Балаш. Против меня поднялся сегодня весь мир...
Гюлюш. Ха-ха-ха! Говорила же я, что надо гвоздями прибить! Да крепко! (Уходит с Севиль).
Мамед-Али (уходя). Ни солнца нет... Ни луны нет... Ни мира нет... И все... И больше ничего!
Абдул-Али - б е к (следуя за ним). Послушай, а что же есть?
Мамед-Али. Ничего, ровно ничего. (Уходит).
Эдиля (после долгого молчания). Я ухожу.
Балаш. Эдиля, будь великодушна ко мне! Ты видишь, как я мучаюсь! Даже в собственной семье никто меня не понимает.
Эдиля. Вижу, Балаш! Твой немой отец оказался великолепным оратором.
Балаш. Эдиля!...
Эдиля (небрежно). Балаш последнее мое слово: в этом доме никого не должно быть, кроме меня с тобой.
Балаш. Эдиля, пусть Севиль сидит себе в уголочке. Она никогда не посмеет пискнуть. Я буду только с тобой.
Эдиля. Невозможно, Балаш. Я говорю решительно. Не захочешь разойдемся навсегда, а захочешь - вот мои руки и вот мои губы. Выбирай!
Балаш. Я на все готов! (Обнимает и долго целует ее).
Входит Севиль со стаканом воды. Видя целующихся, она застывает на месте. Рука ее дрожит, разливая воду.
Севиль. Балаш!
Балаш. Кто тебя звал?
Севиль. Ей-богу, Балаш, меня Гюлюш послала... воды вам принести.
Гюлюш (входя). Я ее послала. Все, что в этом доме, чуждо друг другу. Этот гардероб и эта полка. (Дергает за полку, и она со всей посудой падает на пол). И это тоже. (Показывает на пианино и на нишу с восточным инвентарем). И эти муж с женой! Все они - чужие друг другу! Вот, несчастная, землетрясение, о котором я говорила тебе. Рано или поздно этот дом должен был развалиться, и, чем раньше, тем лучше.
Эдиля. Да что она, с ума сошла, что ли?
Гюлюш (взглянув на Балаша, который все еще обнимает Эдилю). Вы хотите продолжать начатый вальс, мадам? Музыканты, вальс! (Берет Севиль за талию и возбужденно кружит по комнате). Не стой же как вкопанная. Двигайся! Жизнь борьба! В бараньем бою надо-иметь крепкие рога3. (Напевает вальс и продолжает кружить Севиль).
Севиль (ослабевая). Отпусти меня, голова кружится.
Гюлюш. (кружа Севиль еще быстрее). Кружись! В зловещем вальсе жизни, когда кружится голова, никто не остановит танца. Ты много раз будешь падать, пока научишься держаться на ногах.
Севиль. Пусти, я не могу больше...
Гюлюш. Я бросаю тебя в головокружительную игру жизни... Не можешь стоять - упади, а хочешь жить - встань, не то задавят тебя под ногами... (Отпускает ее)
Севиль, сделав по инерции несколько шагов, падает у ног Балаша и Эдили.
Эдиля (смеется). Ах, Гюлюш, все-таки ты одна осталась!
Гюлюш (продолжая кружиться, подходит к тахте и берет ребенка). Я - не одна. И смеется тот, кто смеется-последний!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Спальня Эдили, убранная в европейском стиле. Балаш один.
Балаш (угрюмо и тихо напевает заунывную песню).
Кличет розу соловей, ищет между скал ее,
Но она лежит в пыли - ветер смерти смял ее!
Ах, - садовник, не задень этих нежных лепестков,
Осторожнее ходи, видишь - ты сломал ее!
И влюбленного душа, как цветы, нежна, мой друг!
Как стекло, она хрупка, как мечты, нежна, мой друг!
Неумелою рукой можно хрупкую разбить.
Ах, не тронь ее! Она, знаешь ты, нежна, мой друг!
Прочь, неверная! Душа опустошена, мой друг!
(Зовет прислугу). Тафта, а Тафта!
Входит Тафта
Тафта. Что прикажешь, барин?
Балаш. Где Гюндюз?
Тафта. В другой комнате.
Балаш. Приведи его ко мне.
Тафта. Барыня не велела пускать его в спальню.
Балаш. А где барыня?
Тафта. Почем я знаю? Целый день только и делает, что болтает по телефону. Утром я слышала, как она кому-то говорила, что пойдет к парикмахеру.