Оказывается, раньше про ужас я ничего не знал: сейчас же мне показалось, что меня окунули в кипяток, ошпарили и резко вытащили, но боль ещё не накрыла, а я в шоке.
К машине я не шёл — полз. К моргу не ехал — тащился…Следователь сообщил: найдено тело женщины, подходящее под описание…
Руль еле держу, руки трясёт мелкой противной дрожью…В глазах пелена…Сердце сжалось до боли, булыжником давит в груди — теперь я осознаю, что такое — больно. В это мгновение я падаю в пропасть, стою на коленях перед судьбой и раболепно молю её о снисхождении.
— Ну, выдержишь? Женщины выдерживают… — следак смотрит на меня с сочувствием… — понимаю, молодая ещё…Заходи.
В холодном помещении морга — несколько трупов, чьи они — мне без разницы…Я закрываю глаза и открываю, пытаясь унять режущую боль.
— Она?
Врач, патологоанатом, приоткрыл простыню, освобождая лицо убитой молодой девушки, чем-то похожей на Наташу.
— Нет, кажется, не она, — у меня ещё теплится надежда, что это тело не моей Наташи. — У неё родинка вот здесь, чуть выше плеча, с горошину. Есть?
— Нет, родинки не имеется. Значит, это не ваша пропажа. Ещё помнишь приметы?
— У неё глаза синие. Размер ноги — 37.
— Нет, у этой девушки — все 39. А глаза… кажется, карие.
— ФФууу, — я сползаю спиной по дверке соседнего холодильника, — Не она! Маникюр есть? У Наташи ногти короткие, им не разрешают, она хирург!
Вспоминаю ещё одну деталь, боюсь ошибиться, а вдруг это она, моя Натка.
— Уу, этой наращенные ногти, правда одного нет…Хирург, говоришь, молодая, наверное, я о такой не слышал. Посмотри ещё раз на внешность. Конечно, изуродована маленько…
— Нет, это не она, волосы крашеные. Наташа никогда не красилась.
НЕ ОНА!
Теперь я могу выдохнуть.
— А что с этой девушкой…?
— Парни из следственного рассказывали: возвращалась из клуба, выпила, её перехватили почти у её дома. Два ножевых — и девушки нет.
Я ещё больше убеждаюсь: это не Наташа. По клубам в одиночестве она не ходит, тем более алкоголь на дух не переносит.
Теперь мне верится больше, что я её найду, свою Птаху, птицу канарейку, какую угодно, но только чтоб улыбалась мне, дышала, касалась ладошками моего лица, целовала. Я бы отдал сейчас всё, чтобы почувствовать её тонкие руки у себя на груди, чтоб и мне посчастливилось подхватить её на руки, прижать к себе и не отпускать никогда, пусть даже гром гремит, пусть земля рушится.
Я помню, мне никогда не забыть каждый миг с ней рядом, каждый стон и смех её. Радость в глазах, её дрожь, когда мы сливались в один организм, доверяя друг другу самое ценное — любовь нашу.
Я совсем не верю судьбе. Эта тварь не раз меня бросала, разбивала в дребезги, потом снова собирала, чтобы ударить в тот самый момент, когда я меньше всего жду удара. Но я перед ней ни разу не встал на колени, и не потому что горд, а потому что упрям, потому что всегда буду идти до конца и если упаду, то буду ползти. Когда и ползти не смогу, то стану цепляться зубами, жрать землю, но дойду до своего грёбанного конца.
Договариваемся с Маратом встретиться в клубе.
— Марат, почему в клубе, мне сейчас точно до клубов…
Всё равно еду: хоть посмотреть, как развлекаются люди, хотя б на минуту отвлечься от гнетущих, съедающих душу мыслей.
Сидим с Маратом у барной стойки. Какая-то девица присаживается мне на колено. Ни хрена се…
— Тебе чего? Вина, водки, коньяк?
— Морозов, ты меня не узнал? Я же Ксюша! — щебечет уже пьяненькая шлюшка.
Марат заржал, а мне так стало противно от чужого прикосновения чужой пятой точки…
— Что ж вы, твари, трётесь по мужским коленка, а потом вас родители по моргам разыскивают…
Девица фыркнула, встала с моего колена и упорхнула.
— Марат, пошли отсюда, мне здесь ещё хуже. Что ж, поеду к полковнику… Хоть какую-то помощь попрошу — самому не найти, а следствие топчется на месте.
— Ты где? — утром, ещё одним утром без неё, уже хочется орать: «Где ты, Птахааа?», — звоню Самсонову.
Ответил сразу, будто ждал звонка, только непонятно, откуда знал, что я позвоню.
— Здороваться не приучен? — осаживает он меня. — Дома я, приболел… Приезжай.
Подъезжаю к своему бывшему дому, холодает. Уже сейчас чувствуется приближение зимы. Несколько маленьких пташек расселись у кромки льда и на кусте. Кучевые облака на небе сменила тусклая серая пленка. Тепла совсем уж не осталось. Снега мало, если и выпадет, то снежный покров неустойчивый, от чего и погода кажется особо холодной. Посохшую траву приминает мокрый снег. На воде образуется тоненький ледок. То дождь со снегом вихрем крутит, то просто мелкой изморосью непрестанно льет весь день, а то и солнце выглянет немного и тут же спрячется за линию дождя.
Я, кутаясь в куртку, вхожу в свой бывший дом без сожаления: он так и не стал для меня родным. Может, сказывается детдомовское детство, где всё общее, или общага института, после первого курса которого меня забрали в армию, в казарме тоже всё было общее.
Но самое главное — здесь нет Наташи.
Этот дом я купил — не строил.
— Ну, здравствуй, коли хочешь, — а у него Степаныч. Каким ветром? Адъютантом заделался что ли?
Тот не выдерживает, не здоровается в ответ, сразу с места в карьер:
— Натка не нашлась? Пропала! Третьи сутки пошли. Что говорят в полиции?
— Да что они скажут? — вместо меня отвечает полковник. Он в бешенстве. Нарезает шаги по кухне, где они недавно чаёвничали, блин. — Сбежала сучка…
— Чтоооо? Как ты её назвал? — кулаки сжались сами по себе. — Как ты назвал мою Наташу? Ох, не был бы ты моим отцом и был бы помоложе! Я всё понял: мне здесь делать нечего, пока… пол — ковник!
— Стоять! — орёт, срывая голос до кашля.
Пожалуйста, подарите автору лайк, то есть, нажмите на слово «нравится», подарите несколько слов, очень хочется знать, что чувствуете вы, когда читаете строки моей книги. Ваше «спасибо» поднимет моё настроение. Тактичная, объективная критика приветствуется.