативная машинка молодого писателя была старинной. Черная с золотом, она имела фирменный знак "Corona".
Его девушку звали Кика.
Выражения на юном обескровленном лице не было: Иби предупредила, что Кика в жуткой депрессии. С болгарской сигаретой без фильтра в оцепенелых пальцах Кика сидела в вольтерьянском кресле, драном и величественном, единственная мебель в этой мансарде под крышей старого дома за бульваром Ленина. Матрас, на который сели Иби с Александром, покрыт был пледом. Перед ними стоял ящик, покрашенный в черное и накрытый стеклом, из-под которого взирали лица писателей, вырезанные из каталогов венгерского издательства Europa и западных журналов. Весь современный авангард - от Солженицына до неизвестного Александру классика калифорнийского "андеграунда" - пропойцы с лицом боксера, снятого где-то на перекрестке рядом с указателем "One way"?. Стену напротив занимал книжный стеллаж, собранный из некрашеных винных ящиков. На нем стояла прислоненная к стене картина без рамы. Мадьяр изображен был, беглец с Урала - гордо поднятая голова, узкий разрез глаз, крутые скулы, черные усы, упрямый подбородок. Возможно, сам хозяин.
Александр, на коленях у которого лежал издаваемый в Сегеде журнал с рассказом Пала Себастьена, перевел взгляд на автора.