Сашка сбивчиво, горячась, перескакивая с одного на другое, рассказывает события двухлетней давности. Я узнаю, как Граф, мой отец, держал тотализатор, как Светов подстроил аварию, рискуя жизнями друзей, своей и двоих собственных детей.
— Я до сих пор чувствую, как рулевая летит в чёрту, как нас кружит по трассе, кружит, как в вихре, мы столкнули одну, машину, другую, и это всё на старте! Слава Богу, что на старте, иначе вы не разговаривали бы сейчас со мной!
Степаныч слушает, слушает, слушаю и я, и мы почти одновременно кричим с разницей в местоимении:
— Я тут причём?
— Причём здесь она? Наташа причём? Крышу сорвало? — кричит Степаныч, стискивая кулаки. — Отомстить захотел? Кому, гад, кому? Такой же сироте, как ты сам? Или волчья натура твоя грёбаная заговорила? Сколько я с ней бился, не переделал! Выметайся на хер, не для тебя эта девушка! Я доверил тебе Натку, думал, пара будет что надо. Двое сирот, красивые, умные, чего не жить. Наташа с образованием, чистая, скромная, не то, что нынешние девки. А ты? Издеваться? Не позволю! У неё нет настоящего отца, нет! и никогда не было! Ты у меня мог спросить? Или у тебя вместо сердца мотор ржавый, а вместо мозгов — что? Я хотел быть ей отцом, но Нина не захотела. Чёртов ты Волк! — дядя Коля, защищал меня, как собственного ребёнка.
А я вижу растерянного, побитого, жалкого Волка. Красивого, сильного, но жалкого и потерянного. Его гонят два близких человека. Куда он пойдёт?
Я даже перестала плакать, глядя на такого растерянного Сашу, глаза которого мечутся, он стискивает зубы.
Господи, как же мне его жалко! Сердце сжалось от вида такого Саши. Всегда сильный, спешащий на помощь, жертвующий собой… Не понимаю, когда в нём произошли такие перемены. Вчера — чёрствый, бездушный, сегодня — жалкий и потерянный, неприкаянный волк.
Я метнулась к нему, защищая собой от гнева дяди Коли:
— Дядя Коля, куда он пойдёт? Не гоните его. Не надо. А я… я забуду обиду, постараюсь забыть. Я постараюсь забыть всё!
Волков ошарашен, он закатывает глаза:
— Ты можешь простить суку? Наташ?
— Какую суку? — Степаныч не понимает.
Но тут кто-то ему звонит, и он выходит. Слава Богу!
— Саш, ну зачем ты вспомнил? — я тороплюсь, мечусь взглядом на Волкова и на дверь попеременно, иначе Степаныч вернётся, а я не спею переговорить с Волковым, — не надо всё рассказывать дяде Коле, пусть это останется между нами, пусть всё будет похоронено. А ты не обижайся на него, я правда, не знаю, что вас связывает, но это ваши дела. Я не хочу, чтобы ты уходил вот так, обиженным.
Я говорю, говорю, быстро, чтобы успеть, но мечется не только моя мысль, но и я сама. Приход Саши, его рассказ, его сомнение в собственной правоте, его потерянность, жалость к нему, всколыхнули во мне ещё живые, но болезненные чувства. Ещё накануне я целовала его, любила, любовалась каждым жестом, каждой улыбкой, каждым изгибом его тела, мужественной фигурой. Теперь, когда он всё разрушил, я чувствовала и свою вину, только не понимала, в чём она.
— Со мной всё будет хорошо, — продолжала я, сжимая кулачки, потому что не знала, куда деть свои руки, — а тебе лучше уйти и не порочить своё имя. Связь с дочерью бандита испортит твою репутацию. Не надо тебе пачкаться. А вчера ты был прав, так мне и надо, а я… я не пропаду. Только прошу об одном: не рассказывай никому о моём отце. Хоть я и не знаю его, но мне всё равно стыдно, поверь, очень стыдно. Иди, пока Степаныч не вернулся…
Но дядя Коля возвращается именно на моей последней фразе.
— Что там про Степаныча? И кто сука?
— Я не трус, и никуда не уйду! — Сашка опять рвётся в бой. А я не понимаю: зачем? Кому это нужно? — Это я сука. Я вчера стал последней сволочью.
Мои руки произвольно сжимаются вместе. Я закрываю уши ладонями и сильно сдавливаю: не хочу вспоминать, не хочу, но Саша уже признаётся во всём.
Он рассказывает дяде Коле, исповедуется, что он прочитал письмо моей матери, что разозлился, подумал, что я намеренно скрываю от него правду, что я так мщу Графу, и что спланировал, заставить меня ненавидеть его, как он ненавидит Графа. То есть, то, что я видела — всего лишь фарс. Жестокий, злой, продуманный.
Я больше не смогла выслушивать его признание. Оказывается, те девки приглашены были специально, чтобы сделать мне как можно больнее.
— О, Боже, и за что только я тебя полюбила…Ты хотел, чтобы я возненавидела тебя? Так знай: у тебя получилось! — у меня больше не было слов.
Если вчера я как-то, хоть как-то могла оправдать Волкова, то после его признания, что он всё сделал намеренно, он всё спланировал, чтобы отомстить мне и моему призрачному отцу, я была просто раздавлена.
Правда оказалась намного страшнее того, что мне показали вчера. Мне захотелось спрятаться, забиться куда-нибудь в уголок, чтобы не слышать и не видеть никого. — Перестань, перестань говорить, я больше не хочу, ничего, ничего не хочу! Дядя Коля, уведите его, пожалуйста!
— Но я же не знал! — проревел Волков. — Я по-другому думал, Наташа!
— О, Боже… — простонала я.
Степаныч сделался совсем мрачным и понурым. Он только проговорил еле слышно:
— Когда же просмотрел, что в тебе такая сволочь родилась, Саш?
Он встал и ушёл к себе. А Волков прошёл к старому, уже не раскладывающемуся дивану, растянулся на нём во весь рост, его ноги упёрлись в подлокотник, и замер. Вслед за Степанычем вон из квартиры бросилась и я, лишь на ходу прихватив шапку и пальто. Я выбежала на улицу и, не разбирая дороги, быстрым шагом уходила прочь. Мне хотелось укрыться, спрятаться в темноте, хотелось одной пережить свою боль, вытряхнуть из головы надсадные мысли о том, кто я на самом деле. Мне казалось, что я уходила от невзгод, но осознавала, что они следовали за мной по пятам, как моя тень, что сейчас преследовала меня неотступно. Все мечты, надежды, вся моя жизнь рухнула, разбилась, как стекло об асфальт, её не собрать, и если даже попытаться, то острыми краями порежешь руки, целое море крови вытечет безвозвратно, и её не влить назад, сколько не лей.
Холодный ветер лизал мои мокрые от слёз щёки, я их даже не вытирала. «Пусть текут, — думала я, — быть может вместо них появится хоть какое-то просветление».
Но боль, засевшая так глубоко, по-прежнему не уходила. Одна боль сменяла другую: я с красным дипломом оказалась не у дел, благодаря прихоти Руслана, как дура влюбилась в Волкова — отомстил, бросил. Мать, единственный родной человек, с того света прислала насмерть ранившее меня послание. Может, последовать примеру Анны Карениной?
НЕТ! НЕ ДОЖДУТСЯ! НЕ СЛОМЯТ! Я живая, и я им всем докажу, кто такая Наташка Волкова!
Резко поворачиваюсь кругом!
Теперь уже твёрдым шагом возвращаюсь домой. Ни фига! Я ещё поборюсь!
А с Сашей… С ним-то как мне бороться?…Я же люблю его… У него не получилось, не вышло заставить меня ненавидеть его. Эта боль выкручивает мне руки, а тело скручивается, как тряпка во время стирки…
Её крутят, крутят, не замечая, что вот ещё один виток — и она порвётся или уже порвалась.
мысли о расставании с Сашей я снова плачу, плачу и плАчу, расплачиваюсь своим разбитым сердцем за иллюзию счастья. Его больше не будет. Я это знаю твёрдо, наверняка знаю!
— Мама, — шепчу, вытирая солёную влагу со рта, — мам, забери меня к себе, мне плохо, так плохо, что не хочется жить.
Пожалуйста, подарите автору лайк, то есть, нажмите на слово «нравится», подарите несколько слов, очень хочется знать, что чувствуете вы, когда читаете строки моей книги. Ваше «спасибо» поднимет моё настроение. Тактичная, объективная критика приветствуется.