Саша.
— Доброе утро, сладкая! — шепчу ей утром, после нашего бурного примирения.
Не слышит, не реагирует. Делаю ещё одну попытку разбудить Нату, потому что не могу спокойно смотреть на её припухшие ото сна и наших поцелуев губы. Я губами прищипываю её ухо и посасываю мочку. Улыбается.
Не могу больше ждать: стягиваю одеяло, обнажая полностью. Вид пышной груди вырывает у меня стон, рот слюной наполняется.
— Наташша, хочу тебя! — скулы сводит от желания. Я целую её грудь, живот, иду к гладенькому лобку, раздвигаю её ножки и любуюсь открывшейся мне навстречу киской. Целую нежные складочки, лаская их языком, Наташа сонно улыбается и блаженно шипит:
— Развратник, мм!
Сдвинуть ножки — даже не мечтай! Я шире раздвигаю ноги и немного посасываю клитор. Я съесть её хочу, вкусную, сладкую девочку. Всасываю клитор, любуюсь дырочкой и медленно ввожу внутрь палец. Как она быстро и остро реагирует! Наташа запускает пальцы в мои волосы, стонет, шире разводит ноги, приглашая меня войти снова. Веду языком вверх, вниз, как голодный, всасываю клитор, обвожу языком, двигаю пальцем и чувствую, как она сжимает его и течёт.
Милая, сладкая, удивительная! Не могу терпеть больше: утренний стояк готов к действию. Как я терпел всё это время без неё?
Накрываю её собой, подхватываю под согнутые колени, а член сам себе пробивает путь, он уже захватил самое сладкое лоно.
Всего несколько движений, несколько, но я уже готов, а Натка стонет, вцепившись в мои кисти, мечется головой по подушке, стонет, почти кричит, громче, громче, подхлёстывая меня, и наконец выгибается, дрожа всем телом.
— Сашша!
Я тыльной стороной ладони вытираю бисеринки пота с её лба, с подбородка, целую сладкие губы. Я всё ещё не могу поверить, что гроза прошла, и мы снова вместе.
— Наташа, посмотри на меня, ты на меня совсем не смотришь, — голова Натки лежит у меня на руке.
— Вот, смотрю… — улыбаясь, поворачивается лицом ко мне.
— Послушай, я хотел поговорить, но ты всё время убегаешь, а я сказать хочу! — негромко проговорил я, пальцем дотрагиваясь до её губ, чуть надавливая, вынуждая её приоткрыть для поцелуя. — Я подло поступил, сам знаю, что обидел, сильно, но я не предатель, я не изменял тебе ни с кем, и это правда. С этой стороны ждать беды не придётся. Давай забудем, что тогда я натворил, начнём сначала. Я люблю тебя, поверь мне! — закончил я, касаясь её губ своими, склоняя голову и проводя носом по её нежной коже щеки.
Голенькая, распластавшаяся на мне…ммм, с ума сойти, Наташа, целующая мою шею, — награда за искренность моих слов.
Я просто не мог не сказать этих слов здесь и сейчас, чтобы больше никогда не возвращаться к страшным дням, когда я был без неё. Жить и знать, что Наташка рядом, что все недоразумения позади — счастье для меня. А ошибки мы все исправим, если только будем вместе.
Натка уткнулась мне в шею и шепчет:
— И я тебя!
Уфф! Наконец-то!
Наташа.
Сегодня 4 ноября. Мы с Сашей радуемся каждому прожитому вместе дню. Мне очень жаль тех дней, когда мы были в ссоре.
Саша однажды мне сказал: «Давай попробуем создать семью».
Но я уверена, что нет такого понятия, как «пробные семьи». Семья является семьей и не определяется свидетельствами о браке, документами о разводе или об усыновлении. Семья создается в сердцах и единственное время, когда она становится «нулевой», — когда созданные связи в сердце сокращаются. Но, даже ненавидя данные связи, эти люди по-прежнему будут вашей родней, потому что все, что вы ненавидите, всегда будет с вами.
— Саш, почему ты перестал носить тот медальон? — спрашиваю я междупрочим утром за завтраком, изредка отхлёбывая горячий кофе. Отставляю чашку — не люблю горячий, да и губы болят немножко. Если Саша начнёт целоваться — его ничем не остановишь! Впрочем, есть одно средство! Гм!
— Ты же видишь: он не подходит к цепочке, да и что в нём толку? — Саша лениво мажет хлеб маслом, кладёт сыр, наливает себе кофе.
— Ты кашу съел? Понравилась? — Саша не любит кашу, но я хочу, чтобы он правильно питался, хотя бы утром.
— Кашу-то я съел, кстати, очень вкусно! И что тебе сдался этот медальон? Няня Арина тоже меня доставала: носи — не снимай. Больше не буду.
Он загрустил…
Но меня гложет, я хочу разобраться, откуда у него и полковника Самсонова одинаковые медальоны.
После завтрака я уселась на диване, Саша тут же пристроился: лёг, вытянул ноги и положил голову мне на колени. Я тереблю его волосы и выдаю в раздумье:
— Саш… а я видела второй… такой же…
— Ната, забудь о нём… и тебе точно показалось.
Саша только отмахивается, а потом грустит. Он, резко поднимаясь с моих коленей, ерошит волосы.
— Наташенька, тебе показалось, такого второго нет. Забудь о нём, — Сашка меня обнимает, а мне так тепло в его объятиях, я предвкушаю, каким будет этот выходной. Целый день мы будем с Сашей вместе! Но тайна мучает меня.
— Саша, ну, что в самом деле происходит? Почему бы тебе не сходить и не спросить, откуда тот медальон у полковника Самсонова?
— Нат, — он сажает меня к себе на колени, нежно целует в висок, тихо произносит: — Зачем нам полковник? Разве нам плохо вдвоём? Ты да я — это наша семья.
То, что Саша считает нас семьёй, меня очень радует. Я счастлива, наконец, я счастлива. Обида потихоньку тает, она почти забыта.
Но медальон так и не даёт мне покоя.
Сегодня выходной у всех и у меня, что очень редко случается. Я надеюсь, что мы куда-то сходим — в кои-то веки выдался свободный день.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
Внезапно раздаётся стук в дверь, я открываю, и нате вам — здрассьте!
Марат!
— Саша, тут Марат…, - кричу я от порога, — И он ранен…
— Как ранен? — Саша уже в прихожей, внимательно рассматривает друга. — Мар, что случилось, кто тебя? Заходи! Наташа, давай аптечку! Кто тебя? Лариска накосячила?
Красивое лицо Марата было обезображено: бровь рассечена, под глазом синяк, на скуле — свежая ссадина.
Я за рукав пальто, которое тоже пострадало — рукав был надорван, веду Мара в комнату.
— Марат, не сопротивляйся, садись, я полечу тебя! — наконец-то Мар усаживается.
— Кто на этот раз? — Сашка начинает допрос. — Я ж тебе говорил! Не та эта женщина! Ты такой мудрый мужик, но постоянно наступаешь на одни и те же грабли!
Похоже, Саша знает, кто отделал Марата. Но я прерываю его:
— Ты его потом поругаешь, Сашенька, а сейчас Марату нужна помощь!
— Я его ещё и бить стану, чтобы он головой думал, когда баб… прости, Ната, женщин выбирал, а не тем, что между… короче, вы поняли. Он, тот, хотя бы жив? Ты сильно его отделал?
Я догадалась: Марат застал Ларису с кем-то…где-то…
— Да жив он, маленько хуже выглядит, чем я… но, кажется, я ему ничего не сломал…Нат, вот ты, как женщина, скажи, что надо сделать нам, например, мне, чтобы женщина не изменяла?
— Ты ничего не должен делать, ей самой надо было разобраться, кого она больше любит и, вообще, любит ли. И что в тебе ей нравится сильнее — ты сам или твой кошелёк. А где вы познакомились? По-моему, это тоже важно. Саш, а ты как думаешь? Что бы ты ответил Марату?
— Я ему сто раз говорил то же самое! Мар, почему ты только утром заявился? Всю ночь пил? Вроде не особо пахнет…
Саша сидит напротив друга и тоже морщится, когда морщится Марат, если я нечаянно задеваю рану, но я тут же дую на болячку. Марат улыбается: — «Как маленькому!» А я всё чаще ловлю себя на мысли, что между Сашей и Маратом установилась связь, но не генетическая, нет, скорее духовная — они же не братья по крови. Но настоящим братом, родным может стать человек даже с другой группой крови, если он рядом с тобой по жизни. Вот так, как у Саши с Маратом.
Марат вкратце, под давлением друга рассказывает: — Задержался на работе, пришёл, там она на коленях…отсасывает, бл…Я ему в морду, её за волосы, вышвырнул обоих.
Я в недоумении: как вообще такое возможно? А как же любовь? Она есть? Была?
Теперь не знаю…но вот тут — Марат показывает на сердце, — болит. Марат принял душ, извинился, захотел уйти, но мне так стало жалко этого неприкаянного мужчину, красивого, умного, доброго…
— Саш, куда он пойдёт, пусть у нас посидит, я вас накормлю обедом.
Но во время обеда Марат всё время морщится. Я подумала, что невкусно или пересолила — Сашка вроде тоже морщится, глядя на друга.
— Невкусно? — мне обидно. — Поняла! Скула болит? Саша, а ты почему морщишься? Я тебя не била!
Обстановка разряжена: мужчины непринуждённо улыбаются, а я любуюсь обоими: Саша и Марат чем-то похожи.
Но теперь морщусь я — отпила слишком горячего чая. Тут же, глядя на меня, Саша тоже болезненно сморщился, забирая мою кружку. Мне непонятно, хочу возмутиться, но вижу: Сашка переливает мой чай в другую кружку:
— Теперь попробуй! Нормально?
Я не нахожу слов, только улыбаюсь: Саша заботливо быстро остудил мой чай.
Но в дверь снова стучат, и Марат мгновенно подрывается:
— Сейчас Степаныч тоже будет меня воспитывать, я ухожу, Сань, поеду домой, вечером отзвонюсь, со мной нормально, не переживай.
Мне приходится вновь открывать дверь, Марат вышмыгивает, здороваясь на ходу, пряча «боевые» раны.