Что касается до других приведенных мною случаев, то в них материальные изменения, и именно: нарывы лимфатических желез, туберкулез и брайтова болезнь, подтверждены были вскрытием. Если взять эти случаи внезапно и в отдельности от других, то, конечно, покажется странным, почему я эти различные болезни отношу также к гнойному заражению. Если же после наблюдения целого ряда случаев познакомишься с различными оттенками и осложнениями пиэмии, то убедишься, что и острый туберкулез, и острый скорбут, и острый медуллярный сарком могут при известных условиях развить настоящий гнойный диатез в теле.
Если в Крымскую войну (Из описания лечения различных видов госпитального заражения вообще.) я имел гораздо менее дела с рельефными формами госпитального омертвения, чем французские хирурги, то я приписываю это именно тому, что еще во время (в конце января 1855) занял под гангренозное отделение частные дома в Севастополе. Вообще, кто убежден в прилипчивости госпитального омертвения, тот будет непоследователен, если не станет тотчас же отделять зараженных, а вздумает их размещать по другим палатам, как это советует, например, Нейдерфер. Мне кажется бесчеловечным и бессмысленным пробовать восприимчивости незараженных, имея в виду одни воображаемые выгоды для зараженных. И если правда, что наши неприятели в Крыму заметили ожесточение госпитальной нечистоты от изолирования зараженных, то, вероятно, они отделяли их так же, как это делалось в италиянскую войну, т. е. в особые палаты того же госпиталя и под тою же крышею.
Если бы даже от скопления зараженных в одном месте состояние некоторых из них и потерпело, то это не уменьшает пользы, приносимой особыми отделениями целому госпиталю. Итак, насколько я защитник размещения раненых между здоровыми, настолько же я противник размещения зараженных между другими, не подвергшимися еще заражению больными.- Мои убеждения о губительном влиянии госпиталей на развитие пиэмии, нечистоты ран и других миазм, так же как и необходимость предлагаемых мною мер, подтверждается многими наблюдателями. В Германии поняли уже выгоды госпитальных палаток, хотя немцы и не сознаются, что этим они обязаны России [...].
Как можно до сих пор при настоящем прогрессе естествознания располагать целый лагерь и военные лазареты безразлично, не изучив тщательно ни топографии, ни геогнозии каждой местности, а основываясь, как это делается теперь в наших европейских войнах, на одних стратегических соображениях? Что знают наши военные администраторы и генерал-штаб-докторы о различных слоях почвы, о выходящих из них испарениях, о различном стоянии и свойствах грунтовой воды? Кто занимается этим?
Я первый (Из главы VII - "Военно-полевые хирургические операции, отдел "Анестезирование".) испытал анестезирование на поле сражения при осаде Салтов в Дагестане в 1847 году. Предложенный мною в то время способ эфирования чрез прямую кишку оказался неудобным для военного времени, и я употребляю его теперь только как превосходное antispasmodicum в ущемлениях и особливо в почешной колике. При первых моих опытах над анестезированием раненых мне казалось, что оно способствует мефитическому заражению. Так я объяснял себе быстро развивавшуюся септикэмию (Септикэмия-общее инфекционное заболевание.) у ампутированных при осаде Салтов. Потом я убедился, что причина ее была совсем не та. Но и теперь, однакоже, я не отвергаю, что при известных условиях анестезирование располагает к мефитизму. Поэтому, если я имею дело с омертвением у анемика, то я не анестезирую его для операции. Также не анестезирую я и того раненого, который был недавно поражен сильным травматическим окоченением.
Если я оперирую только что оправившегося от общего торпора, то я делаю это для того, чтобы возбудить угнетенную чувствительность и иннервацию.- Такой раненый почти не чувствует боли и без анестезирования; сделать же его совсем бесчувственным значило бы повредить ему.
За исключением случаев этого рода и некоторых легких операций, как, например, извлечения неглубоко засевших пуль, ни одна операция в Крыму под моим руководством не была сделана без хлороформа. Другие русские хирурги почти все поступали так же.
По моему приблизительному расчету число значительных операций, сделанных в Крыму в течение 12 месяцев с помощью анестезирования, простиралось до 10000. Если я прибавлю к этому числу еще другие, менее значительные операции, но сделанные также с хлороформом, да еще все, которые я делал с анестезированием и прежде, и после Крымской войны, то, кажется, я имею достаточно данных, чтобы судить и о достоинствах, и о невыгодах анестезирования. До сих пор в моей практике не встретилось ни одного достоверного случая скоропостижной смерти от анестезии.
По расчету, сделанному у нас на перевязочных пунктах в Севастополе, можно было при заведенном мною порядке и с хлороформом ампутировать слишком 300 раненых в течение суток, а при более благоприятной обстановке это же число хирургов могло бы окончить 300 ампутаций с хлороформом и в 9-10 часов.
С тех пор как моя Анатомия фасций и артериальных стволов (Anatomia chirurgica fasciarum et fruncorum arterialium. Dorput) проложила верные пути к отыскиванию артерий, я постоянно руководствовался предложенными в ней правилами и подтвердил их на опыте, сделав более 70 перевязок. (Упоминается классический, основополагающий труд П. "Хирургическая анатомия...". Титульный лист 1-го изд. (1837)-воспроизведен автотипически у А. М. Заблудовского ("Н. И. Пирогов", кн. 1, стр. 129), 2-го изд. (1838)-в "Началах" (т. II, стр. 416). К тексту всех изданий прилагался художественно выполненный Атлас, в 50 и в 51 табл., одноцветных и в красках, с объяснениями. В обширном предисловии к первой публикации труда, помеченном 10 июня 1836 г. и повторявшемся в последующих изданиях, П. заявлял:
"В этом труде я представляю на суд общества плод моих восьмилетних занятий. Предмет и цель его так ясны, что я мог бы не терять времени на предисловие и приступить к делу, если бы я не знал, что и в настоящее время встречаются еще ученые, которые не хотят убедиться в пользе хирургической анатомии. Кто, например, из моих соотечественников поверит мне, если я расскажу, что в такой просвещенной стране, как Германия, можно встретить знаменитых профессоров, которые с кафедры говорят о бесполезности анатомических знаний для хирурга. Кто мне поверит, что их способ отыскивания того или другого артериального ствола сводится исключительно на осязание... Вот их учение. Я сам был свидетелем того, как один из таких знаменитых хирургов утверждал, что знание анатомии не в состоянии облегчить отыскивание плечевой артерии, а другой, окруженный массою своих слушателей, насмехался над определением положения нижней надчревной артерии по отношению ее к грыжам, называя это "пустыми бреднями", и уверял, что "при грыжесечении он много раз нарочно старался поранить эту артерию, но-безуспешно". В каком непривлекательном свете должны показаться такие взгляды на хирургию [...].
Я не буду более распространяться об этом, не буду увеличивать таким образом списка человеческих заблуждений; пока не отживет свой век принцип "пренебрегать всем, что мы сами не знаем, или не желаем знать и не хотеть, чтобы об этом знали и другие", до тех пор будут провозглашаться в аудиториях, с высоты академических кафедр, подобные приведенным сенсации ученых. Не личная неприязнь, не зависть к заслугам этих врачей, справедливо пользующихся уважением всей Европы, заставляют меня приводить в пример их заблуждения. Впечатление, которое произвели на меня их слова, до сих пор еще так живо, так противоположно моим взглядам на науку и направлению моих занятий, авторитет этих ученых, их влияние на молодых медиков так велико, что я не могу не высказать моего негодования по этому поводу. До поездки моей в Германию мне ни разу не приходила мысль о том, что образованный врач, основательно занимающийся своей наукой, может сомневаться в пользе анатомии для хирурга".
Кроме этого предисловия, имеется еще - на отдельном листке - такое заявление: "Я посвящаю свой многолетний труд врачам нашей столицы за внимание, которым они удостоили меня, и за дружелюбный прием, который останется во мне навсегда незабвенным!! Н. Пирогов" (впервые появилось в изд. 1840 г.). Разрешая проф. С. П. Коломнину выпустить этот труд в новом издании (1881), П. писал ему 8 октября 1880 г., что весь авторский гонорар должен быть передан нуждающимся студентам.
За это исследование Академия Наук присудила П. в 1840 г. Демидовскую премию. В Отчете об этих премиях за 1840 г. (и в ближайших к нему) нет сообщения о награждении П. за названный труд, но об этом упоминается в "Общем обзоре Демидовских премий за все время их существования, 1831-1864" (см. кн. "34-е и последнее присуждение учрежденных П. Н. Демидовым наград, 25 июня 1865 г.", стр. 25, СПб., 1866). Сам П. писал 27 декабря 1880 г. своему первому биографу, доктору И. В. Бертенсону: "Академическая Демидовская премия за хирургическую анатомию фасций и артерий" (Соч., т. I, стр. 925).
В личном архиве П. я нашел его заявление в Академию Наук от 16 октября 1840 г., что он хочет представить на Демидовскую премию свой труд о перерезке Ахиллесова сухожилия (одна из его классических работ). Там же имеется указание, что отзывы об этом труде дали академики К. М. Бэр, А. П. Загорский и П. Н. Фусс. Однако этих отзывов обнаружить не удалось. В Отчетах о Демидовских наградах также не упоминается о премировании работы об Ахиллесовом сухожилии.
Из многочисленных отзывов о "Хирургической анатомии" П. выделяется подробный разбор последнего издания книги, написанный в 1881 г. известным анатомом П. Ф. Лесгафтом (см. "Литерат. справки"). В наши дни академик H. H. Бурденко писал по поводу "Хирургической анатомии":
"Пирогов по первым своим работам являлся исполнителем программы, которой указал медицине путь развития органической связи с естествознанием и наметил почти детали очередных задач. Так, в отношении изучения фасций он наметил путь своим изучением об оболочках и указал важное для практической медицины значение фасций и междуфасциальных пространств для распространения воспалительных процессов... Цель была обосновать медицину как науку. Анатомия как залог развития хирургии, эксперимент как введение в патологию, изучение объективных признаков болезни, как ключ к диагнозу..." ("Хирургия", 1937, No 2, стр. 8).
Тогда же проф. В. H. Шевкуненко писал: "В Атласе Пирогова мы находим классическое воспроизведение всего того, что имеет существенное значение для отыскания и перевязки любого артериального ствола... В преподавании оперативной хирургии и топографической анатомии мы до сих пор пользуемся как исходными теми педагогическими приемами, которые в свое время широко применял Николай Иванович" (стр. 21). Подчеркивая, что до П. перевязка крупных сосудов покоилась на голом эмпиризме, проф. А. М. Заблудовский пишет: "Пирогов поставил себе задачей изучить ход фасций вследствие тесной связи их с артериями для лучшего нахождения последних. [Фасции - соединительнотканные оболочки, покрывающие отдельные мышцы или группы их]... Изучая анатомию фасциальных листков, Пирогов имел задачей изучить их не только как самостоятельный предмет, но создать мост между анатомией и хирургией, давая ключ, пользуясь которым можно было лучше ориентироваться, производя операцию на сосудах. Его хирургическая анатомия написана, в первую очередь, хирургом и, в первую очередь, отстаивает интересы хирурга. Пирогов писал о фасциях, но взор его проникал далеко за сравнительно узкие рамки взаимоотношений между артериями и фасциями. Он писал о последних, не упуская из виду всю хирургию и всю анатомию" (No 7, стр. 128). Спустя 10 лет тот же автор писал: "Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций сохранила свое значение до настоящего времени, и если современный хирург в нее редко заглядывает, то это объясняется лишь тем, что содержание ее давно вошло в наш хирургический инвентарь и излагается в руководствах топографической анатомии и оперативной хирургии как непреложная истина, без упоминания имени отца этого учения" (1947, No 6, стр. 8).
Академик H. H. Бурденко рассказал о судьбе пироговских материалов к "Хирургической анатомии": "В 1920 г. правление Воронежского университета должно было передать всю фундаментальную библиотеку б. Юрьевского университета Эстонскому университету в Тарту (б. Юрьев-Дерпт). Вместе с ней были переданы и ценнейшие реликвии - два ящика клише первого издания анатомии артериальных стволов и фасций, первые оттиски таблиц, вставленные в рамки с собственноручной нумерацией H. И. Пирогова и его автографами" (1937, No 7, стр. 7).
Идя найденными мною путями, я легко и без приключений находил артерию, и только однажды, перевязывая бедренную артерию в гноящейся ране, я проколол крючком слитую с нею вену.- Итак, я считаю долгом обратить снова внимание хирургов на мои правила, подтвержденные уже теперь 25-летним опытом. Пока их не примут в руководство, артерии будут отыскиваться не анатомически, а ощупью.
Я убедился также - и еще до Крымской войны,- что преимущества моей гипсовой повязки, наложенной тотчас же после резекции, незаменимы никаким другим способом, и меня удивляет, что в Германии только теперь начинают, как кажется, этому верить.
В Пруссии и Америке (в голштинской [1866 г.] и американской [1861-1865 гг.] последних войнах) женщины принимали также самое теплое участие в судьбе раненых. В Голштинин и Шлезвиге помогали в лазаретах до 85 сестер (католичек и протестанток). Круг их действий был, однакоже, более ограничен, чем наших сестер во время Крымской кампании. Мы рады были, когда наши сестры вмешивались, если не прямо, то косвенно, в госпитально-экономическую администрацию. И не только врачи, многие военноначальники желали этого. А в Пруссии госпитальные врачи настаивают, чтобы деятельность сестер в госпиталях была тщательно разграничена и им строго бы было запрещено вступаться в дела госпитальной администрации. Тут много значит чисто духовный (орденский) характер сестер. Он имеет и хорошую, и худую сторону. Хорошая сторона наших сестер, отличающая их от орденских (духовных),- та, что они менее склонны интриговать, вкрадываться в доверие больных, вооружать их против врачей, делать прозелитов и т. п. Поэтому немудрено, что на Западе многие врачи не очень расположены к женской помощи в госпиталях.
II. ИЗ ОТЧЕТА О ВОЙНЕ 1870 г.
(Дальнейшие воспоминания П. о Крымской войне - из Отчета 1870 г. Общество попечения о раненых и больных основано 3 мая 1867 г. и переименовано в 1879 г. в Общество Красного креста. Но основы деятельности этого Общества были намечены П. задолго до его зарождения. Уже в "Началах" 1865 г., как подчеркивал П. с гордостью за русскую общественную мысль,- "излагался идеал Общества Красного креста прежде, чем оно осуществилось" на Западе (письмо к И. В. Бертенсону от 27 декабря 1880 г.). Основатель международного общества Красного креста А. Дюнан также писал, что идея этого учреждения возникла у него под влиянием известий о деятельности Крестовоздвиженской общины сестер в Крыму.
В начале августа 1870 г. Общество предложило П. поехать на театр франко-прусской войны. В ответ на это П. сообщил председателю Общества:
"Мне чрезвычайно лестно то доверие, которым Обществу и вам угодно было почтить меня в письме вашем от 11 августа; и я готов бы был принять ваше предложение, если бы мог преодолеть мое глубокое убеждение о первейшей и главной обязанности каждого филантропа - служить своему обществу безвозмездно. В доказательство же моей готовности принять участие в столь важном деле общественной пользы я решаюсь предложить вам одно средство, кажущееся мне удобоисполнительным.
Я предлагаю Обществу, оказывающему мне столько доверия, исходатайствовать для меня командировку от правительства с тем, чтобы я в шестинедельный срок, который я считаю вполне достаточным и по моим домашним обстоятельствам для меня не обременительным, осмотрел все санитарные учреждения на театре войны и изложил бы мой взгляд о способе применения их у нас. При исполнении этой обязанности я обязался бы исполнить и все поручения Общества. Мне кажется, я мог бы этим способом принести пользу и нашей военной медицине и делу высокого человеколюбия, озабочивающего Общество.
Само собою разумеется, что для открытия мне доступа к осмотру санитарных учреждений, действующих на театре войны, я должен быть снабжен доверительными документами от правительства и Общества. Если предлагаемое мною средство Общество найдет удобоисполнимым, то о последующем прошу покорно меня уведомить" (письмо от 19 августа 1870 г. "Вестник", 1870, No 9).
Правление Общества добилось у царя разрешения на поездку П. и пригласило его в Петербург. Вопросы, связанные с поездкой П. на театр войны, обсуждались в заседании 11 сентября 1870 г. Здесь П., между прочим, высказал свой взгляд на деятельность Общества и предложил ему заняться на первое время устройством подвижных госпиталей. Через 2 дня П. выехал за границу ("Медиц. вестник", 1870. No 38).
О том, в каких условиях приходилось великому русскому ученому совершать объезд театра франко-прусской войны, рассказал сопровождавший его И. В. Бертенсон: "Приходилось спать втроем и вчетвером в одной небольшой комнате, отчасти на полу, отчасти на импровизированной кровати". Николай Иванович, "однако, легко мирился с этими неудобствами, в особенности, когда сравнивал их с знакомыми ему кавказскими и севастопольскими. В течение 5 недель он успел осмотреть до 70 военных лазаретов" ("Р. ст.", 1918, No 10-12, стр. 18).
И. В. Бертенсон рассказал также, с каким почетом принимали за рубежом гениального представителя русской науки. "Нам, соотечественникам его, отрадно было видеть тот почет и то изысканное внимание, которым повсюду его окружали... Путешествие Н. И. Пирогова было скорее похоже на торжественное шествие по знакомому лагерю, составленному из всех возможных представителей медицинской науки, как бы ожидавших его прибытия... Куда ни являлся он, везде спешили к нему навстречу... Весть между врачами о прибытии Пирогова быстро разносилась повсюду. Большинство врачей, впервые в жизни видя автора классического в хирургии сочинения "Начала общей полевой хирургии...", встречали его как близко знакомые с его научными трудами; не говорим уже о специалистах по хирургии, об известнейших профессорах по этой отрасли, с которыми имя творца остеопластической операции и гипсовых повязок почти что сроднилось" ("Вестник", 1871, No 3).
Вернувшись из поездки на театр войны, П. сделал в Обществе (в заседании 19 октября 1870 г.) предварительный доклад о своих наблюдениях, разросшийся впоследствии в Отчет 1871 г. В протоколе заседания имеется резкое высказывание П. об отношении немецкой военной администрации к русским врачам, работавшим в качестве добровольцев в госпиталях на фронте. (Это заявление было исключено председателем Общества при печатании книги П. о поездке 1870 г.).
На вопрос, имел ли П. случай собрать во время своей поездки некоторые сведения о деятельности наших медиков, Николай Иванович "объяснил, что, не посетив всех тех мест, где находились эти медики, он не может дать утвердительного на это ответа. Вообще же можно сказать, что о помощи со стороны нашего Общества знают очень мало. Особенной деятельности у наших врачей не было; как слышно было, они играют второстепенную роль и потому жалуются на свое положение. За исключением одного, двух врачей, они действуют в качестве помощников. Встретив в Саарбрюкене одного из русских медиков..., Н. И. Пирогов узнал, что тот получил от прусского министерства инструкцию, согласно коей обязан был прослужить прусскому правительству безвозмездно две недели, в виде опыта, с тем, чтобы получать содержание по истечении этого срока; но так как деятельность этого врача была слишком очевидна, то эти две недели были ему зачтены.- Вообще, по отзыву Н. И. Пирогова, незаметная и безгласная деятельность русских медиков во время нынешней войны должна быть приписана тому обстоятельству, что они действовали разрозненно и одиночно, будучи рассеяны по разным местностям, и потому, естественно, результаты их действия остаются почти бесследными" ("Вестник", 1870, No 11).
На сообщение И. В. Бертенсона о том, что в правлении Общества считают необходимым изъять из Отчета заявление о работе русских врачей-добровольцев в немецких военно-полевых госпиталях, П. ответил просьбой, чтобы оставлено было главное: "Общество не должно посылать врачей одних, без собственных лазаретов". Работая в немецких госпиталях, наши врачи были "скитальцами" (письмо П. к доктору И. В. Бертенсону от 29 декабря 1870 г.).
Вскоре после выхода в свет книги П. о франко-прусской войне она была переведена на немецкий язык (Лейпциг, 1871). Рецензии на это издание появились в зарубежной медицинской печати. В одной из них сообщалось: "Настоящий отчет знаменитого русского ученого появился на русском языке в начале тек. года. Богатый материал, собранный почтенным автором в 70-ти посещенных им лазаретах в Германии и Франции, положения, которые он выводит из своих наблюдений, и советы и указания, которые он, основываясь на этих наблюдениях, преподает Обществам попечения о раненых и больных воинах, делают этот отчет одним из капитальнейших и драгоценнейших трудов, появившихся доселе, в видах истинного человеколюбия, в области военно-полевой хирургии, и оправдывают желание, чтобы он приобрел возможно большую известность между образованной, даже не медицинской публикой". "Прочитав отчет с большим интересом,- говорит затем рецензент,- мы можем лишь дословно подтвердить вышесказанное. Отчет весьма существенно отличается от многих других появившихся уже отчетов, трактующих о том же предмете, правдивой, дельной передачей пережитого, беспристрастной критикой осмотренных учреждений и рациональным применением их к военно-санитарному делу" ("Вестник", 1871, No 12).
Это была рецензия на Отчет П., изданный Обществом под цензурой правления. Заявление П. о плохом отношении немецкой администрации к русским врачам встречено было иначе. За немецкую военную администрацию, якобы оклеветанную великим русским ученым и патриотом, заступились с двух сторон. Застрельщиком был киевский профессор X. Я. Гюббенет. В своей книге о Крымской войне, вышедшей в свет незадолго до 19 октября 1870 г., он постарался умалить заслуги П. по созданию научной военно-медицинской доктрины. После октябрьского заседания Г. прислал Обществу свои "Замечания" по поводу заявления П. о постановке военно-медицинского дела в немецкой армии. Эти "Замечания" были сообщены П., и Николай Иванович прислал Обществу возражения на них. О цифровых данных, собранных Г. у руководителей немецкой военной медицины и приведенных им в своих "Замечаниях", П. писал: "Разве администрация будет сообщать иностранцу сведения, бросающие хоть какую-либо тень на ее распоряжения, и будет представлять ему свои действия в неблагоприятном виде? Это было бы слишком наивно, и я на месте д-ра Лефлера сказал бы любопытствующему иностранцу еще не то... Если г. фон Гюббенет хотел перед Обществом попечения кинуть тень подозрения на мое правдолюбие, то ему следовало бы это сделать другим образом" (письмо 30 января 1871 г. редактору "Вестника").
Возможно, что Гюббенет и не воспользовался советом П., но содержание его "Замечаний" вскоре после этого появилось в немецкой военной газете (в Берлине) в виде рецензии на устный доклад П. в заседании 19 октября 1870 г. Рецензия была опубликована тотчас вслед за выходом в свет Отчета П. о франко-прусской войне, и номер газеты был "услужливо" прислан П. в деревню. П. написал "антирецензию", которую послал И. В. Бертенсону с просьбой "распубликовать и здесь, и за границею". "Нужно было бы, - писал Н. И., - перевести и на французский, так как рецензия написана на статью", появившуюся во французской газете в Петербурге. "Словом, прошу вас, сделайте все возможное, чтобы придать моему ответу как можно более гласности. Очевидно, есть люди, которые пользуются каждым словом для возбуждения национальностей. Против этого должны действовать все здравомыслящие люди... Досадно, что к вопросам, интересующим все человеческое общество, примешивают национальные страсти и мутят воду, чтобы рыбу ловить" (письмо от 26 февраля 1871 г.).
В своей "антирецензии" П. заявляет: "Анонимная рецензия, появившаяся в No 39 берлинской "Военной еженедельной газеты" (22 февраля), рассматривает речь, произнесенную мною в Главном управлении Общества попечения о раненых и больных воинах, в том предположении, будто бы я имел намерение своим отчетом выразить порицание громадным успехам немецкой военно-медицинской администрации в нынешнюю войну. Считаю долгом объявить, что такое воззрение основано на недоразумении". Но то, что П. "сам видел и то, о чем слышал от заслуживающих доверия свидетелей", "неутешительно и очевидно [наглядно] доказывает необходимость основательной и глубоко проникающей реформы...
Открытая пропасть между разрушительными действиями новейших военных орудий и справедливыми требованиями гуманности должна быть хотя несколько восполнена". Цифры, приводимые самим рецензентом немецкой военной газеты, не опровергают сообщенного в докладе 19 октября "факта, что большинство раненых... не получило на поле сражения целесообразно и равномерно распределенной помощи. Факт, что много тысяч раненых (сказывали, до 10000), после сражения, пробыв 2 дня в дороге на крестьянских повозках, были первоначально свалены в деревне, остается неопровержимым".
Затем П., пользуясь цифровыми данными немецкой рецензии, показывает, как работали в Крыму русские врачи в сравнении с немецкими врачами в 1870 г.: наши врачи трудились на пользу родной армии самоотверженно, забывая свой личные удобства или выгоды, те оставляли своих раненых без надзора, раболепствуя перед своим начальством. Заявление о недостаточном обслуживании раненых воинов в немецкой армии П. подкрепляет указанием на то, что "новейшее военное искусство, с его неимоверными успехами, далеко оставило назади все европейские военно-медицинские администрации, действующие еще по старым правилам... На этот именно результат" и желает П. "обратить внимание нашего правительства и наших русских обществ" ("Вестник", 1871, No 4).
В дальнейшем полемика между П. и Гюббенетом развивалась в связи с желанием последнего затушевать деятельность великого русского хирурга в Севастополе (см. след. примечание).
В 5-ти недельный срок моей поездки я успел осмотреть до 70 военных лазаретов, расположенных в Саарбрюкене, Ремильи, Понт-а-Муссоне, Корни, Горзе, Нанси, Страсбурге, Карлсруэ, Швецингине, Мангейме, Гейдельберге, Штуттгарте, Дармштадте и Лейпциге, содержавших в себе несколько тысяч раненых.
Про Крымскую войну мы, положа руку на сердце, можем сказать, что даже в таком случае, когда всего труднее оставаться нейтральным, именно при сбирании раненых, после сражения, и при оказании им первой помощи, мы никогда не отличали своих от чужих [стр. 14].
Россия, несмотря на незначительность пожертвований, собранных русскими обществами, может про себя сказать, что она прежде всех опытом доказала пользу и необходимость организации частной помощи во время войны.
Нам известно, что впервые Крестовоздвиженская община сестер милосердия была организована и послана в 1854 году на театр Крымской войны [...]. Я имел честь руководить действиями этой замечательной общины. Вслед за нею были высланы в Симферополь [...] сердобольные вдовы, порученные также моему руководству. Обе общины были снабжены значительными запасами перевязочных вещей, белья и других припасов. Деятельность этой, первой в Европе, частной помощи была описана в свое время; здесь довольно припомнить из ее подвигов только то, что почти половина сестер потеряла здоровье и жизнь в Крыму, при уходе за больными и ранеными. Через год (в 1855 г.) и Англия выступила так же.
На Западе умалчивают о том, что госпитальные палатки и летние деревянные помещения при госпиталях известны в России уже более 30 лет и от нас были заимствованы, да и мы сами не отстаиваем наше первенство,- что доказывается, между прочим, и статьею Лабулэ, переведенною на русский язык, без всякого замечания о наших правах на первенство. Как бы то ни было, мы в Крымскую войну имели уже свои бараки, называя этим именем мазанки,- правда плохие,употреблявшиеся для помещения раненых. А госпитальные палатки, так же как и деревянные летние палаты, так давно нам знакомые, составляли в Крымскую войну и в некоторых наших столичных госпиталях самую лучшую и самую здоровую часть наших больничных помещений.
Я первый ввел сортировку раненых на севастопольских перевязочных пунктах и уничтожил этим господствовавший там хаос. Я горжусь этой заслугой, хотя ее и забыл сочинитель "Очерков медицинской части в 1854-1856 годах.
(Комментируемый отрывок из Отчета П. о посещении театра франко-прусской войны вызван его желанием восстановить первенство русской военно-медицинской науки в деле чрезвычайно важном для обороны родины. Первая фраза этого отрывка-о предложенной П. и впервые введенной им во время Крымской войны системе сортировки раненых - освещена в предшествующем изложении. Вторая фраза вызвана книгой X. Я. Гюббенета о Крымской войне ("Очерк..."). Еще в то время, когда в правлении Общества рассматривался с цензурной точки зрения Отчет П. о поездке на поля сражения 1870 г., эта фраза обеспокоила друзей Гюббенета. Получив от И. В. Бертенсона сообщение об этом, П. заявил, что указанную фразу он включил в свой Отчет для восстановления истины. "Вы пишете, что я упомянул в моем отчете об этом господине, но, кажется, я нигде его не называл; вы верно разумеете то место, где я говорю об авторе "Военно-медицинской части в 1854-1856 годах".
Да, я не мог пропустить эту наглость с его стороны,- скрыть под общими местами мою главную заслугу в Севастопольской войне и говорить о сортировании, как будто оно им было введено или не знаю кем... Так мог поступить Гюббенет, или человек, у которого нет ни чести, ни совести. Пожалуйста, ускорьте печатание; мне было бы очень желательно, чтобы предложения мои в отчете касательно деятельности общества были подвергнуты всестороннему обсуждению. Может быть, что-нибудь и примется и упадет на практическую почву" (письмо от 29 декабря 1870 г.).