В больнице я всего два дня, но уже так надоело. Хочу домой.
«Хочу домой, — подумала я. — А… как домой? А если они опять придут?»
Происшествие на мосту, встреча с Сашей отодвинули воспоминания об ужасной ночи, а теперь снова нахлынули, всколыхнули, заставили ужаснуться, что будет, если ночные гости пожалуют снова. А они придут. В этом не приходилось сомневаться, потому как я тогда сдуру рассказала им всё о себе, ну, или почти всё.
Все эти пять дней я надеялась, что Саша придёт, хотя бы для того, чтобы попросить прощения или извиниться. Но он всё не шёл и не шёл.
По вечерам через окно я выглядывала его фигуру среди людей, приходивших и уходивших из клиники, хотя понимала, что больше он не придёт. Однажды мне всё же показалось, что я вижу знакомую фигуру, но она скрылась в темноте, и как следует рассмотреть, у меня не получилось.
В конце концов, я перестала его ждать. Букет, что он приносил, пришёл в негодность, и я выбросила его в ящик для мусора. Тогда мне показалось, что туда же летят все мои воспоминания о Саше и тёплые чувства, что тогда зародились, но так и не раскрылись.
Неожиданно постовая сестра, Лена Северова, пришла утром и, как бы извиняясь, протянула мне карточку, какие вкладывают в цветы.
Она была завистливой девушкой, все это знали, а когда я спросила: «И это всё?», она пожала плечами:
— Зачем тебе одной столько цветов? Пусть все порадуются.
— Когда приносили букет? — стараясь сохранить равнодушный тон, поинтересовалась я.
Оказывается, вчера вечером какой-то пацан принёс букет, сказал, кому и ушёл.
Я не сказала больше ей ни слова, только со злостью захлопнула перед её носом дверь.
На карточке я прочла только своё имя и фамилию, третье слово было густо зачёркнуто.
Это слово не давало мне покоя, но только поначалу, а потом я просто махнула рукой: не нужна — так не нужна.
А про Лену подумала: «Вот, что с людьми делает зависть!» Она, конечно, двигатель прогресса, но и порождает зло — это точно.
Потом, не раз, чужая зависть покажет мне своё чёрное лицо, но это будет потом, после, а пока зависть лишила меня радости, надежды, что мы с Сашей не затеряемся в этом мире.
Только пять дней я выдержала в больнице. Одиночество, безделье, бездейственность меня доконали, и я попросилась на выписку, клятвенно обещая, что продолжу лечение дома.
Когда я пришла к Потапову и попросила его взять меня к себе на курс первички, он прямо сказал: «Давно бы так! Я тебя ждал, если честно! А кардиохирург, Наташа, — профессия всё же мужская. Быть подручной у Семёнова — не лучшая доля для тебя».
Потапов Игорь Владимирович — не Семёнов. Потапов — трудяга, он врач, хирург от Бога, ни звания, ни награды его не интересуют, об этом знали все. Он вечно в отделении, кроме больных, его больше ничего не интересует. Он немолод, около сорока, пусть звёзд с неба не хватает и не может похвастаться ни мускулами, ни дорогими костюмами, он всё время в белых штанах и робе, как у всех врачей, но студенты его хвалят за справедливость и отличное знание практики. Но главное — он женат и в связях со студентками не замечен.
Но почему он сказал: «Я тебя ждал», — мне было непонятно, а выяснять мне было неудобно. " Быть подручной у Семёнов" — тоже неясно.
Потапов велел мне приходить через месяц.
Досада, сожаление о моей несбывшейся мечте меня пока не отпускают. Но в том, что я слишком заманулась, мечтая стать кардиохирургом, Потапов прав, что всё же профессия эта мужская, потому как не терпит застоя, надо постоянно совершенствоваться. У женщин такой возможности порой не бывает.
******** ********
Я не знала, да и как я могла знать, что в клинике у Семёнова два мужчины вели разговор:
— Ну, что, Руслан? Можно поздравить?
— Не с чем. Она отказалась. Зря мы всё это затеяли.
— Это не тебе решать. Твоё дело — резать и штопать. У неё есть кто-то?
— Насколько я знаю — нет. Она ушла от меня к Потапову. Возвращать её не вижу смысла. Потапов тоже набирает группу кардиохирургов. Чистая хирургия — это не только грыжи и желудки.
— Ну, лады, пусть учится там, а потом посмотрим. Хм, Руслан, и как это ты с девкой не договорился? На тебя не похоже, ты вон какой у нас!
— Она не девка, она…
— Я знаю, кто она! А ты прикуси язык! И чтоб ни одна душа. Ты меня знаешь.
Руслан хорошо знал этого человека. Этот разговор был ему неприятен. Ему неприятен был торг. «Торг тут неуместен!» — отрезал собеседник. Он облегчённо вздохнул, когда его собеседник покинул клинику, отделение кардиохирургии.
**********************************************************************************************************
Домой я шла в полном разброде мыслей: что делать, и кто виноват — меня интересовало, прежде всего.
Кто виноват, я знаю, я сама, а вот, что мне дальше делать?
Вопрос.
К моему огромному удивлению, на лестничной площадке я вижу Сашу немного теряюсь. Моё сердце пропускает удар, сбивается с ритма, а к щекам приливает кровь. Я всё же надеюсь, что в полумраке подъезда он не увидит, что я краснею.
В тёмных джинсах, в обтягивающей его стройный, роскошный торс светлой футболке, из выреза которой возвышалась крепкая, загорелая шея, такой весь ухоженный, он не вписывался в облупленные стены нашего подъезда. Однако же он тут стоит и кого-то ждёт. Но не меня уж это точно: откуда ему знать, где я живу. Да и я, в чёрной футболке и таких же по цвету джинсах, купленных на рынке, ему вовсе не подходила
— Наташа? — удивлённо приподнимает брови Саша, а в глазах тут же вспыхивает недобрый огонь. — Ты как тут?
— Здравствуй, Саша, — я совсем не ожидала его тут встретить, но эта неожиданность мне очень была приятна, и я всё же подумала, что он меня искал, искал и нашёл.
— Я тут живу, а ты? — я даже пытаюсь улыбнуться, но тут же прячу, потому что мне не понравилось раздражение, с каким Саша смотрит на меня, а потом говорит.
— Ты тут? В этой квартире? Одна живёшь? — сначала мне кажется, что он сбит с толку, но после он о чём-то размышляет, и теперь в его голосе звучит не только раздражение, но и слышатся нотки непонятной озлобленности.
— Конечно, одна, с кем же мне жить, — пожала я плечами. Мне надо было идти дальше, но Саша не пропускает.
— Наташ, скажи правду, и я отстану, — не унимается Саша. Его вопрос сбивает меня с толку. Он стоит рядом, возвышается надо мной, как скала, потому что он выше меня на целую голову. Если во мне метр семьдесят, то сколько же в нём? — Ты из-за него меня отшила? У тебя кто-то есть? Не проще ли было сразу сказать: катись, Волк, ты рылом не вышел! Ну, ты и артистка!
Чем больше он говорит тем более раздражённым становится его голос, тем больше щурятся в негодовании его глаза, а расстояние между нами всё стремительнее сокращается. Он почти кричит на меня. Он прижал меня к стенке и навис надо мной, опершись в стену обеими руками. Его губы находятся уже так близко, что ещё миг, и он вопьётся ими в мои, и тогда…Он завораживает меня своим взглядом, гипнотизирует, но его обвинения коробят меня, я могла бы его оттолкнуть, но хотела ли я этого? Его запах обволакивает меня, а его шея… так хочется провести по ней пальчиками.
И я…касаюсь, касаюсь его щеки, чуть шершавой, молча, не ответив ни на одно его дурацкое обвинение, прикасаюсь, провожу пальцем по скулам, по подбородку, встаю на носочки, обхватываю шею руками, и…зажмурившись, прилипаю губами к его губам, к таким тёплым, родным. Я поцеловала его, как могла, как умела, а он подхватил меня, приподнял, прижал к себе так сильно, что мои рёбра вот-вот захрустят, и целовал, целовал в ответ, он сминал мои губы, страстно, проникая внутрь языком, что-то ища там, чуть прикусывая мои губы, вкладывая свою боль, свою горечь, как будто сто лет ни с кем не целовался, или только со мной.
В коротких перерывах между поцелуями он повторяет: «Наташа, Наташка, брось его, брось!». А потом опять целовал. Целовал мои губы, лоб, щёки, я отвечала ему, может, не так страстно, как он, но он сводил с ума меня своими поцелуями, я таяла, я плавилась от его поцелуев, от объятий, я повторяла:
— Саша, Сашка, дурак, нет никого, нет! Нет.
— Как нет, я видел его, видел! — эти слова Саши заставили меня опомниться.
— Кого ты видел, кого? — всё ещё млея от бесконечных поцелуев, спросила я.
А что я потом услышала, меня повергло в шок:
— Перень, лет двадцати, прихрамывает на левую ногу. А ничего так мужичок, симпатичный, — разочарованно ответил он.
Я поняла, что они приходили, приходили, но меня не застали.
— Как ты его видел, где именно? — я трясла Сашу за плечи.
— Он выходил из твоей квартиры, вчера, вечером, вот из этой, а я выходил от Степаныча, мы друзья с ним, — Саша махнул в сторону моей квартиры.
Я так и сползла по стене: «Уф», — я покачала головой.
А потом трясущимися руками достала ключи, подошла к двери, оглянулась на Сашу.
Он понял мою нерешительность и мой испуг:
— Что-то случилось, Нат?
Продолжая трястись, я рывком открыла дверь своей однушки… И что же я увидела!!