Саша о чём-то думал. Но я не умею читать мыслей. Да и поздно уже было. Сгущались сумерки. Вдоль дороги мелькали дома, строения, потом низкие кустарники, окаймляющие шоссе.
Ехали недолго. Остановились у двухэтажного дома в пригороде.
Не выходя из машины, Саша спросил, обернувшись ко мне и задумчиво оглядывая:
— Почему не вышла? Ты же меня видела, почему не вышла там, в больнице?
— Так это был ты… а я думала, что ошиблась… — раздумчиво проговорила я, вспомнив, что тогда, в окно больницы я видела кого-то.
— А ты? Почему не зашёл? — я понимаю, почему, но всё равно спрашиваю. — А какое слово ты зачеркнул в записке?
Я догадалась, но хотела, чтобы он сказал это слово сам.
Он молчит, только хмурится, но потом с трудом произносит:
— Прости!…
От его откровенности, от тёплой и нежной улыбки, от бесхитростного взгляда на душе так легко и приятно, а главное, спокойно, что я на время забываю о Старом, о Хмуром и Женьке.
Передо мной у руля машины — другой мужчина, о котором думать гораздо приятнее. Я молча, не сводя с него глаз, потянулась к нему рукой, провела по щеке, по шее, он забрал мою ладонь в свою, приник губами к запястью, вернул к себе на щёку и мою ладонь и свою. Пару минут мы изучали друг друга взглядами, пока он не потянул меня к себе, а я не сопротивлялась: этот мужчина завораживал, лишал способности мыслить.
— Пошли? Посмотришь дом, — тихо прошептал Саша мне в ухо, а я бы так и сидела бы в машине, слушала биение сердца мужчины, внимала его аромат, запускала пальцы в его волосы, смотрела на венку на шее, пульсирующую под моим пальцем, чтобы его губы покоились на моём лбу, переходили мне на висок.
— Пойдём! — твёрже проговорил, удерживая моё лицо в ладонях и нежно, легковесно целуя в губы. — Посмотришь, как я живу, мм?
Саша берёт меня за руку, а я послушно следую за ним.
Оглядывая дом, я растерялась, но вида не показала. Растерялась потому, что не ожидала таких масштабов, а не показала вида, потому что не хотела выглядеть полной дурой, которая, кроме нашего дома, больницы и института, не видела ничего. Или не хотела смотреть — что было вернее. Я никогда никому не завидовала, потому что считала, что деньги — не предел моих мечтаний, и деньги можно заработать, нужно лишь время. А вот профессия кардиохирурга — это настоящая моя мечта.
Лечить сердце, самый ранимый человеческий орган, самый незащищённый от других болезней, от людской зависти и злобы, я готовилась все годы моей учёбы в меде.
Саша.
Думаю, мой дом понравился Наташе.
Прихожая отгорожена матовой стеклянной стеной от лестницы, ведущей на верхний этаж. Кухня, отделенная от основного помещения барной стойкой, была оформлена по последнему слову техники. Под лестницей в центре уютного уголка из мягкой мебели стол — место для приема гостей. Напротив него — домашний кинотеатр. У задней стены три двери, одна из которых вела в небольшой спортзал, две другие были заперты: они вели в гостиную и комнату для гостей.
На втором этаже — три спальни. Вся обстановка в стиле минимализма. «Мало мебели, но много воздуха», — произнёс, улыбаясь, я.
— Да, и пыли скапливаться негде, — вижу, Наташе нравится моя берлога.
Она дважды проводит пальчиком по подоконнику, по плазме и улыбается:
— Чисто! Как в больнице!
А я смотрю на её узкие ладошки и не понимаю: как быстро эти ладошки прихватили мои яйца, крепко держат, не отпускают. Она не знает этого или, может, догадывается. Вся моя жизнь поделилась на две части: без Наташи и с ней.
Её образ преследовал меня повсюду: куда ни пойду, всюду она мерещится. И вот теперь она в моём доме, со мной, и я её отпускать не собираюсь.
Наташа сразу после ужина, утомлённая, ещё слабая после больницы, быстро засыпает в моей, кстати, спальне, а я устроился на диване.
Проснулся я от оглушительных ударов грома.
От ударов взвывали сигналки машин, дрожали стены. Чёрт возьми, гроза в августе! Весь мир перевернулся. Все мне кажется, что молния в ночную грозу пытается вырваться из какого то плена: вспорет черноту неба, обдаст землю могучей волной света, но небо мгновенно захлопывает створки, и молния яростно рычит где-то за непроницаемой стеной своей темницы, чтобы снова — пусть на миг только — но прорваться светом сквозь ненавистную тьму
Удары раздаются настолько часто и грозно, что кажется, небо вот-вот обрушится на землю, а земля сойдёт с орбиты. Но среди раскатов грома слышалось что-то ещё: из спальни доносились охи и ахи. Они такие громкие, что я расслышал их даже через дверь. Громовые раскаты, оглушительной величины, и вспышки молнии, чередуются попеременно, и кажется, что мой дом вот-вот рассыплется, как карточное строение.
Вместе с охами доносится:
— Саша, Саша, я боюсь, мне страшно! Ай!
Я бросился в спальню, но Наташи на моей огромной кровати нет. Погас свет. Но вспышка молнии озаряет комнату.
— Где ты, Ната?
— Да, тут же, вот, в углу. Ай! Посиди со мной, мне страшно!
— Почему? Откуда такой страх?
— А тебе не страшно? Виталик, мой одноклассник, в восьмом классе погиб от молнии, прямо на моих глазах, на наших. Нас много было, он говорил по сотовому. А тут молния. С тех пор боюсь. Прости… я не хотела тебя будить.
— Мне тоже страшно. Но гроза пройдёт, завтра будет солнце.
— Ты обещаешь? Ты не метеоролог, — Наташа говорит, заикаясь от страха.
Натка смотрит на меня обиженными глазёнками огромными от ужаса, они переворачивают мне душу, наизнанку выворачивают. Этот пижамистый оленёнок Бемби, сама того не понимая, проникает мне под кожу. Её милое невинное лицо с золотистой кожей, без грамма косметики, вызывает дикую эйфорию.
Сажусь рядом с той, кого хочу больше всего на свете. Сжимаю в объятиях, она льнёт, накрепко прижимаясь ко мне. Она доверчиво обнимает меня за шею, вздрагивает при каждом ударе грома, ахает, прячет лицо на моей груди, а внутри меня разливается что-то тёплое.
— Пойдём в кровать, что сидеть на полу. Иди на руки, я отнесу тебя.
Гроза немного утихает, уходит дальше, будоража тех, кто мирно спал до неё.
— Ну, что получше? Теплее, чем на полу? — улыбаюсь ей прямо в губы, не сводя с неё глаз.
Меня рвёт к ней, я не могу сопротивляться, она мне, как воздух в знойную ночь: я беру её лицо в ладони, касаюсь губ сначала невесомым поцелуем, но меня рвёт к ней ещё больше, и я набрасываюсь на её полуоткрытый рот с поцелуем:
— Нат, не бойся, не бойся, я тут, я с тобой!
Она на глазах успокаивается и даже перестаёт вскрикивать от грома.
Сладкий запах её духов, крепкие объятия, наши тела, прижатые друг к другу и слово: «Кабзда», — это всё, что когда я успел запомнить. Это я сказал себе, когда она обняла мою шею, зарылась пальцами в волосы, притягивая всё ближе к себе.
Надо, надо было прогреметь грозе, чтобы мы сорвались оба, вместе, и полетели в пучину страсти. Мой член восстаёт, и мужское начало, требует ту, что сейчас лежит рядом и вздрагивает от ударов грома, ту, чей запах, как трава-дурман, околдовывает, притягивает, от неё невозможно оторваться, избавиться, перед ней я безоружен.
Мы вместе преодолевали пропасть, разделявшую нас, не медля ни минуты, чтоб стать частью друг друга, дышать одним воздухом.
— Наташа, — прохрипел я, — всё хорошо? Не боишься грозы?
Машет: «Нет», — и тянется ко мне с поцелуем.
— Наташка, я же…, - она не даёт мне говорить, прикрывает мой рот робкими устами. Такими сладкими, горячими, нежными, влажными. Её глаза так близко, что даже в темноте я вижу их цвет, такой синий, и они искрятся.
Я обхватываю её губы, скольжу по ним своими, лижу языком, подразниваю, засасываю, прикусываю, облизываю. Сладко! Невыносимо сладко!
А запах, запах её волос, выбивает из-под меня почву.
Мой член каменеет, налитые свинцом яйца ноют невыносимо. Адское пламя вожделения овладевает пахом. Яркие картинки секса мелькают одна за другой. Пульс бьётся везде. Голова идёт кругом. Пьяная дымка окутала рассудок, и на миг показалось, что всё моё существо вот-вот взорвётся.
Её пальчики блуждают по моей шее, гладят её, касаются щёк, погружаются в волосы. А я всё смотрю на неё, смотрю, перебегаю взглядом с губ на глаза, с глаз на волосы, на шею.
Я жажду наброситься на её гибкое тело и взять с такой страстью, как будто в последний раз. Оно покрыто мелкими мурашками, оно горячее, манящее, дрожит в моих объятиях, её ладошки обхватили мою шею сзади и не отпускают.
Когда оно оказывается подо мной, когда я снимаю с неё майку, а она стягивает трусики, я не помню — всё в тумане. Я мужик, не могу совладать с собой, потому что Наташа уже трётся щеками о мою грудь, а её груди — в моих ладонях. Они тёплые, упругие, желанные. Большой палец нащупал твёрдый, как горошина, сосок, и принялся его тереть. От удовольствия я даже застонал: я весь уже горел от адского желания завладеть моей Птахой.
Она не даёт мне говорить, я чувствую, как она тонет, тонет в желании, она тоже хочет меня.
Только прошептала:
— Не делай мне больно, со мной это в первый раз. Обещай быть нежным.
— Так ты!
— Да!
Моя крыша летит прочь, так далеко, и я не пытаюсь её возвращать, потому что рядом она, Наташка. Она моя, а я у неё — первый!
Её обнажённое тело, прикрытые от возбуждения глаза, разметавшиеся на подушке волосы и руки — вот она вся, вся передо мной, она отдаётся мне, вся без остатка она моя.
И пусть теперь гром гремит, сколько хочет, а я целую Наташку: её шею, её девичью грудь, плоский живот. Я только могу шептать:
— Наташшша!
Наташа.
О, Боже, как же это приятно и опьянительно!
Всё завораживает и ошеломляет: и то, как он медленно снимает майку, и то, как скользят по нему его штаны, обнажая сильные ноги, а потом…ммм, белые боксеры чётко обрисовали самый красивый член, в меру длинный и в меру полный. Я смотрю на голый торс, на уже обнажённый член, я не просто смотрю, я глазею и изнываю.
Одной рукой перебирает шелковистые пряди моих волос, другой рукой он крепко сжимает ягодицу, заставляя ближе приникнуть к нему, почувствовать тяжесть его тела. Я обняла мужчину за сильную шею, погружаясь в волшебство поцелуя. Так меня еще никто и никогда не целовал. Так нежно и так требовательно одновременно. Ощущая жар его кожи, его мышцы под своими руками, я таю, я теку, я замираю.
Его сильные руки сжимают мою талию, ласкают грудь, губы терзают соски, нежные лёгкие поцелуи на моём теле везде, его мужской аромат — как глоток воздуха. Его руки уже там, между моих ног, пальцы ищут мой бугорок, там, между губок, а внутри меня приятное, будоражащее тепло внизу живота. И бабочки! Противные милые насекомые. Чего ж им неймётся! Этот обнажённый мужчина со мной в постели — человек, которого я ждала, только он сделает меня женщиной, а моё тело умоляет, жаждет его ласки, любви, нежности.
А я вся дрожу и шепчу:
— Саша, Саша!
И опять дрожу, цепляюсь за твёрдые мышцы под гладкой кожей, извиваюсь от его ласки, первой в моей жизни, потому что он, Саша, первый, первый мой мужчина. Тело трясёт так, как будто я обхватила руками оголённый провод.
Его влажные губы прокладывают влажную дорожку к груди и снова жадно всасывают мой сосок, а я чуть ли не задыхаюсь от фейерверка ощущений и тяну к нему руки, шепчу:
— Саша!
Обхватываю сильные плечи и дышу, дышу его свежим ароматом. Его плечи такие родные, а аромат такой близкий, а он… он любимый. Любимый, Саша, Саша мой любимый. О, Боже! Он любимый, потому что всё знает про меня: на какие точки надавить, чтобы я почувствовала ещё больше трепета и незнакомого мне счастья.
Узел внутри моего живота затягивается туже, будоражащее желание наполняет всё моё тело, я хочу, хочу получить большего.
— Погладь рукой мой член, — тихо хрипит Саша, — потрогай его, тебе понравится. Он весь твой, и я тоже!
Я впервые касаюсь мужчины там, где он просит, но не только касаюсь, я смотрю. Я стараюсь выпить глазами эту чудесную картину.
Саша следит за моей реакцией из-под опущенных век. Мне радостно видеть, как я кладу ладонь на низ живота, трогаю волосики паха, захватываю в ладонь яички, провожу ладонью вдоль набухшей плоти, обхватываю пальцами, провожу вверх, вниз, растираю по гладкой поверхности головки вязкую капельку. Услышав сдавленный хрип, я ощущаю, что у меня внизу что-то мокро.
Но я не хочу отпускать член мужчины: он такой красивый, только очень мощный, впрочем, у такого парня, он таким и должен быть. Я чуть вниз оттягиваю бархатистую кожу с головки, глажу пальчиками по обнажённой плоти, невероятно чувственной и совершенной, как на картинке в учебнике. О, господи, мне хочется дотронуться до члена губами, почувствовать его запах и вкус. Но у Саши вырывается новый стон, уже громче:
— Нат — ка, пщщ…
Минуту спустя, Саша резко нависает надо мной, я ощущаю его жар, исходящий от тела, я не могу не коснуться его груди, а он раздвигает мои ноги пошире и располагается между ними поудобнее.
Я напрягаюсь: «Сейчас Это случится, вот сейчас, сейчас!»
Он, придерживая член рукой, гладит головкой по моему центру, а я дрожу и выгибаюсь от предвкушения и от страха, что сейчас будет больно. Я не понимала, как член таких внушительных размеров войдёт в меня. Но точка кипения, до которой он меня довёл, не позволяла отступать, я хотела, чтобы Саша оказался внутри меня, хотела узнать что там, за гранью наслаждения.
Он водил членом по моим припухшим складочкам, тёрся о клитор, доводил меня до исступления, и я уже стонала, стонала, хваталась за простынь, сжимала её в пальцах.
Ласки продолжались с новой силой, меня уже разрывало от желания, а Саша берёт за подбородок, впивается в мои губы, проникает языком внутрь, в мой рот, посасывает мой язык.
Большой, сильный, мужественный, Саша заставляет меня путаться в ощущениях, и я кричу:
— Сашшша! — потому что узел внутри живота разорвался, а из меня прорвался хриплый стон. Вокруг меня всё вспыхнуло, и я ощутила свой первый оргазм. Я кончила, но не понимала, как это одними ласками заставить испытать столько чувств.
Но это было ещё не всё. Главное произошло потом, когда Саша, весом своего тела вдавил меня в матрац, а головка его члена стала медленно поникать внутрь моего влагалища. Медленно, но мне было страшно от новых ощущений. Я зашипела, сжалась. Саша вышел из меня, потом снова вошёл, давая возможность привыкнуть к новым ощущениям.
— Расслабься, больно? — прошипел он, не вставая.
— Немного, — сквозь зубы ответила я.
— Остановимся? — в его голосе я слышу беспокойство.
— Нет, нет, я хочу, дальше.
Постепенно он стал увеличивать темп, а я ощутила острую боль между ног вместе с новым толчком, направленным в меня. Он замер, его сильные руки стискивали меня, а губы запечатали мой рот, углубляя поцелуй.
Я отдышалась, боль постепенно уходила. А я обнимаю его шею, упираясь в неё носом, припадаю открытым ртом, пробую на вкус кожу и мне казалось, что шея Саши — моя точка опоры. Не будь её, этой точки, я бы точно убежала.
Саша.
Моя смелая девочка! Желание и удовольствие обладать ею уже приводит в экстаз. Её глаза, распахнутые мне навстречу, ослепляют своей красотой. Синие-синие, они вспыхивают то искромётным огнём, то брызгами фейерверка.
Наши тела слиты как одно, а хочется прижаться к ней ещё сильнее.
Стеночками влагалища она сжимает мой член. От такой тесноты, от такого жаркого лона, я дурею, член покалывает, я хочу двигаться, но Наташа дрожит, стискивает мою шею, горячо дышит. Аромат ее кожи пьянит, желание бурлит, растекаясь по венам. Всхлипы срывались с ее губ при каждом толчке. Медленный беспощадный ритм доводил до отчаянья.
Сердце вот-вот выскочит вон, а её трепещет, тоже просится наружу.
— Продолжай, пожалуйста, — просит и подаётся бёдрами вперёд, обнимая ножками мои ягодицы, но ей снова больно — она морщится, впивается зубками в моё плечо, но это только кажется, на самом деле она его лижет. О, Боже! Если бы Наташа вылизала меня всего, я задохнулся бы от нереальной неги. Улыбаюсь ей, благодарно целую её в висок, чуть влажный от пота.
А я дико хочу её, никогда никого так не хотел, никогда и никого.
Снова целую её, ещё и ещё, мои движения резче и быстрее, я испытываю море удовольствия. Но семя на подходе, скоро вырвется на свободу. Она уже мягко постанывает, а потом резко вскрикивает:
— Саша, ох!
Мне так нравится её это «ох», а мои последние страстные толчки приводят к ожидаемой развязке. Я вырываюсь из неё и изливаюсь ей прямо на живот горячими потоками спермы.
Сильнейший оргазм накрывает меня.
Я пытаюсь понять: что это было, и как я ещё цел после первого секса с желанной женщиной, и вообще, где я? Фантастические ощущения, просто невероятные, такие нескоро выветрятся из памяти, если вообще забудутся.
Натка неповторимая, и другую я не хочу. А потом — послевкусие длится, длится.
Я ей шепчу:
— Натка, Наташа, ты теперь моя! Моя!
Зарываюсь носом в подушку, в её шею, дышу ей, и снова шепчу её дивное имя. Имя Наташа — мягкое такое, домашнее.
Она наклоняется надо мной и шепчет:
— Мне в ванную надо…?
— Не так быстро, полежи немного, — так не хочется, чтобы она уходила. — Как ты?
— Терпимо, но хочется ещё, — томно шепчет мне в ухо.