ПУТЬ ОСОЗНАНИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Поздний вечер… На город опустилась ночная мгла. Холодный октябрьский дождь глухо барабанил по крышам домов. Тяжёлое небо чёрным свинцовым шатром нависло над городом и вот уже третий день извергало на его жителей нескончаемые дождевые потоки. Почерневшие от влаги стволы деревьев жалко смотрелись без своей листвы. Сами опавшие листья коричневым неровным покрывалом устилали землю и уже начали издавать запах прелости.
Едва различимые в темноте деревянные мостовые большого города были черны и склизки от дождя и растёртой лошадьми и повозками грязи. По ним изредка проносились всадники, кареты, телеги, распугивая мокрых, худых, злющих псов, сновавших в подворотнях в поисках скудного пропитания. Редкие хмурые прохожие торопились домой, зябко кутаясь в суконные кафтаны и тёплые зипуны. Широкополые шляпы прикрывали их головы, укрывая от холодных струек воды, стекавших с полей прямо на сапоги. Женщины в платках поверх кик и кокошников, придерживая руками полы длинных юбок, старались аккуратно переступать через проломы в деревянных мостовых и лужи с водой. Только мальчишки, которым была нипочём любая погода, весело перекрикиваясь, громыхали по мостовым большими отцовскими сапогами и потуже затягивали старые, потрёпанные кушаки на смешно сидевших на них больших кафтанах, доставшихся от старших братьев или дядьёв…
Елена с Авдотьей сидели у стола, и при свете толстой свечи умело подшивали низы у новых полотняных рубах. В углу на лавке сидел рыжеволосый силач Василий и, ловко управляясь железными инструментами, вырезал из липовой заготовки красивую деревянную шкатулку. Рядом с ним на полу сидели подростки Андрейка с Теодоркой и, внимательно следя за его руками, изо всех сил старались повторять за ним все движения, крутя в руках такие же липовые чурки. Особенно старался Андрейка. Высунув от усердия кончик языка и наморщив лоб, он тщательно исполнял все указания Василия. Очень уж хотелось ему подарить такую шкатулку своей матери Акулине, оставшейся холопкой на подворье боярина Скобелева.
Скрипнула дверь и в комнату вошёл в промокшей верхней одежде и блестящих от воды сапогах старик Никифор. Казалось, что он ещё больше постарел и усох за последний месяц.
— Дождь проклятый так и льёт не переставая, — раздражённо констатировал он, скидывая с себя промокший насквозь кафтан. — А нам через день представлять на подворье у какого-то там князя. Помните, Ратмир говорил ещё неделю назад.
— Помним, а как же. У князя Петухова… А ты у себя не мог кафтан-то снять, Никифор? — недовольно спросила карлица Авдотья, посмотрев на маленькие лужицы воды, появившиеся у порога небольшой комнаты. — Смотри, какую сырость тут развёл.
— Да, ладно тебе, Авдотья, — махнул рукой Никифор и, помолчав, негромко спросил: — Что, не приходил ещё?
— А то сам не видишь! — как-то зло откликнулась карлица и с остервенением стала рвать запутавшуюся нитку на шитье.
Елена только тяжело вздохнула и, опустив голову, продолжила, молча шить.
— Опять заявится ночь-полночь. Благо, хоть сразу спать ложиться. Не то, что некоторые — напьются и буянят всю ночь, не давая никому покоя, — продолжила Авдотья, подправляя пальцем подгиб на шитье. — Слава Богу, мой Василий меру знает и до такого состояния не напивается никогда.
— Ратмир тоже раньше так не пил, — не поднимая головы, тихо произнесла Елена.
— Не пил, — согласился с ней старик Никифор, присаживаясь за стол. Он взял с глиняного блюда, стоявшего посередине стола краюху ржаного каравая и, отламывая от неё маленькие кусочки, стал по одному отправлять их себе в рот.
— Поговорил бы ты с ним, Никифор, — Авдотья подняла на старика просительный взгляд.
— А я говорил! Вон Олёна свидетель, — пожал плечами тот. — Только он ответил, что у него всё в порядке и мне не о чём беспокоиться.
— Так ещё поговори! — не унималась карлица. — Скажи ему, что нельзя так себя и других подводить. Как он думает акробатику представлять, если у него руки начнут дрожать или взор ослабнет? Вы ведь с ним с огнём кульбиты крутите…
— Вот и скажи ему это завтра сама, — раздражённо бросил Никифор и более миролюбиво добавил: — Ложитесь уже спать, полуночники. Придёт он ночевать. Куда ему деваться…
— И скажу!.. Всё, Василий, заканчивайте. Завтра продолжите, — обратилась карлица к сидевшим в углу силачу и мальчишкам. Те беспрекословно начали собирать инструменты и сгребать опилки.
— Пожалуй, я тоже пойду, — поднялся из-за стола Никифор и, подняв с лавки мокрый кафтан, направился к входной двери. — С Богом, ложитесь спать.
— С Богом, Никифор, — кивнула ему грустная Елена и стала торопливо собирать шитьё.
Дверь за Никифором закрылась. Оставшиеся скоморохи переглянулись между собой.
— Сам же отстранил от себя Ратмира и сам же ещё хочет, чтобы он оставался как прежде, — покачала головой Елена. — Может Ратмир и переживает из-за этого…
— Да из-за этой Мирославы Ратмир переживает! Что уехала она с концами. Потому и запил! Месяц с лишним уже, почитай, пьёт. И этот старый туда же! Вот и не могут поделить её между собой, — тоном, не терпящим возражений, уверенно заявила Авдотья.
— Я всегда говорил, что все беды на этой земле только из-за баб, — глубокомысленно почесал себе переносицу силач Василий. — Я же тебе уже рассказал, Дуня, что слышал тогда на подворье от холопов Мирославы Кольчуговой, что разлад между их хозяйкой и нашим пострелом пошёл из-за какой-то там молоденькой девицы, в которую Ратмир непонятно когда успел втрескаться по уши. Он же тогда не жил с нами — вот мы не знали и не видели многого.
В этот момент опять скрипнула входная дверь и в тёмноте дверного проёма показалась голова старика Никифора:
— Это… что хотел сказать-то… Пришёл он короче… Я сейчас в комнату зашёл, а там так брагой несёт — с ног сшибает… Спит уже ваш Ратмир, похрапывает. Так что спокойно ложитесь и вы. Утром попробую с ним поговорить на трезвую голову, — на этих словах дверь за стариком Никифором опять тихо закрылась.
— Слава Богу! — только и прошептала Елена.
Ратмир проснулся от монотонного жужжания ошалелой от осенней прохлады мухи. Муха бестолково билась об неровное слюдяное окошко, сквозь которое в небольшую комнату только начало пробиваться запоздалое осеннее утро.
Скоморох кинул взгляд в сторону и увидел пустую лавку старика Никифора. Последний, проснувшись пораньше, ушел из комнаты, чтобы не мешать отсыпаться своему напарнику.
Ратмир хотел приподняться, но уже хорошо знакомая ноющая боль, словно обручем сковала ему виски и не давала возможности сделать лишнее движение. Он провёл сухим языком по воспалённому нёбу и зубам. Во рту был омерзительный вкус горечи.
«Знал ведь, что этим всё закончится. Нет же, надо было опять так напиться, что и головы не поднять. Эх, сейчас бы холодненького капустного рассольчику», — морщась от тупой головной боли, мысленно посетовал он сам себе и вновь прикрыл глаза. — «Пора уже вставать и ехать обратно в Александрову слободу… Как не хочется!.. Скорее бы всё закончить с этой Либерией… Скорее бы закончить все дела в этой богом забытой стране и уехать… Самому всё забыть как страшный сон….»
Неожиданно скрипнула дверь. Ратмир с закрытыми глазами, по шагам узнал карлицу Авдотью. В комнате запахло характерным острым запахом рассола квашеной капусты.
— Вижу, что не спишь, — проворчала Авдотья, с беспокойством вглядываясь в землисто-серое, заросшее тёмной, густой щетиной осунувшееся лицо Ратмира. — Сама решила тебе сегодня занести этого рассолу, да поговорить с тобой, Ратмир.
Ратмир открыл глаза, с жадностью посмотрел на большую, запотевшую, глиняную чашу в руках карлицы и потянулся к ней: — Ты — моя спасительница, Дуняша!
— Я-то, может и спасительница. А ты вот, похоже, решил сам себя погубить, да и нас заодно, — без обиняков заявила Авдотья, хмуро наблюдая за тем, как жадно, торопливо стал пить холодный рассол Ратмир и как заходил вверх-вниз его кадык при каждом глотке.
— М-м-м…лепота!.. — удовлетворённо простонал он и, вернув чашу карлице, опять осторожно откинулся на лавку, морщась от пульсирующей боли в висках.
— Так как, Ратмир? — Авдотья смотрела прямо в лицо скомороху.
Гримаса недовольства пробежала по его лицу:
— Что ты хочешь от меня, Дуняша? — как-то равнодушно спросил он её.
— Не задавай пустых вопросов, Ратмир. Нечего тут передо мной непонятливого представлять. Я-то уж тебя знаю как облупленного. Отвечай мне прямо — ты нам друг или уже нет? — взгляд Авдотьи был непривычно суров и незнаком Ратмиру.
— Ого! Вот как, оказывается, мы умеем разговаривать! — изумлённо посмотрел на неё скоморох. — А я-то всегда тебя, Дуняша, считал за лучшего друга.
— Я тоже, — кивнула она. — Только сейчас не уверена в этом. Я пока пойду к нашим. А ты, Ратмир — сокол наш ясный — думай, давай: друг ты нам или так — мимо проходящий. И приведи уже себя в порядок. А то на вид прямо забулдыга последний. Никогда не думала, что увижу тебя в таком виде. Жизнь свою рушишь…
— Да что ты знаешь про мою жизнь! — нахмурился Ратмир и махнул рукой.
— Что рассказывал сам — то и знаю. Лишних вопросов не задаю. И не нужно мне здесь трудностями своей жизни козырять. Ни у кого из нас она не мёд. Только мы все терпим и стараемся поддерживать друг друга. А ты вдруг ни с того, ни с сего пустился во все тяжкие. А ещё мужик называешься! Тьфу! — неожиданно взорвалась Авдотья и, с силой хлопнув дверью, вышла из комнаты.
— Однако! — только и промолвил обескураженный Ратмир и растерянно усмехнулся.
Умом он понимал, что карлица Авдотья во всём права: и выглядит он как последний пропойца, и ведёт себя также…
Только безотчётная тоска и жгучая боль, что поселились в его душе после страшного предательства и гибели любимого человека продолжали полыхать в его груди, выжигая все чувства и мысли. И лишь напившись до полубессознательного состояния, Ратмиру удавалось хоть как-то забыться и отключиться от воспоминаний, терзавших его вот уже более месяца…