На несколько секунд в кабинете стало совсем тихо.
— Я просто решил немного поразвлечься, — проворчал Минору.
Он ссутулился, скрестил руки на груди и принялся качать ногой.
— Эта дурочка так увлеклась — от ее душещипательной писанины с души воротило, и я решил стать ложкой дегтя в их бочке отвратительно приторного меда.
Рицуко расхохоталась:
— Врешь! Тебе просто стало завидно!
— Завидно? Да чему тут завидовать?
Минору слегка привстал со стула, так что Такегами пришлось жестом остановить его и попросить сесть на место:
— А ну успокойтесь! Оба!
Минору опомнился, посмотрел на Такегами, сел и тихо извинился.
— Вам не за что просить прощения. Просто постарайтесь по возможности держать себя в руках. Кстати, Рицуко, к вам это тоже относится.
Улыбка тут же исчезла с лица Рицуко. Девушка встала и демонстративно отодвинула стул как можно дальше от Минору.
— Значит, вы представились младшим братом Казуми и присоединились к ее переписке с Папой?
Немного помедлив, Минору кивнул.
— И это все по-прежнему происходило на форуме сайта «Киноостров любви»?
— Ну да…
— Вы разместили там свое сообщение?
— Ага.
— И что вы написали?
Рицуко едва не опередила Минору с ответом, так что Такегами на этот раз пришлось жестом остановить ее, заставив замолчать. Минору наморщил лоб и задумался, глядя прямо перед собой. Потом сказал:
— Кажется, я написал что-то об одном из фильмов, который тогда показывали в кино, потому что эти двое обсуждали их недавний поход в кинотеатр.
— Вы говорите о Казуми и Папе?
— Да. Уже не помню, о каком фильме шла речь. Кажется, это была какая-то новая мелодрама с Де Ниро. Забыл название. — Минору расправил плечи и немного помолчал, потом продолжил: — Я написал что-то в таком духе: «Эй, вы, сладкая парочка, как насчет остальных членов вашей семьи? Неужто вы забыли о малыше Минору?»
— И что они вам ответили?
— Ну… «Привет, Минору!» и все такое.
— Я написала: «Мы давно тебя сюда звали, ты сам отказывался». А Папа добавил: «Значит, Минору, теперь и ты здесь с нами. Втроем нам будет веселее». Из любопытства многие на форуме за нами наблюдали. Появление нового члена семьи вызвало еще больший интерес.
Такегами обратился к Рицуко:
— Все так и было?
— Почти. Он только не прав насчет фильма — там снимался не Де Ниро, а Кевин Спейси, ему еще за это дали «Оскара».
Токунага опять подал голос:
— Кажется, речь о «Красоте по-американски»?
— Точно! Вы любите кино, господин офицер?
Не ответив на вопрос, Токунага заметил:
— Это ведь фильм о том, как распалась семья.
Такегами между тем продолжал допрос:
— Вы действительно вместе ходили в кино на «Красоту по-американски»?
— Нет, — печально вздохнула Рицуко. — Вы все еще не понимаете, наше знакомство долгое время оставалось исключительно виртуальным. Я понятия не имела, с кем на самом деле общаюсь.
— Тогда зачем вы писали о совместном походе в кино?
— Это была такая игра: мы понимали друг друга с полуслова, думали об одном и том же, и нам это очень нравилось. Накануне Папа написал мне по электронной почте, что посмотрел кино «Красота по-американски», и посоветовал мне на него сходить. Я этого фильма еще не видела, но читала о нем в журналах, — в общем, я соврала ему, ответив, что мне это кино тоже понравилось. Тогда он запостил на нашей страничке форума «Киноостров любви» сообщение о том, что мы с ним вместе ходили в кино. — Она насмешливо посмотрела на Такегами. — Видите, как все просто!
«Просто-то оно, может, и просто, но нормальному человеку не совсем понятно», — подумал полицейский.
— Ни вас, ни господина Токороду не удивило, когда на форуме вдруг объявился Минору и тоже назвался членом вашей семьи?
— Я, если честно, удивилась, а Папа — нисколько.
— Откуда вы знаете?
— Он мне потом сам сказал.
— На семейном совете?
— Ага. Папа сказал, что, когда он решил сыграть на форуме эту роль, он предполагал, что рано или поздно к нашей семейной идиллии могут присоединиться другие персонажи. Господин Токорода считал, что это даже забавно, — по его мнению, чем больше семья, тем лучше. — Рицуко вопросительно взглянула на Минору. — Кажется, он так говорил? Ты ведь должен помнить — ты тоже там был.
Минору проигнорировал ее вопрос. Выдержав паузу, он вдруг угрюмо проговорил:
— Подумать только, во что я влип! Решил немного позабавиться, присоединившись к виртуальной «семейке», а в результате оказался в полицейском участке! Это ж надо быть таким придурком!
— Нет, ты не придурок, — мягко возразила Рицуко. — Просто тебе одиноко.
Минору резко повернулся к ней и сердито хмыкнул, но Рицуко, видимо, ничего не заметила — она была слишком увлечена собственной речью:
— Мы все очень одиноки. Нас никто не понимает, в реальной жизни нам не с кем поделиться своими мыслями и чувствами — мы уже и сами не знаем, кто мы и зачем живем, и поэтому нам не по себе. Нам нужен хоть кто-нибудь. Вот почему ты написал Папе — ты ждал, что он заменит тебе отца, которого тебе так не хватает. Ты присоединился к нам вовсе не потому, что решил поиздеваться надо мной. Сколько бы ты ни строил из себя крутого парня, меня ты все равно не проведешь.
Минору посмотрел в потолок, потом снова перевел взгляд на Рицуко. Его светло-карие глаза гневно засверкали.
— Эй, ты! А ну перестань! Я такую душеспасительную ерунду на дух не переношу… Это ж надо… Какая чудовищная чушь! — Минору говорил прерывисто и то и дело переводил дух. — Кто я такой? Я тебе отвечу. Чтобы разобраться в себе, мне не нужен Интернет. Это у тебя мозги набекрень, вот и придумываешь всякое.
Рицуко выслушала его тираду с невозмутимым спокойствием. В ее взгляде читалась жалость.
— Ты можешь изображать из себя крутого сколько угодно — я ничего не имею против. Ты настолько одинок, что просто не в силах вести себя по-другому. Ты не можешь себе позволить быть искренним, быть самим собой. Именно поэтому даже после нашей встречи офлайн, когда выяснилось, что на самом деле мы ровесники, несмотря ни на что, я продолжала считать тебя своим младшим братом. Я до сих пор так считаю. — Последнюю фразу она произнесла особенно ласковым тоном.
Вскрикнув от боли, Казуми Токорода посмотрела на правую руку и сказала:
— Черт, я сломала ноготь!
Тикако взглянула на пострадавший палец. Длинный красивый ноготь надломился с одного края. Аккуратный маникюр на остальных пальцах смотрелся безупречно, но не покрытый лаком ноготь казался хрупким и беззащитным.
— Наверное, придется его срезать? Сейчас найдем ножницы.
Офицер Футигами направилась было к столу, но Казуми помотала головой:
— Нет, я не хочу его отстригать. У вас, случайно, не найдется лейкопластыря, чтобы пока что заклеить палец?
Офицер Футигами отправилась на поиски аптечки. Тикако вполглаза наблюдала за тем, что происходило в это время в кабинете для допросов. Рицуко и Минору продолжали препираться. Он все пытался ее переубедить, а она смотрела на него немного свысока, как старшая сестра, и учила его жизни.
— Перестань разговаривать со мной как с малолетним идиотом! Хватит строить из себя всезнайку!
— Ты должен научиться слушать и слышать других!
Казуми Токорода, засунув поврежденный палец в рот, пристально смотрела на ссорящихся. Тикако про себя отметила, что у Минору и Рицуко все эмоции читаются на лицах. В отличие от них, Казуми все это время сохраняла невозмутимое спокойствие. В ее взгляде отражались лишь зеркальные блики и больше ничего. Она смотрела на этих двоих, разыгрывающих роли брата и сестры, с полным равнодушием.
— Ну как, ты что-нибудь вспомнила? — осторожно спросила Тикако. — Может быть, их жесты или голоса показались тебе знакомыми? Может, ты уже видела этих людей где-нибудь раньше? Ничего не прояснилось?
Не поворачивая головы, Казуми что-то пробормотала в ответ. Не разобрав слов, Тикако переспросила:
— Что ты сказала?
— Кажется, я узнаю его… — Казуми показала пальцем на Минору и добавила вполголоса, менее уверенно: — Он похож на того парня, с которым я видела отца на парковке возле супермаркета.
Тикако принялась листать протоколы предыдущих допросов:
— Ты говорила, что тогда не слышала их голосов, верно? И что находилась довольно далеко.
— Да, все правильно. Но я видела, как он жестикулировал и как вел себя во время разговора. Помните, недавно этот парень сделал вот так. — Тут Казуми положила обе руки на стол и оперлась на них, словно собираясь встать. — Он наклонился, слегка сгорбился, а потом принялся орать на полицейского. — Казуми изобразила, как Минору кричал на Такегами по поводу того, что у полицейских нет причин подозревать его в убийстве. — Когда этот парень так сделал, я его сразу узнала. Он вел себя точно так же, когда разговаривал с отцом через окно машины, и тогда я его видела почти в той же позе, понимаете?
— Да, конечно.
— Кстати, я тогда вроде бы говорила вам, когда именно видела их на парковке. Сейчас уже забыла, не напомните?
Казуми опять попыталась подсмотреть, что написано в протоколе, лежащем на столе перед Тикако. Та осторожно придвинула папку к себе и спросила:
— Какое это имеет значение?
— Ну, мне просто интересно, это было до или после их первой встречи офлайн.
— Просто интересно?.. А какая, собственно, разница?
— Мне кажется, разница есть. Если я видела их до первого семейного совета, значит Минору лжет, потому что на самом деле он знал отца еще до того, как все они встретились вместе.
— Верно, — кивнула Тикако. — В этом смысле, безусловно, очень важно точно знать, когда именно ты видела отца с незнакомыми людьми. Ты совершенно права.
Казуми нахмурилась:
— Так почему же вы до сих пор болтаете со мной, вместо того чтобы немедленно все выяснить и проверить?
Тикако проигнорировала эту явную грубость и постаралась ответить как можно вежливее:
— Дело в том, Казуми, что, рассказывая нам о тех трех странных случаях, ты не смогла назвать нам точных дат. Может, у тебя тогда в памяти все перепуталось…
— Я точно помню, что говорила вам, когда это произошло.
— Ты сказала только, что все это произошло за последние полгода, так что мы располагаем лишь весьма приблизительной информацией…
— Неправда, в каждом случае я говорила гораздо более определенно, я же помню!
Офицер Футигами вошла в кабинет и протянула Казуми упаковку лейкопластыря. Девушка между тем так увлеклась перепалкой с Тикако, что даже не взглянула на Футигами — на автомате протянула руку, взяла пластырь и зажала его в кулаке.
— Казуми, милая, — постаралась ее успокоить Тикако, положив ей руку на плечо, — не надо так беспокоиться! Мы знаем свое дело и сможем связать концы с концами, уж поверь! Сегодня нам нужно, лишь чтобы ты сказала нам, не похож ли кто-нибудь из этих людей на тех, с кем ты видела своего отца. Посмотри на них как следует, прислушайся к их голосам, может быть, ты еще что-нибудь вспомнишь. Больше нам от тебя пока ничего не нужно.
Казуми стряхнула ее руку с плеча. Она достала из упаковки полоску пластыря и принялась заклеивать палец.
— Мне очень жаль, — сказала Тикако. Эти слова вырвались у нее сами, помимо воли, — она действительно искренне жалела Казуми.
Девушка подозрительно посмотрела на нее, кое-как намотав пластырь на кончик мизинца:
— Жаль? Это еще почему?
— Я сожалею, что мы заставили тебя через это пройти.
Казуми вздрогнула и отвела глаза:
— Я в полном порядке.
— Да, я знаю, ты очень сильная. Но тебе, должно быть, сейчас очень больно. Любому на твоем месте было бы больно.
По ту сторону зеркала Минору угрюмо смотрел в окно, в то время как Рицуко о чем-то вдохновенно рассказывала полицейским, уже не обращая ни малейшего внимания на своего виртуального «брата».
— Душу невозможно разглядеть сразу, господин офицер, — доказывала девушка. — Когда люди встречаются, они видят лишь лица друг друга. Внешность ничего не значит. Родство душ — вот что важно. Но как его достичь? Когда я смеюсь, мои друзья и родители думают, что я счастлива. Они понятия не имеют о том, что на самом деле я всего лишь притворяюсь, стараюсь казаться такой же, как все, прячу свои настоящие мысли и чувства и ни с кем ими не делюсь… Никому нет до меня дела… Меня даже за человека не считают… Родители смотрят на меня как на предмет мебели… Зато в Интернете все по-другому. Там я могу излить душу, поделиться переживаниями — и меня обязательно выслушают и поймут…
В очередной раз водрузив очки на нос, Такегами сидел не шевелясь и внимательно слушал эту пламенную речь.
— Терпеть не могу таких зануд! — прошипела Казуми.
— Каких — таких?
Казуми махнула рукой в сторону виртуальной «Казуми»:
— Ну, вот таких, которые без конца треплются о родстве душ, самопознании и прочей бредятине. Уши в трубочку сворачиваются.
Тикако улыбнулась. Казуми продолжала хмуриться, хотя реакция Тикако ее, похоже, немного успокоила — девушка восприняла ее улыбку как знак примирения и немного расслабилась.
— Знаете, эта «Казуми» ужасно похожа на моего отца. Неудивительно, что они так поладили. Наверняка у папы с ней нашлось больше тем для разговоров, чем со мной за всю мою жизнь. Теперь я уже ничему не удивляюсь.
— Но ты ведь по-прежнему злишься на него за то, что он завел себе в Интернете виртуальную семью?
— Как же мне не злиться? По-вашему, у меня нет для этого повода?
«Кажется, Казуми наконец-то говорит искренне», — заметила Тикако.
— Моя мама не умеет злиться — ей это вообще не свойственно. Знаете, что она мне сказала, когда узнала, что отец завел в Интернете другую семью? «Наверное, твоему папе было одиноко. Наверное, он нуждался в тех людях, потому что получал от них то, чего не мог получить от нас. Видимо, мы его не понимали». — Девочка мастерски изобразила плачущие интонации матери и даже скопировала ее скорбное выражение лица. — По мне, так она сумасшедшая. Как можно быть такой доверчивой и мягкосердечной? Неужели в сложившихся обстоятельствах моя реакция действительно кажется вам странной? Скажите, детектив Исидзу, вы считаете меня злой и жестокой?
Между тем псевдо-Казуми в кабинете для допросов продолжала делиться своими сокровенными тайнами с Такегами. Настоящая Казуми смотрела на нее немигающим и, казалось, равнодушным взглядом.
— Знаете что? — вдруг сказала она. — Я почти уверена, что, если бы отца не убили, он наверняка рано или поздно сделал так, чтобы мы с мамой узнали о его виртуальной семье. Он специально так поступил бы, чтобы дать нам понять, как одиноко ему было с нами и мы его не ценили. Непременно выяснилось бы, что это мы виноваты в том, что папе пришлось играть в семью с незнакомыми людьми. Он только и делал, что жаловался: «Ах, на меня никто не обращает внимания!» Чаты, форумы и электронная почта — это его новые игрушки; до того как они появились, он без конца выкидывал разные другие фокусы, не упуская возможности при случае причинить нам боль.
Тикако робко переспросила:
— Фокусы? Ты считаешь, это подходящее слово для того, что сделал твой отец?
Казуми ответила не задумываясь:
— Да, вполне подходящее. Поверьте, уж я этих его фокусов за свою жизнь навидалась.
— За шестнадцать лет?
— Я давно в курсе папиных интрижек с молоденькими красотками. Я знаю, что он менял их как перчатки и без конца находил себе все новых и новых. А настоящая причина его донжуанства состояла в том, что он не мог жить спокойно: он всегда хотел быть главным героем драмы и разыгрывал эти драмы без конца, показывал свои фокусы всем подряд, никак не мог остановиться.
Когда я была маленькая, он меня очень любил, называл своим сокровищем, своей маленькой принцессой. Я его просто обожала, и ему очень нравилось заботиться о своей малышке. Мило, правда? Вся проблема в том, что на самом деле папа любил не меня, свою дочь, а саму идею дочерней и отцовской любви. Пока я была маленькой и беспрекословно слушалась его, он души во мне не чаял. Он играл со мной, как с куклой.
Наверняка мама вам про это рассказывала. Я почти уверена, что, когда я родилась, отец на какое-то время даже прекратил ходить налево. Мы стали настоящей семьей. Думаю, мама должна была заметить разницу. Впрочем, никаких выводов она из этого не сделала. Не знаю, может, отец как раз взял ее в жены потому, что у нее такой покорный и тихий нрав, а может, это он превратил ее в столь безответное и жалкое существо. — Казуми возвела глаза к потолку и изо всех сил сжала кулаки. — К счастью, я не такая, как она. Клянусь небом, я никогда и никому не позволю вытирать о меня ноги. Разве я могла смириться с эгоистичными выходками отца? Разумеется, я напрямую высказывала ему все, что о нем думаю. И конечно, ему это очень не нравилось. Папочке хотелось, чтобы его доченька подольше была маленькой глупышкой, чтобы она слушалась его, боготворила его, а потом выросла и обязательно стала такой, какой он мечтал ее видеть.
— А о какой дочери он мечтал, как ты думаешь?
В ответ на вопрос Тикако Казуми резко повернулась к зеркалу и показала на девушку в кабинете для допросов. Рицуко в это время как раз произносила очередную проповедь о родстве душ и мировой гармонии, мало отличавшуюся от ее предыдущих рассуждений.
— Полагаю, идиотка вроде этой отца вполне бы устроила. Он наверняка вел бы с ней долгие разговоры о поисках себя, о потребности в любви и понимании, о необходимости найти свое место в жизни. Папе нужен был кто-нибудь, кто не мог бы существовать без него, кому становилось бы страшно и одиноко в его отсутствие и кто всей душой стремился бы быть с ним. К сожалению, я выросла слишком сильной и самостоятельной. Я хотела быть ему дочерью, а не любимым животным или предметом обстановки. Я не собиралась от него зависеть! Вот еще!
В наушниках у Такегами раздался голос Тикако:
— Как насчет небольшого перерыва? Похоже, Казуми немного устала.
Полицейский жестом остановил разглагольствования Рицуко:
— Я понимаю, о чем вы говорите. А сейчас, если вы не против, давайте вернемся непосредственно к теме нашего разговора.
— Что вы имеете в виду? — обиделась девушка. — Я и так говорю по теме. Я рассказываю вам о том, как появилась наша «семья» и как мы…
— Да, да, все понятно. Предлагаю сделать небольшой перерыв. Полицейские участки, конечно, не слишком славятся своим гостеприимством, но на чашку кофе, я думаю, мы вправе рассчитывать. Надеюсь, вы не возражаете?
Казуми отказалась взять у офицера Футигами платок, чтобы вытереть слезы. Вместо этого она достала из сумки пачку бумажных салфеток. Она расплакалась впервые с момента появления в участке.
— Простите, я вышла из себя.
— Ничего страшного, можешь не извиняться, — ответила офицер Футигами, рассеянно глядя сквозь зеркало на тех, кто был в комнате для допросов.
— Хочешь пить? Я могу тебе тоже чего-нибудь принести. Как насчет диетической колы?
Казуми улыбнулась:
— Неужели у вас здесь есть кола?
— Конечно есть. В конце коридора стоит автомат с газировкой.
Тикако одобрительно кивнула.
К тому времени как офицер Футигами отправилась за колой, Казуми уже почти успокоилась. От слез у нее немного размазалась тушь, но девушка не стала поправлять макияж.
— Казуми, о чем ты мечтаешь? Чем хочешь заниматься в будущем?
— Почему вы спрашиваете?
— Просто так. Ты кажешься такой решительной и целеустремленной. Многие твои сверстники ведут себя как дети, но ты совсем другая. Наверняка у тебя есть какие-нибудь планы на жизнь.
Поразмыслив пару секунд, Казуми ответила:
— Когда я вырасту, я больше всего на свете хочу стать независимой.
— Найти хорошую работу и все такое?
— Да, я хочу полностью себя обеспечивать.
— Мне кажется, нынче об этом мечтают очень многие девушки.
— В ваше время, наверное, было по-другому?
— Да, сейчас у девушек гораздо больше возможностей, чем было в свое время у нас. Я оказалась в полиции случайно. В юности я вовсе не мечтала о финансовой независимости — мне пришлось пойти работать, потому что так сложились обстоятельства.
— Значит, вам повезло. Когда обстоятельства все решают за нас, так гораздо легче. Я даже немного завидую вам, если честно. — Сделав это признание, Казуми усмехнулась. — Кто знает, может быть, если бы я была вашей сверстницей, ничего подобного со мной бы не случилось.
«Чего именно „не случилось“?» Тикако оставила этот вопрос при себе и постаралась как можно аккуратнее вернуться к обсуждению прежней темы:
— Само собой, нет ничего предосудительного в том, что нынешние девушки хотят реализовать свой потенциал и обрести финансовую независимость. Каждая эпоха диктует свои правила, верно?
Казуми покачала головой:
— Я не совсем это имею в виду. Мне нужна не только финансовая независимость — я хочу быть полностью свободной. Вы только что сказали, что у девушек вашего поколения выбора не было, а вы стали работать в полиции, потому что так сложились обстоятельства.
Тикако действительно никогда не могла себе позволить выбирать свое будущее, решать, чем она хочет и чем не хочет заниматься. Свобода выбора казалась ей непозволительной роскошью. Однако при этом ей никогда и в голову не приходило, что младшему поколению это отсутствие выбора может показаться желанным и что ровесница ее дочери однажды будет с завистью рассуждать о том, как, должно быть, легко жилось Тикако в те далекие времена.
— Я просто не хочу уподобиться собственной матери, — прямолинейно заявила Казуми. — Не хочу, как она, привязаться к одному мужчине, висеть у него на шее всю жизнь и пить из него кровь по капле, как блоха. Не желаю блуждать в тумане, жить чужой жизнью! Ни за что этого не допущу!
— Ты когда-нибудь говорила об этом с матерью?
Казуми удивленно уставилась на Тикако:
— Нет, конечно! Я бы никогда не посмела ей такое сказать!
— Ты боишься ее обидеть?
— Думаете, зря боюсь?
— Может, и зря. Может, у твоей матери совсем другой взгляд на вещи.
— Не говорите ерунды, — наморщила нос Казуми. — Если бы у мамы была собственная точка зрения хоть по какому-нибудь поводу, мне кажется, она не стала бы мириться с тем, что ее собственный муж изменяет ей направо и налево.
«Замкнутый круг, — подумала Тикако, — а в его центре — гнев Казуми и ее боль».
— Отец обожал читать мне нотации, считая себя многоопытным мудрецом. При этом ему и в голову не приходило обратить внимание на собственную жену, задуматься над тем, как он с ней поступает: ведь он постоянно предавал ее, а она ему все прощала и оставалась с ним, несмотря ни на что. Я смотрела на своих родителей и думала: «Что, черт возьми, они творят? Как они могут так жить?» Это всегда было выше моего понимания.
— Знаешь, детям часто трудно разобраться в отношениях своих родителей.
Взгляд Казуми немного просветлел.
— Как-то раз она мне тоже сказала что-то в этом духе.
— Кто, твоя мать?
— Да. Однажды после очередной отвратительной выходки отца я посоветовала ей подать на развод… Мне тогда, кажется, было лет четырнадцать.
— Ты уже тогда знала об изменах отца?
— Разумеется! Он ведь даже не пытался ничего от нас скрывать. Его любовницы регулярно названивали ему домой.
— Что тебе ответила мать?
— Она сказала, что дети не должны советовать родителям разводиться, что у отца много положительных качеств, что они по-прежнему муж и жена и никто не имеет права вмешиваться в отношения супругов, — все проблемы они должны решать только между собой. — Казуми принялась теребить край пластыря, которым был обмотан ее палец. — Я тогда подумала: «Вот это да! Можно подумать, мне все происходящее доставляет удовольствие. Не хотите, чтобы я вмешивалась, — не буду. Посмотрим, что из этого выйдет».
Тикако улыбнулась:
— Ты просто слишком мала, чтобы понять маму.
— Вы что, имеете в виду, что я пойму ее, когда сама выйду замуж? — Казуми закрыла глаза от ужаса и отвращения. — Так вот знайте, этому не бывать! Ни за что на свете! Я никогда не соглашусь стать чьей бы то ни было женой!
Конечно, в Казуми говорил подростковый максимализм. Она искренне верила в свое категоричное заявление со всей горячностью молодой души. Но, даже принимая во внимание особенности возрастной психологии, Тикако не могла не сделать один важный вывод: все трое членов семьи Токорода — Рёсукэ, Харуэ и Казуми — были несчастливы в основном по одной-единственной причине: их характеры оказались настолько несовместимы, что даже узы крови не могли удержать их вместе, и со временем семейное родство превратилось для них в тяжкое бремя, которое каждый из них нес как мог, страдая и заставляя страдать остальных.
Возможно, в будущем все могло бы наладиться: через некоторое время Казуми стала бы жить отдельно от родителей, а на расстоянии им всем наверняка оказалось бы легче поддерживать нормальные отношения. Только вот будущего у семьи Токорода уже не было.
Автор: Папа
18/09 00:19
Тема: Это я, твой папа
Привет, Казуми, это я, твой папа. Ты, наверное, удивлена? Не знаю, веришь ты мне или нет, но это правда я. Вчера я случайно узнал, что ты тоже бываешь на этом сайте.
Вот так совпадение!
Похоже, ты здесь уже со многими подружилась. Я вижу, что ты не боишься делиться своими самыми сокровенными мыслями и чувствами. И я наконец-то понял, что у тебя на душе.
Казуми, я искренне сожалею, что до сих пор мы с тобой не очень-то ладили. Если честно, я просто не понимал тебя, и вот теперь я наконец во всем разобрался. Я обещаю, что отныне мы с тобой будем больше общаться и даже постараемся подружиться. Может быть, когда-нибудь ты меня простишь за мои ошибки. Ты простишь меня, Казуми? Ты примешь своего раскаявшегося блудного отца?