Натка.
Стояли солнечные августовские дни, лаская слух щебетанием пташек, радующихся теплу и свету, шумом листвы и весело цокающих по асфальту каблучков туфелек и босоножек. Лето подходило к концу, но для нас, выпускников-ординаторов, прошедших все огни и воды самых разных тестирований, экзаменов по практике, собеседований, оно только начинается. Парадокс? Факультет кардиохирургии — самый сложный, но я так мечтаю лечить сердце!
Дядя Коля, наш сосед, всё удивляется: «Нат, ты 6 лет училась на врача, ещё 2 ординатуры, и ещё надо? А работать-то когда? Ёлы-палы!» Я с ним согласна: долго, но оно того стоит. Без практических занятий, без навыков, полученных на практике, хирургия немыслима. Вот и приходится часами простаивать, наблюдая, как делают операции профессионалы. А потом ещё мыть, вымывать, промывать, дезинфицировать, хлорировать… Я подрабатываю, пока санитаркой, жить на что-то надо.
Уже поздно темнеет. Иногда можно наблюдать, как на небе одновременно находились и солнце, и луна. Но так бывает только весной или летом.
Я пытаюсь уснуть в своей однокомнатной хрущовке, на старой полуторке. Я сворачивалась калачиком, как в детстве, считала баранов, овец, накрывалась с головой бабушкиным верблюжьим одеялом, оно колючее, но другого попросту не было. Пила сладкую воду, как бывало, бабушка советовала, но сон так и не шёл. Может, потому что на улице лето? А летом нескончаемое желание не дает останавливаться, постоянно хочется
всего и сразу: чувств, эмоций, открытий, позитива, удивления и понимания.
Понимания хочется, а завтра у меня зачёт по общей терапии, которую я уже сдавала и сдала на отлично, но руководителю моей первспец (первичной специализации), видите ли, этого недостаточно, блин. Чего ему ещё надо? Говорит: «Не я его у вас принимал!» Капец, — не он. Но одно ясно: он что-то затеял. «Я, — говорит, — Наташа Волкова, хочу вас кое-куда рекомендовать. Завтра узнаете».
Семёнов Руслан Николаевич. Профессор в тридцать пять лет. Красивый — безбожно.
Золотистые русые волосы, в меру загорелый, под белоснежной рубашкой и строгим костюмом идеальная мужская фигура, высокие скулы, немного впалые щёки, чёткий овал лица. Мужественная челюсть, красивые брови и пушистые ресницы кого хочешь, с ума сведут. Блин, недаром девчонки от него тащатся, у них, видите ли, бабочки в животе летают. У меня насекомых в брюшной полости нет и быть не может!
Хотя он не оперирует, но кафедру ведёт. И как у него на всё сил хватает? Тут намучаешься с тряпкой за день или ночь — ноги сами в кровать идут. А он бодрый и свежий. Но тряпку он в руках не держал. Он не подрабатывал санитаркой, как я. Профеессор!
И я стану профессором! Стану!
И что ему надо от меня? Достаёт с последнего курса. Ну, подумаешь, мы с Игорем Немцевым пошутили. Игорь тогда разглядывал мою зачётку перед дверью аудитории, где Семёнов принимал экзамен по общей хирургии. А потом так, для смеха, со словами: «Как всё достало!» — зашвырнул свою и мою зачётку в щель между дверью и полом. Они так и проехали в кабинет. Прямо в лапы Семёнову. У меня тогда матка от страху свернулась вдвое. А что тут поделаешь? Дело сделано. Стою, чуть не плачу, а Немцев ржёт. И вдруг! Таким же способом вылетают наши зачётки обратно! Блиин! Раскрываю зачётку — а там «отлично» и записка вложена: «За находчивость 5 на двоих, делите, как хотите.» А Немцеву всё нипочём. Сдал на 4.
— А я? — спрашиваю Семёнова, а самой поджилки трясутся, ну, коленные сухожилья, то есть. — У меня примите? Могу без подготовки.
А он прищурил свои зелёные глазищи и смотрит, изучает меня. А что тут изучать? Было бы что. Ну, синие, как море, глаза, ну, как опахала ресницы, самой нравятся. Губы? Так, ничего себе губы. Очень даже ничего: особенно нижняя, пухленькая такая. Нос прямой. Вот только волосы… могли бы быть погуще. Но на две косички хватает.
— Вам, — говорит, — Волкова, должно быть стыдно! Не к лицу вам подобные выходки! Оценку я вам поставил. Но… — и тянет многозначительно.
А мне так хотелось ему сказать: «Не я это, это Игорь». Но как предавать сокурсника, тем более такого весёлого, а вышло только: простите. Могу без подготовки любой вопрос.
Усмехнулся, покачал головой и закрыл за собой дверь.
И что? И как? А в ведомость?
Пришлось ждать, пока все не сдадут, и представать пред светлы зелены очи профессора Семёнова.
— Вам что-то неясно, Волкова? — ухмыляется, издевается, а сам щурит глаз.
— Руслан Николаевич, а в ведомость поставили? И простите… неудачно пошутили…
— Неудачно пошутили? — а сам приближается ко мне и протягивает руку с такими длинными пальцами. Ну, да, хирург же. Так и должно быть. Протягивает руку и слегка касается пальцем моей нижней губы. — Ещё пошутить не хотите? — прищуренный взгляд пробегает по моему лицу, а его свободная рука оказывается у меня на талии.
Чего он хочет — дураку ясно. Или дуре, как Катька Назарова, с которой он спит.
— Руслан Николаевич…. Руслан Николаевич, стойте, стойте, — освобождаюсь от его рук, — если оценка в ведомости, тогда мне лучше уйти, — отступила на безопасное расстояние, смерила ироническим взглядом, — а там…кажется, не все сдали, гм…. Катя Назарова сдала? — и глупейшая, наивная улыбка на лицо.
Вот ведь жук!
Ну, думала, прибьёт. Или на госах завалит.
Не прибил, не завалил, красный диплом не испортил, позвал к себе на кафедру кардиохирургии. На вакантное место от госуслуг — сказал. На бюджет. Говорит: «У вас, Наташа, дар. Его нужно лелеять». И как он собрался его лелеять? Не в постели же. Ну, это не для меня.