Уже на первой странице обнаруживается двойная метаморфоза: "Земля трескается, и дорога обращается в реку, в которой вместо воды волнуется пыль" [С.1; 273].
Метаморфоза интересна своей кольцевой формой. Сначала дорога становится рекой, но завершающее конструкцию слово "пыль" возвращает нас к реальности. С.35
И здесь возникает необходимость вновь обратиться к Гоголю и вспомнить его сбитенщика из "Мертвых душ". На этот раз придется привести цитату, для большей наглядности сопоставления: "В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитеньщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так, что издали можно было бы подумать, что в окне стояло два самовара, если бы один самовар не был с черною как смоль бородою".
Превратившийся в самовар сбитенщик вновь становится собой благодаря "черной как смоль бороде".
Если в очерке "Ярмарка" Чехов обыграл связь лица с чайником на основании той общности, что у обоих объектов имеется нос, то здесь, как видим, использует кольцевую форму специфической гоголевской метаморфозы.
Тут уже нет и тени копирования, а есть - освоение приема и успешное его применение.
Рассматриваемая гоголевская метаморфоза по существу оборачивается сравнением, поскольку возвращает читателя к исходной точке. Это подчеркивается тем, что ключевые этапы довольно странного превращения обозначены сравнениями: "лицом так же красным, как самовар" и "черною как смоль бородою".
При том интересе, который Чехов испытывал к сравнению, он не мог пройти мимо данного феномена.
Сравнений же в повести предостаточно.
Значительная их часть вводится в текст благодаря разговорчивости Цвибуша.
Его цветистая речь предоставляла автору широкое поле для экспериментов, за которые как бы не надо нести ответственности.
" - Эта аллея напоминает мне линейку, которой во время оно, в школе, хлопали твоего отца по рукам, - сказал Цвибуш, стараясь увидеть конец аллеи" [С.1; 273].
Нас вряд ли должно удивлять, что сравнение дороги с линейкой еще всплывет в прозе А.П.Чехова.
"- Не посидеть ли нам? - предложил Цвибуш. - Аллея длинна, как язык старой девки. Она тянется версты на три!" [С.1; 274].
Достаточно внимательно почитать художественные тексты Чехова и его письма, чтобы убедиться, насколько органичны сравнения из речи старого скрипача для авторской стилистики.
Не все сравнения в повести равноценны по своим эстетическим достоинствам.
Не слишком удачным следует признать авторское сравнение "лицо его было багрово, как вареная свекла" [С.1; 273], поскольку багрова как раз сырая свекла, а не вареная.
Чехов очень дорожил ощущением жизненной достоверности, которая достигается в художественном тексте точностью, достоверностью деталей. Об этом он не раз писал позже собратьям по цеху. Но бывали у него и очевидные ошибки, обусловленные не только сжатыми сроками работы для малой прессы, но и - не менее очевидными поисками в изобразительно-выразительной сфере. Чеховские С.36
сравнения свидетельствуют об этом достаточно красноречиво. В той же "Ненужной победе", наряду с большим количеством речевых штампов, иногда чуть подновленных, находим такое сравнение: "плотен, как слоновая кость" [С.1; 278].
Сказано это о птичьем черепе, также состоящем из костной ткани. Таким образом, кость определяется через кость, что в данном случае является логической ошибкой, придающей сравнительному обороту оттенок тавтологичности.
Тот факт, что сравнение прозвучало в песне Цвибуша, отчасти смягчает впечатление просчета. И в то же время создает любопытную параллель стилистическим поискам Чехова, поскольку Цвибуш предлагает слушателям текст собственного сочинения, в котором он обдумал каждое слово, добиваясь выразительности.
Можно даже предположить, что писатель возложил на Цвибуша, бродячего артиста, художника, часть своих собственных проблем, доверив ему "обкатать" некоторые типы сравнений, в использовании которых автор еще не чувствует себя уверенно и которые в авторской речи, быть может, слишком резали бы слух.
Болтовня Цвибуша действительно полна сравнений.
Как и в чеховском слоге, в ней соседствуют общеязыковые сравнения-штампы и вот такие откровения: "Нервы ее слабы, как ниточки на рубахе, которую носили пять лет" [С.1; 304].
Некоторые созданные Цвибушем перлы излишне умозрительны. Они заставляют читателя с усилием, чуть большим, чем требуют правила игры, искать и устанавливать логические связи между объектами, отвлекают внимание от сути происходящего. И в большей мере обращены к логике, не создают яркого зрительного образа. Видимо, здесь кроется их главный недостаток.
Но это - ошибка Цвибуша.
Чего нельзя сказать о другом сравнительном обороте из "Ненужной победы", включенном в речь повествователя: "...маленькая, сморщенная, как высохшая дынная корка, старуха" [С.1; 286].
Будь сравнение связано только со сморщенной кожей, оно казалось бы, наверное, более точным и порождало бы конкретный образ. Но сравнение распространено здесь на общий облик старой женщины и несколько "размывается", не срабатывает.
Есть в произведении бросающиеся в глаза повторы.
Описывая действие выпитой водки на барона Артура фон Зайница, автор сообщает: "Лицо его покраснело и просветлело. Глаза забегали, как пойманные мыши, и заблестели" [С.1; 309].
Нетрудно заметить, что образ пойманных мышей несколько противоречит благодушному состоянию героя.
Это противоречие снимается в другом случае использования того же самого сравнения, уже более соответствующего ситуации:
"Голос графини был тих и дрожал. Глаза бегали, точно пойманные мыши. Ей было ужасно стыдно" [С.1; 329].
Нет оснований говорить, что данный повтор одного художественного средства как-то мотивирован художественно.
Тот факт, что барон фон Зайниц "родня этим живодерам Гольдаугенам" [С.1; С.37
304], довольно слабый аргумент.
Имеются примеры ошибок и другого рода:
"Яркий, как зарево пожара, румянец выступил на лице графини" [С.1; 329].
Соседство двух слов "пожара, румянец", хоть и разделенных запятой, создает так называемый стык сходно звучащих слогов, особенно заметный при чтении вслух, что мы уже встречали в чеховских текстах. Он затрудняет произнесение фразы и при этом совершенно не обязателен в данном случае, поскольку не содержит никакой полезной информации.
Попытка оправдать замеченную эвфоническую несообразность замешательством героини вряд ли будет состоятельна и к тому же противоречит проявившейся уже в ранние годы заботе Чехова о благозвучии, гармоничности фразы. Позднее эта забота станет составной частью довольно популярного суждения о музыкальности чеховского стиля.
Данный пассаж мог бы показаться далеким от рассматриваемой проблематики, но он связан с техникой введения сравнительного оборота в контекст, а эту технику Чехову нужно было совершенствовать. Тем более, что приведенный пример содержит еще одну ошибку.
"Зарево пожара" - уже сам по себе достаточно сложный, двучленный образ, заставляющий соотнести два понятия. В сравнительной конструкции их приходится увязывать еще с двумя: "яркий" и "румянец". Это оборачивается тем, что сравнение с чересчур усложненной внутренней формой оказывается проходным, проскальзывает, почти не задевая сознания и не создавая "яркого, как зарево пожара", образа.
Ситуация, весьма характерная для чеховских произведений середины 1882 года.
Не оправдывает авторских промахов и мнение, что "Ненужная победа" это, возможно, "известная стилизация".
На самой художественной ткани текста упомянутое обстоятельство отразилось мало. Здесь мы обнаруживаем тот же набор средств поэтической выразительности и то же критическое, экспериментаторское отношение к ним, характерные для Чехова в напряженный период, когда решалась судьба его первой книги. Публикация "Ненужной победы", как уже подчеркивалось, была начата, 18 июня 1882 года, за день до первого обращения в цензурный комитет по поводу многострадального сборника.
Прежние "технологии" уже не вполне отвечали задачам, которые поставил перед собой писатель. Новые еще не были выработаны, пребывая в стадии осмысления, определения и становления.
И ошибки, видимо, были неизбежны.
Чеховские просчеты в этот период, быть может, не менее показательны, чем его удачи, и говорят не только об эстетике российских юмористических журналов в начале 80-х годов XIX века, но и - о направлении творческих поисков Антоши Чехонте, говорят о его у ч е б е. С.38
Мотив продажи молодой женщины, ставший сюжетной основой одного из последних эпизодов "Ненужной победы", отозвался в рассказе "Живой товар" (1882).