— Я сначала должна тебя посмотреть? — говорит прерывисто Наташа, задерживая дыхание.
— Как врач? — решился я на шутку.
— А…ты, как хочешь? — не глядя мне в лицо, Наташа проговорила в сторону так тихо, что я еле уловил смысл её слов.
Как хочу? Хочу поднять её на руки и уложить с собой в постель. Хочу слышать её стон и своё имя. Я делаю, как хочу я, и как она хочет. Она только шепчет мне на ухо, когда нас обоих согревает бабушкино одеяло, а мы греем друг друга, согреваем друг у друга души и сердца:
— Помоги мне выплыть. Поможешь?
— Я сделаю всё, чтобы ты стала счастливой, Наташа, только не отторгай меня, мне без тебя тоже не выплыть.
Эти слова прозвучали, наверное, с опозданием, но мне самому хотелось в них по-настоящему верить. Может, поверила и она, моя Птаха. Как давно я не называл её так.! Всё правильно, так и нужно.
Наташа приближается ко мне сначала робко, я тяну к ней руки, а она, делая два быстрых шага, оказывается в моих объятиях. Наташша!
Теперь я целую её губы нежно-нежно, боясь спугнуть ростки чуть зародившегося доверия, едва-едва касаясь влажных губ. Без похоти, без прихоти, без нажима. Она откликнулась, качнулась навстречу, обвила руками шею, поглаживала её ладошками, выдохнула в рот мне:
— Саша!
Она очень давно его не произносила так именно, как я хочу, как люблю. А в глазах — мятеж, но и доверие. Наташа! Солнце моё, страсть моя! Был бы я поэт!
И тогда я делаю то, о чём мечтал: захватываю её губы властно, ласкаю языком до тех пор, пока наши языки не сплелись, не встретились для глубокого поцелуя. Объятия становятся крепче, поцелуи дольше, дыхание прерывистее, надо отдышаться, но неутолённая страсть не позволяет сделать лишнего вдоха или выдоха.
Хмель от поцелуев растекается по телу, по всем членам, страсть требует: «Действуй, вонзись, заставь стонать, извиваться, гореть».
Наташа так тесно ко мне жмётся, что жар её тела чувствуется даже через пижаму. Я приподнимаю её край и стаскиваю через голову. Соски мгновенно реагируют, становятся твёрдыми, дразнящими. Я их сосу, захлёбываясь от страсти, вызывая стоны моей Птахи, жадно, но бережно стискиваю её грудь обеими руками. Мой член вибрирует от самого легчайшего прикосновения, хочу погрузить его ей так глубоко, чтобы она закричала от наслаждения. Ната стонет, вцепившись пальцами в мои тёмные волосы. Её стоны — музыка для меня, моя песня. Мои трусы и беленькие трусики Наташины мгновенно летят на пол.
Наташа касается моей рельефной груди, проводит ладонью по плоскому животу, по бёдрам, я чувствую, как от мощного прилива страсти перехватывает дыхание. Она отвлекает меня от своей груди, теперь она ласкает меня: обводит языком контуры моих губ, лижет их, легко дразня, прихватывая зубками. Я захлёбываюсь от теплоты ее дыхания, нежный ротик манит попробовать его на вкус. Но девушка уклоняется от поцелуя, она что-то задумала.
Ммм, она целует мою шею, пульсирующую жилку, приникает к мужским соскам, теребит их язычком, прокладывает влажную дорожку до ямки живота, а мне больше не выдержать такой сладкой, обезоруживающей пытки: я слишком долго ждал этого момента. Мммм, Наташкааа! Если я сейчас же не возьму её — меня просто разорвёт на части.
Я рывком кладу её на лопатки и накрываю её своим телом. Дольше прелюдии я не смогу вытерпеть, потому что зверски хочу войти в её жаркое влажное лоно. Я слишком долго ждал этой минуты. Мой член сам раздвигает её набухшие складочки и скользит по клитору, врываясь по самые яйца в любимую дырочку.
Наташа сразу же стонет, я поцелуем пью её стон. Я начинаю медленно двигаться внутри неё, но из объятий так и не отпускаю.
— Быстрее, Саша, — не говорит — стонет моё сокровище. И я увеличиваю скорость, мой член звенит от перенапряжения, яйца шлёпают о её промежность, я снова вырываю её стон, не один, не два — их целый шквал. Наташа выгибается, руками цепляется за гредушку кровати, она вся у меня на ладони, её груди колышутся от моих толчков. Я мощно толкаюсь, врубаюсь, толкаюсь членом, достаю до самой матки… млять, как же охренительно, как охеренно вкусно.
— Ещё, пожалуйста, — стонет Птаха, и в тот же момент она выгибается настолько, что грудь её превращается в дугу, Птаха кричит от оргазма, кричит, я делаю толчок, ещё, ещё и выливаюсь ей на бедро. Презервативы забыты в пальто.
Наташа обхватывает мою шею, прячет своё лицо, мы оба потные, но мне нехолодно. Я ещё там, в той сладкой сладости, куда нас занёс экстаз.
— Ну, как? Сладко трахать графскую дочь? — доносится до меня после недолгого молчания, словно из подземелья, когда Наташа резко отстраняется от меня и переворачивается на живот.
Я охренел.
— Что? что ты сказала, Наташа? — я потряс головой, пытаясь прийти в себя и понять: не почудились ли мне эти слова.
— Ты всё слышал, — она говорит в сторону, на меня не смотрит.
Я приподнимаюсь на локтях, мне надо посмотреть ей в глаза. Мне надо знать, что скажут они. Я беру её за подбородок, поворачиваю к себе, но тщетно: она закрывает их.
— Наташа… ну зачем ты так? Мне казалось, что мы помирились. Зачем ты?
— Ты думал, что всё так просто? Взял, поиграл, выбросил, как ненужную вещь…снова взял. Поиграть больше нечем? Где твоя бойкая девица? Я до сих пор не могу опомниться, не могу забыть, успокоиться, наконец. Ты наказал меня за грехи, которые я не совершала. Я — дочь Графа. И где он? Где? Под кроватью? Или в шкафу?. Я не знаю, как он выглядит, если до сих пор ещё жив, а не умер или не убили.
Я окончательно охреневаю. После такой огромной бочки мёда меня ждала ложка дёгтя! Она всё перечеркнула.
— Так зачем ты сейчас легла со мной? Пар спустить или, может, пожалела? Мне не нужна жалость, мне нужна ты со всеми потрохами и твоими тараканами. Но, видно, тараканов придётся из твоей прекрасной головки выбить, чтобы они не мучили ни тебя, ни меня. Этим я сейчас и хочу заняться!
Наташа.
— Больше ты меня не тронешь, я не позволю!
В такую минуту выяснять отношения, ссориться я бы не решилась, но какой-то чертёнок сейчас руководит моими эмоциями. Может, сам дьявол?. Вселился в мозг — не выгонишь! Кто же поймёт женщин, когда в них вселяется бес или просыпается коварная сущность, выуживает из памяти все обиды и запреты?
Я пытаюсь спрыгнуть с кровати. Хочет он вытрахать моих тараканов! Угу! Как бы не так! Ты вряд ли ещё восстановился, милый! А я успею убежать! Успею, Волков, успеююю!
Не получилось! Сашка меня перехватывает и притягивает к себе, я больно ударяюсь затылком о его плечо, ойкаю, — мозги вышиб! но мне с ним не справиться…. да и хочу ли я справляться?….. Не хочу анализировать…. я подумаю об этом завтра, сегодня не хочу. Не буду!
Бросаю взгляд вниз — о, как я ошиблась: его ствол уже наготове. Ммм, какой он: большой, с крупными вздутыми венами! Какой он!
Всё происходит мгновенно. Саша делает ко мне одно движение — и я уже на лопатках. Справился! Толкает меня, вжимает в матрац, мы застываем на мгновение, а после летим в бездну оба сразу на полной скорости. Всхлипываю, потому что эмоции захлёстывают, схожу с ума от его близости, забываю обо всём, что произошло между нами! Голова идёт кругом, я вижу, как загораются его глаза, как ходит кадык, и напрягаются мышцы.
Ммм! Сашка!
— Сашша, — цепляюсь за его шею, чувствую, как меня трясёт в его руках.
— Ни слова больше! — качает головой, набрасывается на мои губы, словно дикий и голодный волк.
Я задыхаюсь, отдаю всю себя до последней капли, отвечая на огненный поцелуй. Кусаю его губы так же, как он мои. Поцелуями мы пожираем друг друга до боли, до изнеможения, пытаясь причинить не то боли, не то наслаждения, выплёскивая всю тоску и ненависть. Волков рычит мне в губы, зарывается в волосы длинными пальцами, снова присасывается к губам, смотрит в глаза и тяжело дышит мне в ухо, покусывая мочку.
Я не могу произнести ни слова, ни даже звука. Я вся в его власти!
ВСЯ!
Он переворачивает меня на живот. Я прогибаюсь, подставляя ему себя, он обхватывает мои бёдра и вжимает уже возбуждённый, эрегирующий пах.
А меня уже разрывает от возбуждения и, кажется, что я полностью растеряла мучающие меня мысли и теку, как голодная кошка. Я трусь о его восставший член, сама пытаюсь его вобрать в себя.
Сссашшкаа!
Член скользит по моей промежности, резко врывается в меня, заставляя вскрикнуть, но не от боли, а безграничного, безумного, невыразимого наслаждения. Саша замирает на миг внутри меня там, глубоко, а после, тяжело дыша, начинает вбиваться сильными, размеренными толчками. Полностью выходит и входит вновь, ускоряя темп. Мне немного больно, но эта боль тут же забывается от дурманящей волны эйфории. Его запах дурманит, а грубость сжигает меня до основания. Сейчас я узнаю нового Сашку, таким он предстаёт впервые, но нравится мне не меньше.
Нравится! Очень!
Волков жадно сжимает мою грудь, а я запрокидываю голову и дрожу всем телом от того, что он то сжимает соски, то ласкает, даря немного нежности, то стискивает грудь, продолжая вбиваться в меня. Слышны характерные шлепки наших разгорячённых тел. Всё происходит в бешенном темпе, быстро, без передышек, потому что если мы остановимся и потеряем этот безумный ритм, то придём в себя, а я не хочу возвращаться в себя, в ту, прежнюю. Я не могу сдержаться, вскрикиваю, протяжно стону. Саша, держа меня за бёдра, хрипит, заглушая мои стоны:
— Ещё? Ещё?
— Дда! дда! дда! — повторяю я после очередного оргазма, и сама, поддаваясь его грубым толчкам, требую, чтобы брал меня ещё сильнее, грубее, чтобы чувствовать его до конца, до последней его клеточки, потому что он мой, только мой, и я его никому не отдам.
Он снова яростно дышит и рычит мне в ухо:
— Попроси меня, попроси, произнеси моё имя!
Он одной рукой с силой надавливает на спину, не позволяя подняться, а другой обхватывает моё бедро и натягивает на себя, управляя мной, ускоряя темп, бешено трахая, тяжело дыша. А я снова кричу, набрав побольше воздуха в лёгкие:
— Саша, Саша, ддаааа!
Меня снова накрывает оргазм, какой- то по счёту…Мы вместе доходим до точки кипения, растворяясь, сгорая в общем безумии.
Сашка хрипло стонет, а я судорожно сжимаю его член внутри не только стенками влагалища, но и всеми мышцами, и даже бёдрами. Я чувствую, как член пульсирует во мне, ощущаю, как вновь и вновь по телу катятся горячие волны, бешеные судороги, меня на секунду отрывает от этого мира, я где-то в прострации, на седьмом небе, если такое бывает.
Я стискиваю стенки влагалища, не хочу выпускать, когда Саша выскальзывает из меня и с рычанием изливается мне на бёдра. Снова на бёдра…
Саша ещё лежит на мне, упираясь одной рукой в гредушку, а другой крепко прижимая меня к себе. Я еле дышу, он тяжело дышит, потом приподнимается вместе со мной. Мы стоим на коленях, мы дрожим оба. Саша обхватывает меня сзади за плечи и, пытаясь отдышаться, обдаёт жарким дыханием мою шею.
Потом два обнажённых тела, насытившись друг другом, неспешно валятся на бок и замирают.
После некоторого молчания Саша произнёс:
— И так будет каждый раз, когда в твоей милой головке зашевелятся тараканы. Кстати, как они там?
— Пока молчат, — ухмыляюсь я, довольная, расслабленная, но и порочная, похотливая кошка. Минутами кажется, что у меня вместо ногтей — острые когти, и мне так жаль, что я их раньше не выпустила.
— И за что я люблю девушку с тараканами? — пытается острить он.
— Любовь отдельно от тараканов, — острю и я.
Мы оба обессиленные, взмыленные, как после напряжённой скачки, впрочем, так оно и было. Мне кажется, что в этой скачке мы, наконец, преодолели барьер обиды, молчания и непонимания. Но мои тараканы снова меня атакуют, рвутся наружу: слёзы снова душат меня и мне просто необходимо ему высказать:
— Сашка! — проговариваю, преодолев набежавшие слёзы, — какой же ты дурень! Зачем нам нужны были те испытания? Если ты всё равно не ушёл, а я тебя не прогнала… нет…. не отпустила?
Сашка больше не оправдывается, он обнимает меня, гладит по волосам и, проникновенно глядя мне в мокрые от слёз глаза, словно сто лет не видел, снимает робкие слезинки губами, прижавшись щекой к моему виску, проговаривает с тяжёлым вздохом, идущим из самых недр его груди:
— Я понял, что я дурак, но ещё я понял, что без тебя меня просто разорвёт на части. Ты моя половинка, и если тебя от меня оторвать, то я точно сдохну. И это не просто красивые слова, это то, что вот здесь — в сердце.
Он берёт мою руку, целует пальчики, кладёт её себе на грудь, туда, где гулко бьётся его сердце. Мне не надо больше никаких доказательств, потому что я ясно вижу его горячее сердце у себя на ладони, и оно становится общим: оно перекачивает и мою кровь тоже.
Мы две половинки единого целого с общим сердцем, которое я выбрала, а я выбирала сердцем.
Идти в душ нет сил и не хочется, хочу сохранить хотя бы на время на себе свой пот, смешанный с потом и спермой Волкова. Моего Волка! Моего!